Юлия Резник - Кукушка

Когда я вернулась в комнату, малышка уже не на шутку разошлась. Меня убивала необходимость о ней заботиться. Словно кожу по живому сдирала. Вот и сейчас, я только подошла к девочке, а на висках уже выступил пот, и началась тахикардия. Снимая комбинезончик, я старалась не смотреть на ребенка, но получалось слабо. Мои руки были словно деревянные, они совершенно меня не слушались. Даже самая простая процедура превращалась в настоящий квест, что уж говорить о купании, которое я запланировала на сегодня? Под громкий, разрывающий сердце ор я быстро обмыла малышку, обтерла найденным в комоде полотенцем и поменяла ей памперс.

— Возьми, я приготовил смесь.

Я оглянулась. Макс протягивал мне маленькую бутылочку. Наверное, она должна была смотреться довольно нелепо в его огромных руках, но такого и близко не было.

— Спасибо, — пробормотала я.

— Ты точно решила насчет таблеток?

Кивнув, я отвела взгляд. Макс сделал паузу, но, все же воздержавшись от дальнейших споров или рекомендаций, сказал:

— Напиши мне название препарата. Утром я смотаюсь в город. Заодно заберу документы Алисы.

— Спасибо, — едва слышно поблагодарив мужчину, я вернулась в постель. Легла на бок, обхватила руками колени. Происходящее отнимало слишком много душевных сил. И я понимала, что ошибалась, когда думала, что после всего того дерьма, что уже случилось в моей жизни, и с этим я тоже как-нибудь справлюсь. Мне действительно казалось, что больше боли в моем сердце просто неоткуда будет взяться, но… я ошибалась. Ком подпер горло. Я уткнулась носом в подушку, чтобы не разрыдаться, а подушка пахла малышкой… Я обхватила голову, чтобы вернуть себе тишину, но все равно слышала, как жадно она пьет из бутылочки. Везде и повсюду была она. Маленькая девочка с моими глазами.

Мне хотелось кричать от боли. Выть от бессилия…

Когда я проснулась утром, Макс уже съездил в город. Он привез мне таблетки, которые я тут же выпила, и пополнил запасы еды. Глядя, как его татуированные руки в легком танце порхают, готовя наш завтрак, я не смогла удержаться от любопытства:

— Ты всегда жил здесь один?

Максим покачал головой:

— Нет. Это родительский дом. Я здесь не был с момента их гибели и… до недавнего времени.

— Как это — ни разу не был?

— Мне казалось, что я ненавижу это место, но…

— Оказалось, что это не так?

— Я не знаю, — Макс обернулся, мазнул по мне взглядом и, в несколько шагов преодолев кухню, открыл стоящий напротив стены холодильник. — Все не так просто, Ира.

— Ты был здесь несчастлив? Тебя обижали ребенком? — допытывалась я, не совсем понимая, зачем. Возможно, потому, что знала не понаслышке, как тяжело справляться с болью в одиночку. А может, просто чувствовала себя обязанной этому мужчине. И мне хотелось во что бы то ни стало вернуть долги, до того как я вновь исчезну.

— У моих родителей были несколько нестандартные отношения. Думаю, я ненавидел именно это.

— Нестандартные? Это какие?

— Извини, мне не хотелось бы обсуждать эту тему, — Макс последний раз перемешал яичную смесь и резким движением вылил ее на раскаленную сковороду.

— То есть как это? Тебе никто не говорил, что так нельзя поступать?

— Как — так?

— Начинать говорить о чем-то, а потом резко сливаться? Это запрещено.

— Чем же?

— Правилами ведения откровенных разговоров!

Он покосился на меня и хмыкнул:

— Ты тоже со мной не слишком-то откровенничаешь.

— Ага… Я поняла. Значит, секрет за секрет? — вздернув бровь, я уставилась на своего спасителя, прикидывая в уме, стоит ли мне идти на сделку. В конце концов, всегда можно было солгать. Или отделаться полуправдой.

— Ну, это было бы честно.

— Хорошо, — согласилась я с условиями Макса, — тогда ты первый. Так что за нестандартные отношения, которые ты так ненавидел?

Макс оглянулся на меня и, пристально глядя в глаза, спросил: — Домашняя дисциплина. Слышала о таком?

В то время, конечно, никто и слыхать не слыхивал о том, что это за зверь такой «домашняя дисциплина». А сейчас, вот, понабрались, как собаки блох. И ничем их уже не удивить… БДСМ, «нижний», «дом» — стали словами, которыми свободно оперировали даже те, кто к теме имел весьма посредственное отношение. Тогда же… родители и сами вряд ли понимали, какого черта между ними происходит. Что уж говорить о нас с сестрой?

Я смотрел в потрясенные глаза Марты и довольно отстраненно размышлял о том, даст ли моя откровенность хоть какой-то обратный эффект. Не получится ли, что я напрасно тряс перед ней исподним, надеясь своим признанием вытащить из неё хоть что-то. Любую информацию, способную упечь Вуича за решетку. Время шло, мне нужно было торопиться, и, прикинув в уме «за» и «против», я все же рискнул. Барышни любят слезливые истории, моя ставка была на это.

— Это что-то из культуры БДСМ? — отводя глаза, поинтересовалась моя собеседница.

Я отрицательно качнул головой и, звеня посудой, принялся расставлять тарелки по местам.

— Не думаю, что происходящее можно было отнести хоть к какой-то культуре. Он просто трахал мать и порол, порол и трахал. За малейшую провинность.

Наши взгляды встретились.

— А не могло быть так, что ей это нравилось?

Я медленно сглотнул. Мое сердце подпрыгнуло и больно ударило о ребра, голос осип:

— Ты можешь представить женщину, которой бы это нравилось? Быть подвешенной, связанной и выпоротой? С кляпом во рту? С зажимами на сосках и клиторе? Металлическим ошейником на шее? — перечислял я, а голос становился все тише.

— Почему-то ведь люди на это идут, — неловко вытирая руки об себя, пробормотала Марта. А после встала со своего места и принялась поправлять складки на тюле. — К тому же, насколько мне известно, отношения в стиле БДСМ строятся на взаимном согласии партнеров…

— Да. Не поспоришь. Но домашняя дисциплина — это несколько другое. Не думаю, что моя мать давала согласие…

— А если вдруг? — Марта снова обернулась, мой взгляд скользнул по ее совершенному лицу, вниз по шее, к налившимся сферам груди, чуть натягивающей свободный трикотаж футболки, которую я ей одолжил.

Не буду скрывать. Такая мысль и мне неоднократно приходила в голову. Тем более, от меня не укрылся тот факт, что мать все же получала извращенное удовольствие от происходящего. Иногда ее взгляд стекленел, становился задумчивым и мягким. И тогда она совершенно по-особенному улыбалась. Но чаще… Чаще я слышал, как они ругались с отцом. Как она пыталась его убедить, что это грязно и противоестественно, что она не хочет, не может так дальше, но… Дело заканчивалось в спальне, где отец в очередной раз ломал хребет ее воле. И очевидно поэтому однажды моя мать решила бежать…

— Исключено, — отрезал я. — Так что? Выходит, теперь твоя очередь быть откровенной?

— Ну, раз я обещала… Так, что конкретно тебя интересует?

— От чего ты бежишь?

Марта старательно отводила взгляд, пряча все, что внутри таилось, но меня было не обмануть. Я бы вычислил ее ложь в два счета. Несмотря на то, что я порядком раскис в этом месте, прежде всего я оставался профессионалом.

— Я ведь говорила, что убегаю от мужа.

— Он тебя обижал?

— Физически? Ты ведь это имеешь в виду?

— И это тоже, — не стал я спорить.

— Нет. Он просто лишил меня воли. Лишил права выбора. Лишил нормальной жизни, подчинив мою жизнь себе. Я стала марионеткой в руках психически больного человека. Я стала его фетишем. Даже не знаю, как это объяснить…

— А ты попробуй.

Марта взяла паузу, словно собираясь с мыслями. И я ее не торопил. Мне было жутко интересно, что же она расскажет. Если, конечно, в очередной раз не соврет.

— Мой муж — жестокий тиран. Его стремление к власти надо мной и тотальному контролю было намного хуже, чем любое даже самое изощренное проявление физического насилия. Иван ломал мою психику. Вот, что на самом деле страшно… Оглянуться и осознать, что ты вдруг оказался в полнейшей изоляции. Ни близких, ни родных, ни друзей. Только он и ты… в полнейшей от него зависимости. Психологической, материальной, эмоциональной… Он так искусно сплел свою паутину, что в какой-то момент от моей личности совсем ничего не осталось. Я чувствовала себя ущербной, неуклюжей, виноватой… Иван унижал меня, изводил слежкой и звонками… Своими подозрениями в измене и прочим… Я была виновата всегда и во всем. Он срывался на меня и оскорблял, но даже в этом винил меня. Он ломал мою сексуальность. Ставил в упрек потребности тела… которые не мог удовлетворить. — Марта вскинула голову, обжигая льдом своего холодного взгляда. — Ну, как, достаточно подробностей? — добавила резко, кривя губы в невеселой усмешке.

— Извини, я не хотел причинить тебе боль.

— Ты и не причинил, — в каком-то обреченном жесте Марта провела ладонью по волосам, — просто… я никому этого не рассказывала. Иван мог часами меня унижать, доводя до нервного срыва, а потом плакать вместе со мной и просить прощения… Он… явно, болен. Но это не та болезнь, в которой я обещала с ним быть, когда мы обменивались клятвами верности. С меня достаточно…

Марта развернулась на сто восемьдесят градусов и, стремительно преодолев кухню, вышла из комнаты. Моя блютуз-гарнитура ожила:

— Ты веришь ее словам? — послышался тихий голос.

— Ни секунды не сомневаюсь.

— Значит, он еще больший мудак, чем мы думали.

— Выходит, что так.

— Дави на нее, выуживай подробности… Нам нужно понимать, что ей известно о делах Вуича.

— Вас понял. Отбой.

«Дави на нее… Выуживай…» — звучало в моей голове, когда я разжигал горн. А ведь мне больше всего хотелось поставить ее на колени и… отыметь. Это желание во мне возникло задолго до нашей встречи в горах. И, как оказалось, лишь крепло во мне все это время. Она зацепила меня на каком-то глубинном, животном уровне. Пониманием того, что именно она меня примет любого. Не объяснить словами… Не передать. Некая странная, абсолютно ни на чем не основанная уверенность, что она смогла бы не только укротить всех моих демонов, но и впустить их в себя.