Но потом юноша нашел письмо от адвоката с Чансери-лейн, датированное прошлым годом, которое не имело никакого отношения к Основанию, а касалось покупки дома в Чаринге, графстве Кент. Письмо было адресовано господину Ф. Дж. Уольдеграву.

Джимми спрятал письмо в карман. Оно пришло слишком давно, чтобы его могли хватиться, а юноше необходимо было изучить его внимательнее. Поскольку Джимми больше ничего интересного в конторе не заметил, он решил вернуться домой.

Он выбрался из здания не тем путем, которым вошел: спустился по лестнице и вышел через парадную дверь. Она, к счастью, запиралась на новый тип замков, для которых не нужно иметь ключ, чтобы выйти. Дверь захлопнулась за его спиной.

На следующий день Джимми улизнул из паба в восемь утра, несмотря на то что заснул почти в три часа ночи. Его дядя редко вставал раньше десяти, и Джимми надеялся встретиться с Ноем Бейлисом и вернуться домой задолго до его пробуждения.

На улице было очень холодно, и Джимми почти всю дорогу бежал, чтобы согреться. Миссис Дюма, хозяйка дома, в котором жил Ной, казалось, очень удивилась такому раннему посетителю, но сообщила, что ее жилец завтракает, и предложила Джимми выпить с ним чашечку чая.

— Вчера я залез в гнездо к Ястребу, — прошептал Джимми, обращаясь к Ною, как только его проводили в столовую и миссис Дюма скрылась в кухне. — И нашел вот это, — продолжал он, передавая письмо.

— Но оно адресовано некоему господину Уольдеграву, — протянул Ной, изучая содержание письма.

— Мне кажется, это настоящее имя Ястреба, — взволнованно сказал юноша, стараясь говорить как можно тише, поскольку в дальнем конце стола сидел еще один жилец. — Понимаете, я обнаружил там очень старые письма-жалобы, адресованные господину Ф. Дж. Уольдеграву, а более поздние адресованы Кенту. Во всех речь идет об Основании. Поэтому я решил, что Уольдеграв и есть его настоящая фамилия, а совсем не Кент. А более ранние жалобы адресованы его отцу или кому-то из родственников. Ястреб не слишком напрягал воображение, когда выбирал себе прозвище, правда? — ухмыльнулся парнишка. — Похоже, он живет в Кенте! Интересно, зачем ему понадобилось называться вымышленным именем?

Ной улыбнулся.

— Чтобы проворачивать темные делишки. Может быть, мне назваться господином Уорреном Стритом, потому что я живу неподалеку от этой улицы?

— А я мог бы стать господином Рэмсхедом[5], — засмеялся Джимми. — Но взгляните, у нас есть его адрес: Пиа Три коттедж, Хай-стрит, Чаринг. Возможно, он там держит Бэлль.

— Почему-то мне не верится, что все так просто, — задумчиво проговорил Ной. — Ястреб не повез бы ее в такое место, о котором легко узнать. Хотя, возможно, я и ошибаюсь. Но мы должны сообщить в полицию, где он живет. Они могут это проверить.

Ной взглянул на юное, взволнованное, исполненное надежды лицо Джимми и пожалел, что не может заверить паренька в том, что полиция сделает все, чтобы найти Бэлль. Однако опыт общения с людьми с Боу-стрит не вселял надежды. Честно говоря, дело об исчезновении девочки велось спустя рукава. Вся соль в том, что полиция считала исчезновение дочери шлюхи ерундой.

Но и это не все. Когда Ной принялся настаивать на том, что Бэлль похитил человек по кличке Ястреб, полицейский сержант сделал вид, что это имя ни о чем ему не говорит. Однако обманщик из него оказался никудышный, поскольку он стал прятать глаза и нахохлился, как обычно поступает человек, которому есть что скрывать. Практически каждый взрослый в Севен-Дайлс слышал о Ястребе, даже если и не встречался с ним лично. Немыслимо, чтобы полицейский ничего о нем не знал.

В сложившихся обстоятельствах сообщить в полицейский участок сведения о том, где живет этот человек, означало бы заведомо провалить все дело. Если Кент дает взятки сержанту, как подозревал Ной, последний предупредит преступника, и в результате Джимми с дядей могут стать жертвами наемных убийц.

— Думаю, сперва мы должны поговорить с твоим дядей, заручиться его поддержкой, — ответил Ной, давая себе время все хорошенько обдумать. — Но мы не станем сообщать ему о том, что ты забирался в контору Ястреба. Лучше скажем, что это сделал я.

— Вы сможете сегодня прийти в паб? — спросил Джимми с надеждой.

— Но не сейчас, — остудил его пыл Ной, потом кивнул на миссис Дюма, которая несла им свежий чай и тосты. — Если Гарт согласится со мной побеседовать, я приду часов в шесть.

— В этом положитесь на меня, — сказал Джимми. Он взял тост, намазал его маслом, пока миссис Дюма разливала чай. Юноша не стал ждать, пока чай остынет, жадно выпил его, потом встал, сжимая тост в руке. — Мне пора возвращаться. А если он уже лишил ее жизни, Ной?

Ной взглянул в лицо убитого горем юноши. Его сердце заныло от сострадания.

— Я все же думаю, что если бы он собирался это сделать, то убил бы ее сразу же в темном переулке, — ответил он с таким убеждением, на которое только был способен. — Джимми, ты совершил очень смелый поступок, когда добыл это письмо.

