– В интерпретации Марьи Ивановны эта мудрая мысль звучит немного иначе: «тебя легче убить, чем прокормить!» Но ведь это почти совсем одно и то же, поэтому не будем придираться к старушке!

Даша смотрела на быстро убывавшую снедь, прикидывая, что бы стало с ней, если бы она так эпикурействовала. А вот Вере хоть бы что. При ее зверском аппетите у нее нигде ничего не откладывалось. Худая и длинная, как жердь. Как говорила мать, не в коня корм. Хотя в Вериной родне все такие.

Наконец гостья отвалилась от стола, блаженно поглаживая свой некрасиво выпятившийся животик.

– Что еще надо в жизни? Ничего! Хорошо поел и доволен! От мужиков гадости одни, поэтому нам они не нужны!

Поняв по ее загоревшимся глазам, что сейчас последует обильное словоизвержение, хозяйка поспешно отправила дочь в детскую комнату, плотно закрыв при этом дверь, чтобы до ее юных ушей не долетали смачные откровения о жизни. Тем более, что подруга не имела привычки скрывать интимные детали, наоборот, называла вещи их настоящими именами.

Пошли в большую комнату, где Вера тотчас с комфортом растянулась на диване, устроив на подлокотнике длинные ноги в темных колготках. Небрежно заметила:

– Убедилась на своем жизненном опыте, как здорово, когда вовремя узнаешь о мужниных гулянках? А представь, если б ты застукала его не сейчас, а лет на двадцать-тридцать позже? Там уж некуда было бы деваться, пришлось бы самой миленка завести, чтоб было не так досадно. Правда, под старость приходится молодых любовников вербовать, мужики-ровесники для секса не годятся.

Даша невольно улыбнулась. Она поражалась умению подруги видеть во всем смешные стороны. Она теперь и сама вспоминала об измене мужа как о забавном, хотя и не слишком приятном эпизоде из несчастливого, но, к счастью прошедшего, житья-бытья. Да, как меняется жизнь, если изменишь к ней отношение! Прав был Козьма Прутков, провозгласивший: «Хочешь быть счастливым – будь им!»

Поделилась своим открытием с Верой, та небрежно дернула ножкой и прокомментировала:

– Тебе-то, конечно, теперь весело. А вот твоему бывшему муженьку с его родителями не до смеха. Ты же знаешь нашу великолепную Ирину Павловну, и прекрасно понимаешь, что она не потерпит, чтобы какой-то там жалкий штукатур-маляр с сынком-водилой были в ее семье главными!

Вера изобразила надменную Ирину Павловну, очень похоже вздернув тонкие брови и презрительно оглядев воображаемых родственничков.

– Теперь твоя Нина Андреевна – работяга необразованная, а ее сыночек – беззастенчивый ловелас, бесстыдно соблазнивший ее невинную доверчивую девочку.

Она произнесла слово «невинную» нараспев, сложив губки бантиком, отчаянно жеманясь и возведя глазки к небу. Даша рассмеялась. Да, с невинностью у второй жены Валерия были большие сложности.

– Ты знаешь, что Валерий теперь сам пеленки стирает, потому что фабричные подгузники вредны? И к дочке он по ночам встает, потому что молодой маме надо высыпаться, а то у нее молока не будет. Готовить Светка не умеет и учиться не собирается, поэтому они питаются либо у ее матери, либо у Нины Андреевны. Но, поскольку свекровь готовит невкусно, ее не жалуют, всё больше к родной мамочке приходят. А мамочка, естественно, нелюбимому зятю спуску не дает. И такой-то он, и сякой.

Вера так уморительно показывала в лицах, что происходит в ее бывшей семье, что Даша покатывалась от хохота. Вытирая носовым платком слезы, выступившие от смеха, заметила:

– Выдумываешь ты половину, Верунька! Меня развлечь хочешь, что ли?

Та обиженно скривилась от неверия в свои дедуктивные способности.

– Вот еще! Ты же знаешь, что я самый правдивый человек на свете!

Даша согласно подтвердила:

– Ага, как барон Мюнхаузен!

Вера запротестовала:

– Я просто цитирую тебе слова Марьи Ивановны! Нина Андреевна бегает к ней на жизнь жалуется. Видимо, надеется, что до тебя дойдет. Что не ценила тебя, не понимала, какое счастье ты в их дом принесла. А сейчас будто солнышко закатилось! – она с таким мелодраматическим пафосом произнесла эти слова, что Даша снова согнулась от приступа неудержимого смеха.

Отсмеявшись, погрозила подружке пальцем.

– Это уж чересчур поэтично для Нины Андреевны. У нее гораздо лучше получаются простонародные выражения. Те, которые не для печати. А у тебя она прямо сизокрылой горлицей из былины поет!

Вера нарочито пригорюнилась, безвольно уронив руки на живот и горестно вздохнув.

– Запоешь тут! Если сватья сквозь зубы разговаривает да еще и при всех жить учит. А невестка не то что не почитает, а вообще ни в грош не ставит, и не скрывает этого. Я сама слышала, когда в магазине твоя экс-свекровка не тот сорт сыра взяла, Светка ей при всем честном народе высказала: «Ну и бестолковая вы, мамаша»! А та ни слова в ответ ни сказала, оправдывалась только тихо, для себя: «Сыр он и есть сыр, какая в нем разница»! Так что скоро она по тебе горючие слезы лить начнет, вот те крест! – и широко перекрестилась.

