И он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ничего не понимал о моей жизни. Честно. Моя жизнь была очень утомительной. Я все время металась между Кэйрой и «Спросите Энни», между Триной и Стивом, а еще похищение Бетти Энн, а еще движение руками в «Трубадурах»…

Еще чудо, что я встаю по утрам, правда.


Должна признать, что не ожидала увидеть Люка на следующее утро. После всех проблем прошедшего дня — отсутствие на территории школы кофе-эспрессо, несъедобный бифштекс, не говоря уж о проблеме с Кэйрой — я полагала, с него достаточно. Он, может, и посвятил себя своему искусству и все такое, но как выдержать такие условия? Особенно миллионеру.

Так что, когда он следующим утром вошел на латынь, я была в шоке. Он сменил футбольную фуфайку на какую-то одежду, которая выглядела так, будто ее сшили из мексиканских одеял, а в отверстии на груди виднелось ожерелье из ракушек, которое всегда носят те, кто занимается серфингом. На ногах вместо кроссовок были замшевые мокасины.

Плюс он где-то нашел какое-то эспрессо… или, по крайней мере, кофе с молоком в высоком бумажном стаканчике. И выглядел он в тысячу раз более бодрым, чем накануне.

— Привет, Джен, — сказал он, усаживаясь рядом со мной.

Должна признаться, его вид меня потряс. Что он здесь ДЕЛАЕТ? Я ведь была уверена, что он не вернется. Просто уверена.

Но он вернулся. Он все-таки не исчез.

Я повернулась к нему и, радуясь, что еще не прозвенел второй звонок и в классе было мало народу, прошептала:

— Что ты тут ДЕЛАЕШЬ?

Люк заморгал за линзами своих очков в проволочной оправе.

— Что ты имеешь в виду? Я здесь на две недели.

Разве они тебе не сказали?

— Хм, ага, — прошептала я, — но я просто… я просто подумала

— Я быстро обучаюсь? — засмеялся Люк. Это была та самая улыбка, от которой растаяли тысячи сердец, когда он сверкнул ею перед Анжеликой Тримэйн в роли Джиневры. И я, признаюсь, затрепетала.

— Люк…

— Лукас, — поправил он меня.

— Ну да, Лукас… Ты… Я хочу сказать, что ты так очевидно все здесь возненавидел. — И я добавила то, что действительно чувствовала: — И меня возненавидел.

Улыбка исчезла.

— О чем ты говоришь, Джен? Я вовсе тебя не ненавижу.

— Но все эти дела с Кэйрой…

— Ну да, — сказал он и поморщился. — Это было не очень приятно. Но после того как ты на меня наорала, мне… стало любопытно.

— Любопытно? Что любопытно? И я на тебя не орала, я просто…

— Выпустила пар. Я знаю. Успокоилась. — Люк открыл стаканчик с кофе, и в воздухе распространился приятный аромат. — Я хочу посмотреть, что из этого получится.

Я посмотрела на него, как на психа.

— Что из этого получится? — спросила я. — О чем это ты говоришь?

Но я так и не узнала, потому что прозвенел звонок.

Нельзя сказать, что после этого разговора мы с Люком стали — ну, как Ланселот и Джиневра, или что-нибудь в этом роде. То есть Люк все равно ходил по большей части с нахмуренным лицом… особенно, когда не из-за чего особенно было и хмуриться. Например, когда Кортни Деккард и ее друзья, встретив нас в холле, сначала опустили глаза на ноги Люка, затем прошлись взглядом снизу доверху по всей его фигуре, пока не встретились с ним глазами, а потом засмеялись.

Почему ЭТО заставило его нахмуриться? Таким образом завязывается общение. Это всем известно. Они просто осмотрели его одежду, чтобы убедиться в том, что она достаточно модная. Таково положение вещей.

В другом случае он, наоборот, развеселился от того, что вовсе не было смешным. Это было на репетиции хора. Люк нашел сногсшибательно забавным ворчание мистера Холла, когда тот требовал, чтобы я «расслабилась» и быстрее бросала Трине ее шляпу в номере «Весь этот джаз».

Хотя мне, честно, непонятно, что его так развеселило. Это вам не шуточки, вовремя попасть сверху на нижние ступеньки, когда сопрано распевают свой канкан или что-то там еще. Я, в конце концов, рассчитала, что если брошу Трине шляпу сверху, она сможет ее поймать как раз, когда ей нужно будет встать в ряд вместе с Карен Сью Уолтерс и всеми остальными.

Я не лучший в мире бросальщик, но Трина великолепный ловец, так что это должно было сработать. По крайней мере, мистер Холл перестанет рычать на меня и станет рычать на баритоны.

Похоже, что после первоначального шока, вызванного варварством, существующем в наши дни в средней школе, Люк слегка смягчился. Его даже ланч не расстроил, поскольку он принес еду с собой. Разумеется, этот поступок чуть не приоткрыл завесу над его тайной — ведь ланч, который он принес, очевидно, прилетел из Индианаполиса. Я хочу сказать, что в Клэйтоне нет места, где делают суши. У нас ведь даже нет компании, которая держала бы лимузины! Так какое же здесь суши?

