«— Я знаю, Реми будет вне себя, когда узнает о Касс, — говорила она. — Но ведь это вопрос жизни и смерти. Мы обязаны рассказать ему о нашем плане, прежде чем приступим к его выполнению, а когда все объясним, конечно, он сочтет нашу затею благоразумной…

— Капитан? Благоразумной? — негодующе прервал Волк. — Сударыня, мы говорим об одном и том же человеке? Не он ли упрямо настаивал на поединке с Дантом даже тогда, когда узнал, что его задумали погубить?

— Реми сделал это ради меня. Он мстил за мою честь.

— О да, и именно этот мотив всегда управляет нашим капитаном, даже ему самому во вред. Он решил бы, что это позор — напоить слепую женщину, загнав в ловушку ее же собственной слабости, даже если она и ведьма. Он пожелает найти какой-нибудь способ вести с нею дело честно и справедливо, хотя и вы, и я знаем, что это невозможно. — Волк передернул плечами. — Это потому, что наш капитан — герой, и именно так герои ведут себя. Вот почему мы не должны ничего ему говорить. Это не задача для героя, это задача по зубам вору и немного негодяю. — Зубы парня блеснули в одной из его злых усмешек. — Миссия, больше подходящая для Волка».

Габриэль вынужденно согласилась с Мартином, но она была достаточно честна по отношению к себе, чтобы признавать, что не только геройство Реми заставляло ее молчать, но и ее собственная позорная трусость. Она прекрасно представляла гнев Реми, который обрушится на нее, как только он узнает правду о медальоне, и то, что она разрешила Волку подвергать себя опасности вместо него, Реми. Если что-нибудь случится с Волком, никто не станет винить Габриэль больше, чем она сама будет винить себя. Она всегда слишком хорошо прятала свои тайны, но никогда раньше не испытывала такой тяжести на сердце.

Девушка виновато вздрогнула, ощутив на себе пристальный взгляд Реми, и увидела вопросительное выражение на его лице, хотя он нежно улыбнулся ей. Ей не удалось улыбнуться в ответ. Пряча лицо, она подошла к камину, чтобы проверить его мокрую одежду, развешанную на стульях, подняла его рубашку и снова повесила ее на место.

Кровать заскрипела — Реми сел.

— Любимая, ты перевешиваешь мою одежду уже не меньше дюжины раз. Я не думаю, что от этого она высохнет быстрее.

— А вдруг, — ответила она, приглаживая рукава рубашки.

— Габриэль, — тихо, но настойчиво позвал Николя, и она больше не могла не смотреть в его сторону. Беспокойство на его лице и огонь в его глазах буквально уничтожили ее. Она почувствовала, как у нее подкосились колени, когда он тихо добавил: — Подойди ко мне.

Она никогда не могла представить себе прежде, что мужчина будет управлять ею одним своим голосом. Голос Николя проникал внутрь и грел так, что она начинала таять. Ей хотелось рвануться к нему через комнату и утонуть в его объятиях. Только ее вина перед ним заставляла ее приближаться к нему неохотными шагами. Как только она оказалась подле него, он схватил ее своей горячей сильной рукой, притянул на кровать подле себя и опрокинул на спину прежде, чем она успела возразить. Впрочем, она и не хотела возражать. Стоило ему наклониться над ней, как она почувствовала нестерпимый жар, исходящий от его упругой груди. Нежным поцелуем, едва касаясь ее губ, он заставил приоткрыть их ему навстречу. Николя провел кончиком языка по ее языку, словно пробовал его на вкус и дразнил, затем прильнул к ней в поцелуе, от которого уплывало сознание, исчезали все мысли, кроме мыслей о нем.

Но медальон был зажат между ними, подобно холодному острию кинжала, нацеленному в сердце Реми. Ей стоило большого труда удержаться от того, чтобы не сорвать эту штуковину. А может быть, Касс блефовала? Что, если она не может чувствовать, носит Реми амулет или нет? Что, если связь между этими двумя медальонами не так сильна на большом расстоянии? Габриэль боялась рисковать. Воспоминания о том, какую боль Касс вызвала у Реми, демонстрируя магическую силу амулета, накрепко врезались в ее память.

Губы Реми с жадностью целовали девушку, но у нее не получалось утонуть в его объятиях, несмотря на охватившее ее желание. Она чувствовала себя Иудой. Задыхаясь, она высвободилась и повернула голову в другую сторону. Николя не отпрянул, но Габриэль физически ощущала всю тяжесть его пристального взгляда.

— Что-то случилось, душа моя? — ласково спросил он.

— Ничего, — покачала она головой.

— Ни-че-го, — передразнил он с кривой усмешкой. — Ты никогда не принадлежала к числу тех женщин, которых я привык считать невозмутимыми особами, но по сравнению с нынешним состоянием твое обычное поведение можно назвать безмятежным.

— Это… из-за грозы. Гроза всегда заставляет меня нервничать.

— Грозы? — Он погладил ее щеку тыльной стороной ладони. — Я боялся, что это моя вина.

— Вина?

— Я тут подумал, что не проявлял к тебе внимания эти несколько дней. Меня полностью поглотил план нашего бегства, и, конечно, я наскучил тебе до умопомрачения.

— Боже, Реми, — выдавила она. — Как можешь ты так думать? Не сомневайся, мне глубоко интересно все, о чем ты думаешь.

