– Прекратите, Юрий! Это непорядочно, в конце-то концов!

Он притворился непонимающим. Прищурившись, переспросил, задержав свою руку на ее плече:

– Что конкретно вам кажется непорядочным, милая?

Даша порозовела и оглянулась по сторонам, нервно дергая плечиком, стараясь сбросить нахальную ручонку. Но он с горестным вздохом пробормотал, так и не дождавшись вопроса:

– А что мне остается делать, если вы меня избегаете? Если бы вы согласились встретиться со мной в нейтральной обстановке, сходить в ресторан, к примеру.

Даша с ужасом представила, какие разговоры пойдут по поселку, если она согласится на это сумасбродное предложение, и, ничего не отвечая, в панике побежала по коридору дальше, чувствуя затылком его сверлящий взгляд. Он с кривой улыбкой пошел следом, соблюдая дистанцию.

Она вошла в сестринскую в надежде, что там кто-то есть, но комната была пуста. Юрий вошел следом, и, воспользовавшись моментом, быстро шагнул к ней. Обхватил ее за талию, и, не обращая внимание на ее возмущенное лицо, быстро приник к губам. Даша обескураженно затрясла головой, стараясь увернуться от его ищущих губ, но не удалось. Поцелуй становился всё горячее, всё глубже, они оба потеряли ощущение действительности и очнулись лишь тогда, когда над ухом раздался оглушительный кашель.

Они оторвались друг от друга и посмотрели назад. Стоявшая там Вера, сделав страшные глаза, усиленно махала на дверь. Юрий выпустил Дашу, смущенно пробормотал: – «Извини»! – и вышел, столкнувшись в дверях с Пал Палычем.

Тот странно посмотрел на раскрасневшихся и взбудораженных девушек, но промолчал. Когда он ушел, Даша смущенно посмотрела на подругу, но та сделала вид, что ничего особенного не произошло, и принялась усердно проверять назначения лечащего врача.

Дома Даша долго приходила в себя, пытаясь уверить себя, что нежность и страсть, обжегшие ее, лишь привидевшиеся ей наяву миражи. На насмешливо поглядывавшего на нее мужа внимания не обращала, на глупые подначки не реагировала.

В субботнее утро относила вниз инструменты для дезинфекции, когда из вестибюля донесся звонкий женский голос:

– Подскажите, где поселился Юрий Петров?

Василий Егорович, с достоинством несший свою сложную и ответственную вахту, степенно поинтересовался у посетительницы:

– А вам он кто?

Женщина немного смущенно, но твердо ответила:

– Я его жена!

У Даши обмерло сердце. Юрий уверял, что не женат! Руки так задрожали, что пришлось поставить бокс с инструментами на стоявшее в коридоре кресло и прислониться к стене. Приложила похолодевшие ладони к запылавшим щекам и непонятливо подумала: как так можно – жить с одной, а ухаживать за другой?

Не выдержав нестерпимого любопытства, сходного с приступом мазохизма, вышла в вестибюль и стеснительно посмотрела на посетительницу. На той красовалась светло-серая норковая шубка, хотя на улице было еще не очень холодно. Насколько Даша разбиралась, шубка была очень дорогая. Дама была высокой, изящной и очень ухоженной. Тщательно наложенный макияж, красивое лицо, освещаемое приветливой улыбкой. Правда, слишком уж профессионально-приветливой.

Даше сразу стало отчаянно стыдно, ее будто вымазали в грязи. И в этом виновата она сама. Всегда осуждала женщин, разбивающих чужие семьи, а тут… Будто в наказание, не ушла, как намеревалась, а осталась и с всё возрастающим смятением наблюдала за разыгравшейся перед ней сценкой.

Посетительница была очень уверена в себе, но Даше показалась, что за показной независимостью скрывается тревога. Уж слишком нервно та осматривалась, будто ждала неприятностей.

Василий Егорович, решив, что такой приятной даме вполне можно помочь, кивнул в сторону лифта.

– Он на пятом этаже, в 527-м.

Она мило улыбнулась, кивнула в знак признательности, положила на стол пятидесятирублевую бумажку, которую охранник тут же сунул в карман, и быстро пошла, почти побежала, к лифту.

Даша оглушено вернулась к себе, забыв, что хотела делать. Увидев стоявший в коридоре бокс, подняла его, отнесла в подвал и вернулась к себе, стараясь унять болезненную дрожь в груди.

Что она о себе возомнила? Почему решила, что такой мужчина, как Юрий, может всерьез увлечься ею, такой серенькой и скучной, такой заурядной, некрасивой? Для него она сродни глуповатой прихоти, которая порой захватывает детей и мужчин. Но стоит удовлетворить их каприз, и они тут же забывают о вожделенной еще совсем недавно игрушке. Недаром он ни разу не заикнулся о своих чувствах, их просто не было. А ласковые слова, которые сыпались из него, как из рога изобилия, ни к чему не обязывали.

Даше захотелось в наказание с силой дернуть себя за волосы. Навыдумывала сама себе черт знает что, вот и получай теперь правду по полной программе. Захотелось любви и счастья? А взамен снова получила грязь и ложь.

Она крепко, до боли, прижала подрагивающие пальцы к листку бумаги. Ведь знала, знала, что нельзя ему верить, и всё равно попалась в ловушку фальшивой надежды. Безнадежно затихла за своим столом, не в силах справиться с разочарованием, и не обратила внимания на вошедших Веру с Марьей Ивановной.