Но Люк очень спокойно объяснил, что сам сделал суши из консервированного тунца. Я чуть не поперхнулась своей диетической колой. Но Люк сказал это с такой уверенностью, что даже Скотт ему поверил, и дальше они начали рассуждать о разнице между свежим и замороженным тунцом. Мне было неинтересно слушать, о чем они разговаривают, но было приятно, что мои друзья стараются принять нового парня в свою компанию…

До тех пор, пока я не вспомнила, что Люк вовсе не «новый парень». Он — звезда фильма «Небеса, помогите нам!», экс-бойфренд Анжелики Тримэйн, голый Тарзан с набедренной повязкой и трагический герой Ланселот. Полагаю, все это только подтверждало мастерство Люка, потому что даже я начала думать о нем, как о Лукасе Смите, переведенном ученике. И весь следующий день он не выходил из образа Лукаса…

Кроме одного раза. И как раз после первого урока, когда он узнал о похищении Бетти Энн Малвейни.

— Зачем ты учишь латынь? — спросил меня Люк, когда мы после урока пошли в раздевалку. — Ведь это же мертвый язык, на нем никто больше не говорит.

— Этот язык полезно знать, — ответила я. Это был стандартный ответ на подобный вопрос. Потому что правдивое объяснение — для единого госэкзамена — могло показаться довольно странным.

— Тебе это не нужно, — сказал Люк, беспокоясь, как ни странно, за человека, с которым он встретился двадцать четыре часа назад. — Ты работаешь в школьной газете. Ты хорошо владеешь грамматикой и хорошо ладишь с людьми в редакции. Для чего тебе НА САМОМ ДЕЛЕ нужна латынь?

Может быть, потому, что он старше — ему только девятнадцать, но он намного взрослее многих девятнадцатилетних, если принять во внимание то, что у него собственный дом в Голливуде и ему платят около десяти миллионов долларов, чего мой папа не зарабатывает за год, не говоря уж о татуировке и прочем, — я сказала ему правду.

— Я узнала, что миссис Малвейни очень хорошая учительница, — прошептала я ему на ухо, потому что рядом могли быть Кортни Деккард и ее друзья, они бы подслушали. — Так что я записалась в ее класс.

Люк понял все даже лучше — я и не ожидала.

— О, ясно, — сказал он. — Это как у актеров. Если ты хочешь работать с хорошим режиссером, ты берешь роль независимо от того, что это за роль и что это за фильм. Только… не обижайся, но миссис Малвейни не кажется мне такой уж замечательной. Она какая-то… будто ее здесь нет.

— Это только ТЕПЕРЬ, — сказала я. — Она в эти дни немного не в себе из-за Бетти Энн.

Люк спросил, кто такая Бетти Энн, и я ему рассказала. По-видимому, я ему слишком много рассказала — сплетни о том, что у миссис Малвейни не может быть детей и о том, что Бетти Энн будто бы замещала ей ребенка. По правде говоря, я была очень огорчена. Из-за того, что не знала, как Курт Шрэдер и его дружки расправятся с Бетти Энн. Они не понимают, как Бетти Энн важна для миссис Малвейни. Для миссис М, Бетти Энн не просто кукла или талисман. Она своего рода… член семьи.

Не стоило рассказывать Люку об этом.

— Похитили куклу? — он почти зарычал прямо там, в коридоре. — Зачем?

— Это шалость, — объяснила я. — Шалость выпускника,

— О да, очень смешно, — сказал Люк. — Когда они собираются вернуть куклу?

— Ну, полагаю, после окончания школы сказала я. Во всяком случае, я на это надеялась.

Но этот ответ Люка не удовлетворил.

— ПОСЛЕ выпуска? — ужаснулся Люк. Ты знаешь, кто это сделал? У кого она?

— Ну да, — ответила я.

— Так заставь их вернуть ее обратно, — сказал Люк. — Пусть они позабавятся чем-то другим. То, что они сделали, вовсе не смешно.

Я, разумеется, была с ним согласна, но что я могла сделать? Я не управляла Куртом и его дружками.

Только получалось, что Люк не очень-то это понимает.

— Это неправда, — сказал мне Люк. — И ты, Джен, это знаешь.

Я рассказала Люку, что я сказала Курту в тот день — в день, когда он запихивал Бетти Энн в свою сумку. Я рассказал Люку, как я спросила Курта, что он делает. И что Курт сказал мне, чтобы я расслабилась.

Люк, слушая это, только качал головой. Больше он ничего не говорил.

Но я заметила, что он стал особенно милым с миссис Малвейни. Люк был мил со всеми — отчего практически все девочки школы, а не только Трина, еще до уик-энда влюбились в него. Но Люк был больше, чем мил к миссис Малвейни, он каждое утро приносил ей кофе с молоком, открывал перед ней дверь и даже пытался что-то проспрягать.

В сущности, если что-нибудь и могло поднять настроение миссис Малвейни — объявления в «Журнале» было недостаточно, и записка Курта о выкупе, в которой говорилось: ВСЕМ ВЫПУСКНИКАМ ПОСТАВИТЬ ПЯТЕРКИ, была вовсе не смешной, вполне в духе выпускников, — то это был Люк. Миссис М., казалось, была абсолютно им очарована. Как только он входил в комнату, она сразу же начинала улыбаться.

Я заметила, что не только миссис Малвейни не устояла против очарования Люка. Трина с каждым днем влюблялась в него все сильнее и сильнее. Она просто подошла к нему и попросила у него номер его телефона — прямо перед Стивом, которого это убило, но он не сказал ей ни слова, — а потом она жаловалась, что когда звонила Люку, то ей отвечал автоответчик. Одиннадцать раз.