— Неужели? Да ты хоть помнишь, о чем я тебе говорил? Я сказал тебе, что нанял шайку головорезов, а ты и бровью не повела!

Кровь прилила к щекам Габриэль.

— Отлично, бандиты могут… могут быть полезны, когда… знаешь, как их найти.

Реми рассмеялся, но продолжал изучать ее, и взгляд его темных глаз был полон невысказанных вопросов и боли. Габриэль не смогла вынести этого. Она вырвалась от него, вскочила с кровати и снова заступила на свою бессменную вахту у окна. Боже, где же этот Волк? Неужели эта ужасная ночь никогда не закончится?

Реми медленно сел на кровати, с тревогой в сердце наблюдая, как Габриэль ускользнула от него. Вспышка молнии осветила ее беспокойное лицо, тонкие красивые пальцы, прижатые к оконному стеклу.

Что она высматривает там, в грозовой ночи? Очевидно, что-то, чего не находила в его обществе.

Это мужчины, как правило, печально известны своим постоянным стремлением к новым завоеваниям. А может ли женщина потерять интерес после одной только ночи? Габриэль имела любовников, и, по крайней мере, двое из них были знатны и гораздо богаче его. Может, она уже сожалеет о случившемся и пересмотрела свое решение отказаться от своих честолюбивых планов? Не поэтому ли она так безразлична к его планам похищения Наварры из Парижа, которое и раньше не одобряла?

«Остановись», — приказал себе Реми, с отвращением отбрасывая душераздирающие сомнения. Габриэль сказала, что никогда не любила ни одного мужчину, кроме него. Она доказала это уже первой ночью их близости. В ту ночь она открылась ему навстречу, доверилась ему.

Встав с кровати, Николя подошел к ней и обнял ее со спины. Габриэль не поддавалась ему какие-то доли секунды, но потом растворилась в его руках, и он прижался губами к ее макушке. Шелковистые пряди ее золотых волос нежно защекотали его подбородок. Пышущее жаром тело нежно и призывно звало из-под шелка ее халата. Но одновременно она все еще оставалась так далеко от него, что это почти сводило его с ума.

Он не должен вести себя как обвинитель, вытягивающий вынужденные признания у свидетеля, но, похоже, он уже не в силах был заставить себя остановиться.

— Габриэль, тебя действительно ничего не тревожит? — выдохнул он прямо ей в ухо.

— Да. Просто… просто…

— Что такое? — переспросил он.

— Я… я волнуюсь за Мартина. Его до сих пор нет, он там один на один с… с такой ужасной грозой.

— За Волка? — От удивления глаза Реми широко раскрылись. Вот уж меньше всего он ожидал, что Габриэль беспокоится за Мартина. — Да он же осторожный парень и знает этот город лучше, чем любой из нас. Я уверен, что он забрался в какую-нибудь гостиницу, пьет себе вино с кем-нибудь из своих старых товарищей и флиртует с какой-нибудь симпатичной девушкой. Я даже обрадовался, когда он отпросился погулять сегодня вечером. Последнее время мальчишка ходит за мной буквально по пятам. Иногда мне кажется, я в уборную не могу сходить, чтобы он не увязался за мной.

Габриэль резко опустила голову, так что завеса ее волос закрыла ее лицо.

— Мы оба боимся за тебя, Реми. У тебя больше врагов, чем ты себе представляешь.

— Спору нет. Но ручаюсь тебе, я все время начеку. — Он повернул ее лицом к себе и откинул волосы с лица. — Ты говоришь мне правду? Тебя действительно волнует только грозящая мне опасность?

Она грустно кивнула. Он шутливо схватил ее за подбородок и наигранно сурово скомандовал:

— Все, прекрати сейчас же! Я способен сам о себе позаботиться. Кроме того, у меня есть твой амулет, который защитит меня. Ты же сама строго-настрого велела мне не снимать его, а на днях заставила пообещать, что я не сниму его ни при каких обстоятельствах. Даже когда моюсь.

Он поднял цепочку и, поддразнивая, покачал медальон на уровне ее глаз, надеясь вызвать у нее улыбку. Вместо этого она побледнела.

— Да, ты всегда держишь свои обещания.

Что она имеет в виду? То, что она не держит? Он ладонями обхватил ее лицо.

— Габриэль, я понимаю, нас по-прежнему окружают козни, ловушки и опасности. От Темной Королевы, от охотников на ведьм, от каждого из католической знати, кто когда-то возненавидел меня. И все же назови меня глупцом, я не могу отделаться от чувства, что, пока мы с тобой остаемся искренними друг с другом, у нас все будет хорошо. Ты уверена, что ничего не хочешь рассказать мне?

— Да. Уверена.

С этими словами она уткнулась лицом в его плечо.

Кассандра Лассель скинула туфли и растянулась на кровати, ее платье при этом задралось, обнажив красивые белые лодыжки и икры ног. Волк с трудом отвел взгляд в сторону, пока наполнял для Касс очередной стакан. Если бы он вдруг засомневался в том, что она ведьма, то теперь был в этом твердо уверен. Ни одна нормальная женщина не смогла бы выпить такое количество коньяка, как она, и оставаться при этом в здравом рассудке. Она уже осушила почти две бутылки и, хотя язык ее начал слегка заплетаться, мыслила еще четко.