Мэг Кэбот - Кумир и поклонницы

— Ага, — сказал Скотт. — Знаю. Вернее, слышал, что ты говорила прессе. Но сейчас спрашиваю я.

— Мы просто друзья, — снова сказала я. Но в этот раз я произнесла это по-другому. Потому что повернула голову, чтобы смотреть на Скотта. Уверена, что вопрос этот был задан не случайно. Скотт действительно хотел знать правду.

— Я ПОНИМАЮ, — сказал Скотт. Он смотрел… не знаю. На какую-то секунду я подумала, что он… разозлился.

Только почему бы Скотту злиться на меня? Что я сделала?

— Но… это правда, — сказал я, не зная, что еще сказать.

— Ага, — сказал Скотт другим голосом. — Понимаю.

В этот момент мы подъехали к моему дому. И привычная уже стая репортеров окружила машину Скотта, и все они стали просовывать микрофоны к пассажирскому окошку… к моему окну.

— Мисс Гриинли? Мисс Гриинли, это правда, что вы будете играть с Люком Страйкером в его следующем фильме?

— Скотт, — огорченно сказала я. Что с ним такое?

Но может, я только вообразила что-то неладное. Потому что через секунду Скотт улыбнулся мне и сказал:

— Тебе лучше поскорее убежать, пока их здесь всего лишь тридцать или сорок.

Я рассмеялась. Как-то неуверенно.

— Хорошо, — сказала я. — Хм-м. Увидимся.

— Хорошо, — ответил Скотт. — Увидимся в понедельник.

Увидимся в понедельник. Правильно. Потому что завтра вечером я собираюсь идти на «Весенние танцы» с Люком Страйкером. А Скотт и вовсе туда не идет. Так что до понедельника я его не увижу. Почему при этой мысли мне показалось, что кто-то забрался лапой ко мне в грудь и вырвал оттуда сердце?

Это ощущение не проходило до вечера, когда раздался телефонный звонок. Это была Трина, которая стала изливать свои чувства по поводу того, как ей после всего случившегося идти на «Весенние танцы», и что я должна увидеть ее платье, и что она, в конце концов, уговорила маму, чтобы ей позволили надеть черное.

— Ух, — только и сказала я в ответ.

Трина была не в том состоянии, чтобы заметить, что мне не хочется болтать.

— Так что происходит со Скоттом? — пожелала она узнать.

В груди все сжалось. Она заметила. Трина заметила, что мне нравится…

— Что ты имеешь в виду? — с тревогой спросила я.

— Ну, кто та девушка, которая нравится Скопу, как говорит Джери?

Сердце подпрыгнуло у меня в груди, доказав тем самым, что его не вырвали.

— Девушка? Какая девушка?

— Ну, ты знаешь. Та самая таинственная девушка, которая, по мнению Джери, нравится Скотту. Ты же слышала, как она об этом говорила.

Правда, я слышала. Но я бы хотела этого не слышать. Я не хочу слушать о том, что Скопу нравится какая-то девушка.

Какая-то девушка — а не я.

— Боже, — сказала Трина. — Вот будет забавно, если окажется, что девушка, в которую влюблен Скотт, это ТЫ!

— Ага, — сказала я и так крепко сжала телефонную трубку, что не удивилась бы, если бы она вырвалась из моих рук и перелетела через всю комнату.

— Нет, я серьезно, — продолжала Трина. — Смотри, он каждый день отвозит тебя домой. Вы оба любите одни и те же книги — эти самые, о конце света, Что же в этом такого дикого, что Скотт тайно влюблен в тебя?

— Скотт в меня не влюблен, — печально сказала я. — УВИДИМСЯ В ПОНЕДЕЛЬНИК. Вот, парень, который в тебя влюблен, так не говорит.

— Ага, наверное, ты права, — сдалась Трина. — Кроме того, у тебя есть Люк.

— Люк и я просто…

— О господи, я представляю себе, — сказала Трина.

Но она ничего не могла себе представить. И никто не мог.

Я и сама не могла себе это представить!

Спросите Энни

Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!

В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.

Дорогая Энни!

Я каждую неделю читаю твою колонку и считаю, что ты даешь ужасные советы. Ты говорила, что девочка, чью мачеху волнует только бессмертие души девочки, не должна беспокоиться о том, что попадет в ад… поскольку она уже находится в аду.

Энни, средняя школа не ад. Считается, что годы, которые человек проводит в средней школе, это лучшие годы его жизни. Так и будет, если человек регулярно посещает церковь и не допускает в свою жизнь секс, наркотики, спиртное и рок-музыку. А люди, вроде тебя, Энни, которые поддерживают свободную любовь и сатанизм, разрушают школу.

Оскорбленный подросток

Дорогой Оскорбленный!

С чего это ты решил, что я поклоняюсь сатане? Ты ведь ничего обо мне не знаешь.

Я готова с тобой согласиться по поводу наркотиков, алкоголя и секса (если не считать безопасного секса) тоже.

Но рок-музыка? Бесполезно, чувак. Рок — на все времена!