После ухода паренька Ной уже без удовольствия заканчивал завтрак. Он не кривил душой, когда говорил, что не верит, будто Бэлль уже убили, но не мог заставить себя сказать Джимми ужасную правду о том, что, как он подозревает, ждет девочку. Как не мог высказать свои подозрения о том, почему полиция не спешит помогать в поисках Кента и наказывать его за оба преступления: убийство Милли и похищение Бэлль.

Иногда, еще до знакомства с Милли, до Ноя доходили новости о тяжких преступлениях, когда подозреваемых неожиданно выпускали из-под ареста и снимали с них все обвинения. Существовали неопровержимые доказательства подкупа полицейских и запугивания свидетелей преступления. Ной написал по данной теме материал, который Эрни Гринслив назвал «роскошным», но когда понес его господину Уилсону, главному редактору, тот сказал, что не может его напечатать, потому что это чревато скандалом.

Ной возразил, что широкая общественность имеет право знать о продажности полиции, но редактор напомнил, что на его место найдется масса молодых рьяных журналистов. Ною пришлось отступить. Он знал, что, если попытается продать историю в одну из «желтых» газет, в «Геральде» ему больше не работать.

Позже этим же утром Ноя послали на Ковент-Гарден на встречу с оптовым торговцем фруктами. Речь шла о занятной истории. Тарантул вылез из ящика с бананами и заполз на одного из работников — тучного мужчину средних лет. Паука на плече работника заметила сотрудница-женщина, которая едва не лишилась чувств от страха. Как только бедняга понял, кто на нем сидит, он застыл от ужаса, но одиннадцатилетний паренек, который перебивался случайными заработками, бесстрашно шагнул вперед со стаканом и картонкой и снял тарантула с плеча бедняги.

Несчастный работник потерял сознание и упал прямо на пол, когда парнишка на радостях решил похвастаться своим трофеем. В конце концов паука поместили в банку с крышкой и отправили депешу в лондонский зоопарк, чтобы за ним приехал арахнолог.

Все это произошло ранним утром, но к тому времени, как история достигла Флит-стрит и Ноя командировали опросить очевидцев, паука уже увезли, а потерпевший выпил столько коньяка, что мало что соображал. Однако парнишка в любом случае оказался героем. Он искренне обрадовался, узнав, что его имя попадет в газеты.

Поскольку Ной находился неподалеку от борделя Энни Купер, он решил побеседовать с ней, а потом вернуться на Флит-стрит. Вчера у них состоялась короткая беседа, равно как и со всеми остальными обитательницами борделя, но сейчас благодаря Джимми Ною было что рассказать — он надеялся, что, узнав вновь открывшиеся обстоятельства, она поведает о том, о чем, возможно, ранее молчала.

Ной подошел к борделю с черного хода и постучал. Дверь открыла мисс Дейвис. Она была в испачканном мукой фартуке.

— Доброе утро, мисс Дейвис, — учтиво поздоровался Ной. — Прошу прощения, что так рано пришлось вас побеспокоить, но я кое-что узнал о человеке по имени Кент. Я хотел бы поделиться этой информацией с мисс Купер.

— Зовите меня Мог, — попросила женщина, впуская его в дом. — Никто не обращается ко мне «мисс Дейвис». Боюсь, Энни сейчас не в лучшей форме.

Судя по покрасневшим глазам Мог, она и сама немало плакала, но, несмотря ни на что, сказала, что только что заварила чай, и предложила чашечку Ною. Она как раз раскатывала тесто на пирог, и дразнящие ароматы тушеного мяса наполняли кухню. Мог усадила гостя у печки и поинтересовалась, не голоден ли он.

Сидя в теплой кухне рядом с суетящейся Мог, Ной понимал, почему Бэлль абсолютно не подозревала, чем занимается ее мать. Полуподвал был полностью отделен от остальной части дома. Это было уютное местечко, а Мог — очень добрая женщина. В прошлый раз она показала Ною спальню Бэлль, где на полке сидели старые куклы, стояли книги и игры. Кровать была застелена цветным одеялом, и, несмотря на то что комната была темной (всего одно крошечное окошко), она была красивой и свидетельствовала о том, что ее маленькую обитательницу любили, заботились о ней.

— Энни не из тех, кто показывает свои чувства, — сказала Мог и предложила Ною к чаю сдобную, посыпанную сахаром булочку. — Но исчезновение Бэлль так сильно подействовало на нее, что я начинаю за нее бояться. Ей необходимо с кем-то об этом поговорить, и если у вас есть новости, возможно, это поможет ей открыться.

Оставив Ноя допивать чай, Мог поднялась по лестнице, чтобы поговорить с Энни. Через несколько минут она вернулась и сообщила, что его ждут, он может подниматься.

Энни сидела в комнате, которая располагалась за гостиной — Милли называла ее «кабинетом». На самом деле эта комната служила Энни спальней, но поскольку имела Г-образную форму, кровать находилась в дальнем углу за ширмой. Сразу же было понятно, что комната принадлежит женщине. У камина стоял розовый бархатный диван. Маленький круглый столик, стулья и письменный стол Энни — все было из роскошного черного лакированного дерева, расписанного вручную розовыми и зелеными цветами. На стенах висело несколько картин, все романтического содержания: на них был изображен либо солдат, прогуливающийся с девушкой по полю, либо женщина, ждущая на берегу возлюбленного-моряка.