Марья Ивановна, физически не переносившая молчание, спросила:

– Вера, ты слышала, что дочка Ирины Павловны беременна?

Та осторожно глянула на Дашу, закопавшуюся в бумагах, и тихо ответила:

– Что тут слышать? Тут уж видно всё. Недель двадцать, у меня глаз на такие вещи наметанный: племянников уж восемь штук. Хороша Светлана, умудрилась без мужа такую болезнь подцепить. А еще медик. Не успела медакадемию закончить – и на тебе!

Марья Ивановна задумчиво сказала, всегда надеясь на лучшее:

– Так может, поженятся еще?

Вера еще больше понизила голос, почему-то виновато посмотрев на подругу, и прошептала:

– Так ведь он женат, вы не знаете, что ли?

Марья Ивановна, как птица, всплеснула белыми рукавами халата:

– И что же теперь? О чем она думала?

Вера презрительно пожала плечами.

– О чем она думала? Да ни о чем! Шалава, она шалава и есть, пусть даже и с высшим образованием. Всем себя предлагает, кто не откажется. И он тоже хорош – свинья свиньей. Но он-то, как мне подсказывает моя феноменальная интуиция, еще горько пожалеет.

Пожилая женщина обескураженно прикрыла рот ладонью. Она ничего не понимала. В ее время девки себя так бесстыдно не вели.

– Так ведь от чужого мужа ребенок-то! Как это можно!

Вера снисходительно похлопала по плечу так отставшую от жизни коллегу.

– Светка и не собиралась рожать! Зачем ей это? Она и раньше абортов переделала – не счесть. И соответствующих таблеток, подозреваю, уйму глотала. А тут ей в гинекологии сказали, что еще один аборт – и бесплодие. И матери об этом сообщили, хотя и нарушили врачебную тайну. Но чего скрывать – все кругом свои. В гинекологии заведующей двоюродная сестра Ирины Павловны, знаете же? Тут уж сама Ирина Павловна вмешалась и заставила ребенка оставить. Единственная ведь дочь. А то с ее образом жизни можно и внуков не дождаться. Так что доченьке беременность вроде наказания.

Даша подняла голову. Разговор она слышала, но он прошел по касательной, не задевая сознания. Да и какое ей дело до чьей-то не ко времени забеременевшей дочки?

В этот момент в кабинет зашел заведующий, и разговоры пришлось прекратить. Даша насмешливо подумала, что появление Пал Палыча всегда прерывает их болтовню на самом интересном месте. Интересно, не телепат ли он? Пал Палыч, борясь за экономию, принялся проверять назначения врачей, и женщинам пришлось разговоры прекратить.

Стоя в ванной в одних джинсах, Юрий покрыл щеки густой пеной для бритья и приготовился провести по коже острой бритвой. Он всегда брился опасными бритвами, пренебрегая электробритвой, считая, что она не чисто бреет. В этот момент раздался негромкий, но уверенный стук в дверь. Рука дрогнула, и он чуть не порезал щеку. По спине прошла дрожь от невозможной мысли: а вдруг это Даша? Пожалела его и пришла? Решила, что достаточно его мучить?

Быстро стерев пену с недобритой щеки, поспешил открыть дверь. На пороге, гордо выпрямившись, но нервно тиская в руках ремешок от сумочки, стояла Люба.

Он застыл, не веря глазам.

– Не ждал? – она решительно обошла его, прошла в комнату и огляделась.

Юрий испуганно подумал, холодея, – а если бы обе женщины встретились? Что бы он тогда делал? Почувствовал, что пришло время выбирать. С кем остаться, сомнений не было. Но боли причинять никому не хотелось. Стараясь оттянуть время, произнес, сжав зубы:

– Проходи, снимай шубку, я сейчас! – и вернулся в ванную.

Разглядывая в зеркале свое отражение, уныло размышлял, как же с достоинством выйти из неприятной ситуации. В гудевшую голову ничего путного не приходило. Через пару минут вернулся в комнату, так ничего и не надумав. Люба сидела на краешке стула, выпрямив спину и ровно поставив стройные ножки в сапожках из тонкой черной кожи. Фея аккуратности!

Вытащил из гардероба свежую рубашку и стал неловко засовывать в рукав руку. Рука не проходила. Снял рубашку: рукава были застегнуты на пуговицы. Начал неловко расстегивать, испытывая желание просто оторвать мешающие пуговицы. Люба тут же кинулась на помощь, но он отстранился, пробурчав:

– Я сам!

Она удивленно отстранилась и вопросительно подняла на него голубые глаза. Он заметил, что они немного покраснели. Что это с ней? Простыла? Или плакала? Любаша немного помялась, но сказала довольно решительно:

– Я решила остаться здесь с тобой на оставшуюся неделю. Здесь очень мило! И места вполне хватит на двоих! Я уже отпросилась на работе.

Он вскипел, не ожидая от нее такой навязчивости. Швырнув на диван рубашку, зло спросил:

– Почему ты решила, что я тоже этого хочу? Если бы хотел, сразу бы позвал тебя с собой!

Она подошла к нему вплотную и по-хозяйски положила ему на голую грудь ледяные пальчики. Ощущение было крайне неприятным, будто на коже оказались колючие льдинки. Юрий передернулся, желая сбросить ее пальцы, но тут она строго спросила, упрямо глядя в глаза: