Вместе с зубной щеткой и крошечной баночкой крема для лица Бэлль купила шляпку, украшенную черным мехом, — больше всего подходившую под ее пальто и похожую на ту, что она оставила в Марселе. Вчера без шляпки она казалась себе полуодетой.

Когда Бэлль вернулась, мадам Эррисон сидела в вестибюле.

— Нашли что-нибудь? — поинтересовалась она.

Бэлль так радовалась своим покупкам, что была счастлива ими похвастаться, и когда показывала свои приобретения хозяйке, чувствовала, что та подобрела. Мадам Эррисон приложила красный костюм к плечам Бэлль и улыбнулась.

— Этот цвет вам идет, — сказала она. — Мне кажется, он принесет вам удачу.

— Merci, madame[22], — поблагодарила Бэлль и была вознаграждена улыбкой, которая осветила лицо женщины, сделав ее на десять лет моложе.

Все, что Бэлль знала о работе в гостиницах, она почерпнула у одной из девушек в Новом Орлеане, которая уверяла, что жила так в Нью-Йорке несколько месяцев и заработала кучу денег. Но каким бы отличным ни был план, Бэлль очень пугала эта перспектива. Воображение рисовало ей, как жандармы заламывают ей руки за спину и сажают за решетку. В Париже явно были тысячи проституток, которые стояли на улице, работали в борделях и гостиницах. Бэлль хотелось познакомиться с кем-то из них, чтобы узнать, как все это происходит.

На второй день пребывания в Париже Бэлль купила карту и отправилась на разведку на Елисейские поля, предположив, что именно там расположены самые лучшие гостиницы. Некоторые оказались сомнительными на вид, от других она отмахнулась из-за бдительного швейцара, и Бэлль почувствовала, что никогда не сможет здесь реализовать свой план. Остальные гостиницы с виду казались опрятными, но, глядя на входящих и выходящих оттуда людей, Бэлль увидела, что их постояльцы — простые люди, а ей необходима была гостиница, где останавливаются богачи.

В конце концов она обратилась к портье с вопросом о гостиницах, сделав вид, что ищет номер для своей матери и тетушки. Тот протянул ей список из четырех гостиниц, потом добавил еще отель «Ритц» на Вандомской площади. И хмыкнул со словами:

— Vouz devez être très riche pour y rester.

Бэлль была практически уверена: он сказал, что нужно быть очень богатым, чтобы там остановиться, поэтому тут же почувствовала, что именно туда ей и нужно.

Вандомская площадь была большой и почти круглой, поскольку здания по углам стояли наискось и их двери выходили на площадь. Бэлль тут же поняла, что это особое место, поскольку красивые симметричные здания были, вероятно, лет на двести старше, чем дома на широких бульварах, где она прогуливалась, и высотой всего лишь в четыре этажа, а не в шесть, что казалось характерным для этого города. В центре мощеной площади стояла огромная бронзовая колонна, и когда, задрав голову, Бэлль размышляла о том, Наполеон ли стоит наверху, она услышала, как какой-то англичанин в сюртуке и цилиндре объяснял своей жене, что статуя вылита из сотен пушек, которые Наполеон захватил во время сражений. Пока Бэлль разглядывала статую, пара направилась в один из многочисленных ювелирных магазинов. Любому при взгляде на изделия, выставленные в витринах этих магазинов, было понятно, что они не для простых людей: сверкающие бриллиантовые ожерелья, кольца с огромными сапфирами и такие восхитительные рубины, что даже дух захватывало.

«Ритц» ничем не выделялся на этой площади. Бэлль не сразу заметила скромную золотую вывеску над дверью. Она вспомнила, как Мог рассказывала, что самые лучшие гостиницы в Лондоне те, которые отличаются сдержанным достоинством. «Ритц» явно мог этим похвастаться. Бэлль надеялась, что из-за дороговизны и величия мало кто из проституток рискнет попытать здесь счастья. Бэлль не знала, мудрый ли это план, но Марта всегда говорила, что ее «воспитанницы» должны метить высоко.

Когда Бэлль вернулась в «Мирабо», чтобы переодеться, она была очень уставшей, поскольку прошла, руководствуясь картой, много километров. Девушка понимала, что вскоре ей придется научиться пользоваться городским транспортом — в конце концов, люди в Лондоне все время ездят на метро, а здесь, во Франции, оно не должно слишком уж отличаться. Бэлль лишь однажды ездила на метро с мамой, и ей показалось, что там все очень запутано.

Тем не менее прогулка пошла ей на пользу: она увидела Триумфальную арку, величественную Эйфелеву башню, которая, как ей говорили в школе, является самым высоким зданием на земле. Еще Бэлль побродила по местам, которые были такими же убогими и пугающими, как кварталы в Лондоне. Она заверила себя, что будет понемногу исследовать город и сможет его полюбить. Зайдет в шляпные магазины, посмотрит на шляпки, чтобы понять, что сейчас носят, и вообще, всесторонне исследует французскую моду. Но прежде всего она должна сделать решительный шаг и вечером снова наведаться в «Ритц».

Бэлль почти не нервничала, когда в половине восьмого вечера вернулась на Вандомскую площадь. Она знала, что отлично выглядит — с зачесанными кверху волосами, в красном костюме, — но у нее дрожали коленки из-за дерзости ее намерений и вероятности того, что ее могут вышвырнуть из «Ритца».

Днем девушка решила, что Вандомская площадь выглядит довольно впечатляюще. Но увидев ее при свете газовых фонарей, с десятками частных экипажей (у некоторых из них были даже гербы на дверцах), с блестящими автомобилями, Бэлль растерялась. Мерцающий свет висящей в вестибюле хрустальной люстры, проникающий через стекла в блестящих дубовых дверях, зимний сад, который Бэлль заметила мельком, когда проходила мимо, свидетельствовали о том, что в этой гостинице останавливаются известные постояльцы, возможно, даже особы королевской крови.

Бэлль собралась с духом, вздернула подбородок и решительно направилась к двери. Ей было страшно, но отступать она не собиралась. Богатым мужчинам всегда нужны женщины.

— Bonsoir, mademoiselle[23], — улыбнулся швейцар в ливрее, открывая перед ней дверь.

Бэлль старалась вести себя так, как будто уже не раз бывала в подобных местах. Перед ней простирался длинный широкий коридор, отделанный белым мрамором, и лежал самый толстый и роскошный ковер кобальтового цвета — ей еще никогда не доводилось видеть такой красоты. Стояли здесь и мраморные статуи. Было множество диковинных цветов, люстры сверкали, а деревянные двери блестели, как зеркала. Наверное, так выглядел Версаль во времена Людовика Четырнадцатого.

К счастью, Бэлль окружали десятки людей, поэтому ей было не так тревожно. Кто-то регистрировался у стойки портье, остальные направлялись к выходу или шли на ужин. Все женщины были очень элегантно одеты; многие небрежно кутались в шубы, которые, как догадалась Бэлль, стоили сотни фунтов. Она видела носильщиков, кативших тележки, доверху груженные кожаными чемоданами — пронзительное напоминание о фанерном чемоданчике, который она оставила в Марселе. От подобной роскоши у Бэлль кружилась голова, и она ужасно завидовала людям, которые знают только такую жизнь. Однако, приглядевшись к женщинам повнимательнее, Бэлль заметила, что ни одна из них не была красавицей, а некоторые и вовсе ничего из себя не представляли.

Двое мужчин средних лет стояли и о чем-то беседовали. Краешком глаза Бэлль заметила, что они прервали разговор и посмотрели в ее сторону. Она полуобернулась, тряхнула головой и призывно улыбнулась, а затем стыдливо потупила взгляд.

Бэлль понимала, что приставать к мужчине прямо в фойе неприлично, но она и не собиралась так делать. Ей рассказывали, что гостиничные консьержи могут предоставить постояльцам девушку за приличное вознаграждение, и Бэлль верила, что здешние консьержи ничем не отличаются от других, разве что они более проницательны, чем их коллеги в менее дорогих гостиницах.

Девушка остановилась рядом с украшенным позолотой столом в форме полумесяца и стала оглядываться, как будто в ожидании знакомого. Она заметила взгляд еще одного мужчины и улыбнулась ему, потом опустила глаза. Даже из-под полуопущенных ресниц она видела, что он рассматривает ее и ему очень нравится то, что он видит.

Она тут же мысленно возвратилась к Марте. В Новом Орлеане Бэлль всегда чувствовала себя всесильной, когда мужчины входили и одаривали ее взглядом, который говорил об их вожделении. Она опять ощутила знакомое состояние и перестала бояться. Ей было очень хорошо.

— Est-ce que je peux vous aider?[24]

Бэлль вздрогнула. Она не заметила, как к ней подошли. Мужчине было лет пятьдесят, он был худощавый, седой, с аккуратно подстриженными усиками и бородкой клинышком. У него были очень маленькие темные глаза. Одет он был в простой черный костюм. По одежде она не могла бы сказать, служащий ли он гостиницы, но чутье подсказывало ей, что он здесь работает.

— Я не говорю по-французски, — ответила Бэлль, хотя и была абсолютно уверена, что он спросил, не нужна ли ей помощь.

— Я говорю по-английски, — сказал мужчина на таком безупречном английском, как будто был ее земляком. — Я месье Паскаль, консьерж. Я поинтересовался, чем могу вам помочь. Вы кого-то ожидаете?

— Да, вероятно, именно вас, — кокетливо ответила Бэлль, хлопая ресницами.

Консьерж едва смог скрыть улыбку. Бэлль догадалась, что он подошел к ней, потому что она показалась ему подозрительной, но не мог с уверенностью сказать: то ли она проститутка, которая ищет клиентов, то ли действительно ждет кого-то из друзей или родственников. Бэлль решила: хорошо, что у него возникли сомнения. Насколько ей было известно, любой консьерж чует проституток за километр, следовательно, ее одежда и поведение выглядят убедительно.

— Вы ожидаете кого-то из постояльцев? — продолжал расспрашивать месье Паскаль.

Бэлль понимала, что должна рискнуть. Была не была! Вполне вероятно, что он вытолкает ее взашей на улицу, но, с другой стороны, может отнестись к ней как к небольшому дополнительному доходу.

— Возможно, — произнесла она, глядя ему прямо в глаза. — Думаю, это зависит от вас.