Энни

Говорят, в жизни женщины на втором месте после свадьбы стоит день выпускного бала. Что ж, но, возможно, день рождения первого ребенка тоже где-то в первых рядах. Вы понимаете, что я имею в виду.

И я в этот день — в день выпускного бала — делала все то же, что в этом случае делает каждая девушка — маникюр, педикюр, прическу…

Разумеется, я была единственной девушкой Америки, которую во время подготовки к балу сопровождала толпа репортеров: все они хотели сделать фотографии девушки, которая идет на праздник с любимцем страны. Спасибо вам, парни. Нет, правда.

Меня это все слегка раздражало, но я обещала другу пойти с ним на «Весенние танцы». Ради него я должна была выглядеть лучше всех.

И когда я скользнула в свое платье — шифон на голубом шелковом чехле, с маленькими шифоновыми рукавами-фонариками и каймой из маленьких шифоновых незабудок — я чувствовала, будто я, и вправду, лучше всех. Парикмахер заколол мою еще не сильно отросшую челку заколкой с живыми незабудками, точно такими же, как искусственные незабудки на туфлях.

Трина позвонила мне и уговорила выйти во двор, чтобы наши родители нас сфотографировали. Машины с репортерами всех развлекательных программ, стоявшие у моего дома, чтобы подловить момент, когда подъедет Люк, казалось, нисколько не смущали Трину.

Мы, как и договорились, встретились у громадного дуба на моем переднем дворе и начали обожать друг друга, хотя вокруг нас жужжали и щелкали камеры. И не только камеры наших родителей.

Трина долго уговаривала свою маму, пока та наконец не позволила ей появиться на бале в образе деревенской дикарки. Трина согласилась не пользоваться черной губной помадой, но все-таки раздобыла где-то черную рыбачью сеть, которую надела на черное газовое платье, и этот наряд точно сошел со страниц праздничного номера журнала «Семнадцать»…

…но поверх этого наряда она еще надела шелковое бюстье, так что ее и без того замечательные груди всей своей массой выпячивались из декольте. Трудно сказать, у кого будет более сильный сердечный приступ при виде Трины — у Стива или у доктора Люиса.

— Просто не верится, — сказала я, — что ты уговорила свою маму позволить тебе это надеть.

— Просто не верится, — сказала Трина, — что ты позволила своей маме уговорить ТЕБЯ надеть это.

— Жутко традиционно, — сказала я. — Я знаю.

— И все равно, — сказала Трина, — ты очень мило выглядишь.

— Ты тоже. — Потому что так оно и было. И я снова порадовалась, что наша дружба воскресла.

Мы услышали приближение лимузина прежде, чем увидели его, потому что фотографы, которые расселись на всех деревьях, надеясь беспрепятственно сфотографировать Люка, когда он будет прикалывать букетик к моему корсажу, начали возбужденно кричать:

— Он едет! Он едет!

Даже я, которая на самом деле не испытывала особенного восторга, если сравнивать с Триной, почувствовала некоторую дрожь от возбуждения. Ну, хорошо. Я не иду на «Весенние танцы» с тем, кого люблю, это так.

Но, по крайней мере, я иду на «Весенние танцы».

И вот показался лимузин, тот самый длинный, черный, лоснящийся лимузин, в котором я ездила к Люку на озеро. Трина взволнованно сжала мою руку, когда машина медленно подъехала и остановилась перед моим домом, и шофер вышел и обошел ее, чтобы открыть дверь со стороны пассажира.

Все фотографы, операторы, все родители и соседи подняли свои камеры, чтобы сделать фото Люка Страйкера, выходящего из лимузина, будто это Ланселот примчался на белом коне, чтобы спасти Джиневру от смерти на костре.

Но человеком, который вышел из лимузина, был не Люк Страйкер. Человек с букетиком для корсажа в руках, который вышел наружу, был не кто иной, как…

Стив Маккнайт.

Вот так. Стив Маккнайт, бойфренд Трины, в своем трубадурском смокинге (только он сменил красную бабочку и красный кушак на черные).

Репортеры вздохнули — некоторые даже зашикали — и вернулись на свои позиции.

Однако Трина была абсолютно счастлива.

— Не могу поверить, что ты нанял лимо, — взвизгнула она, когда Стив прикалывал ей букетик — букетик гвоздик, которые он, как его проинструктировала Трина, опустил на ночь в черные чернила, так что теперь их белые лепестки отливали черным. — Это, должно быть, стоило тебе целое состояние!

— Ух, — сказал Стив, выглядевший несколько смущенным. — Не совсем так.

— О, за это заплатили твои родители? — спросила Трина, когда они вдвоем позировали ее взволнованным маме и папе.

— Ух, — сказал Стив. — На самом деле, это Люк Страйкер.

Трина онемела.

И не только она.

— ЛЮК? — Трина удрученно посмотрела на меня. — Что… почему?

— Я не знаю, — сказал Стив, неловко пожав плечами. — Он сказал, что ему лимузин не нужен.