Даша с задумчивым видом смотрела на подругу, думая, сказать ли ей о звонке Валерия.

– Да пусть живут, как хотят, лишь бы ко мне не вязались! Но на этой неделе меня разыскал Валерий, просил о встрече. По дочке соскучился!

Вера подпрыгнула на диване так, что пружины жалостливо задребезжали.

– По дочке? Красивый ход! Безотказный! И что ты ему ответила? Надеюсь, послала ко всем чертям?

Даша, отвернувшись к окну и подумав, что легкие летние шторы пора менять на зимние, плотные, равнодушно заметила:

– А что я могла ответить? Он ведь Машкин отец, и никуда от этого не денешься. Дала адрес, завтра приедет.

Вера приподнялась на локте, озабоченно поерзала, но, преодолев недостойный порыв подняться, легла обратно. Закинула руки за голову и блаженно вытянулась во весь рост.

– Какой славный диванчик! Я дома ни в один не вхожу, а тут – пожалуйста! Во всю длину! – и вернулась к прерванной теме. – А муженек твой бывший, естественно, не на дочку смотреть приедет, а у тебя прощения просить. Ты его теперь и не узнаешь: похудел, под глазами тени. Несчастный весь и полон раскаяния. Не пожалей, смотри. А то ты больно жалостливая.

Даша удивленно посмотрела на подружку.

– Неужели я такой кажусь? Не настолько уж я глупа, чтобы поверить и простить. Да и не нужен он мне вовсе. Я теперь об одном жалею, что раньше не развелась. Лучшие годы, как в аду! И не понимала этого. Это, наверно, как всю жизнь в глухомани жить – пока на опушку не выйдешь, не знаешь, что солнышко на свете есть!

Они проболтали весь день, вспоминая то одно, то другое. Речь ненароком зашла об Алексее. Даша осторожно спросила, боясь пересудов:

– И как он?

Вера откровенно сказала, гордясь своей интуицией:

– Ну, больше он по тебе не сохнет, можешь не переживать!

Даша смутилась.

– А ты откуда знаешь?

Подружка возмущенно шлепнула себя по бедрам.

– Да что я, слепая, что ли? Это же очевидно. Он так на тебя смотрел, когда считал, что его никто не видит! Такими томными печальными глазами, как тельная корова! Если бы он на меня так смотрел, в накладе бы не остался! Хотя для меня он мелковат, да и возраст не тот. Хотя в наше время пару-тройку лет во внимание уже никто не принимает. Но он после твоего отъезда на Танюшку перекинулся. Вроде пожениться хотят. Но, если ты вздумаешь его вернуть, только свисни – сразу прибежит! – и коварно добавила, подмигнув Даше: – Не хочешь попробовать?

Та вознегодовала.

– Ну, ты и провокаторша! Да зачем мне нужен этот мальчишка! Я очень рада, что он вовремя утешился! – и быстро нашла более интересное для подружки занятие: – Пошли лучше чай пить, сколько времени уже болтаем, я проголодалась!

Даша налила себе чаю в чашку, гостье в большой бокал и небрежно, как бы случайно, спросила:

– А как у тебя дела с Сергеем Алексеевичем, с новым врачом? Жаль, я его мало знаю.

Вера хихикнула, чуть не опрокинув на себя чашку с кипятком.

– Что, птичка на хвосте принесла? А Марьей Ивановной эта сладкоголосая птичка не называлась? А насчет Сергея, то не много потеряла. С ним можно и вовсе не знакомиться. Не тот калибр.

Помешав ложечкой в чашке, старательно разгоняя чаинки и сахар, хозяйка смущенно созналась:

– Да, мне недавно звонила Марья Ивановна. Жаловалась на тебя.

Вера, не любившая горячее, налила чай в блюдце и смачно, с присвистом, втянула в себя сладкую жидкость.

– А конкретно?

Подруга лукаво наклонила голову.

– А что, много моментов, на которые можно нажаловаться?

Вера неопределенно мотнула головой, не желая раскрывать свои секреты.

– Это смотря с какой стороны смотреть. Если с моей, – то я почти идеал. Не круглый лишь потому, что это скучно. А так есть возможности для совершенствования. А Марья Ивановна считает, что я неисправимая хулиганка и бессовестная охальница.

Потянулась и выхватила из-под носа хозяйки остатки яблочного пирога.

Даша закашлялась, услышав такое чудное определение. Вера похлопала ее по спине, мимоходом заметив, что не надо так торопиться глотать непережеванную пищу, даже если и есть риск остаться без еды. Жизнь-то ведь дороже, чем какой-то несчастный кусок пирога!

Даша вкрадчиво произнесла, вытирая глаза тонким батистовым платочком.

– Вера, а для чего ты выставила бедного Сергея Алексеевича на посмешище, когда он пригласил тебя на танец?

Вера скорбно сложила руки на груди и скорчила непонимающую физиономию. Собеседница терпеливо пояснила:

– Зачем ты обняла его и повела, как будто ты – кавалер, а он – твоя дама? Марья Ивановна говорила, что он был красный, как морковка! Потом ты его еще и на место проводила, усадила, и поклонилась в благодарность! И еще каблуками щелкнула, как гусар в мундире! По-моему, это ты уже чересчур! Он же ничего плохого не хотел!

Вера нераскаянно зафыркала.

– Ну, во-первых, мы одного роста. А на каблуках я его куда выше! Во-вторых, он меня жутко разозлил! Представляешь, он приглашал всех дам на танец по алфавиту!