Бэлль не могла бы сказать, сколько они ехали, потому что постоянно забывалась сном, но поняла, что они уже в населенном пункте, поскольку экипаж стал двигаться медленнее, а это означало, что они пробираются по узким улочкам. То тут, то там раздавались звуки музыки. Она слышала смех, пение и крики, а еще чувствовала едкий запах готовящейся еды.

— Там, куда мы едем, говорят по-английски? — спросила девочка.

— Сомневаюсь, — усмехнулся Кент. Было видно, что этот вопрос ему понравился.

Бэлль чувствовала себя как в тумане и поэтому не испытывала настоящего страха, но смешок Кента моментально вывел ее из этого полусонного состояния. Он свидетельствовал о том, что ее не ждет ничего хорошего. Бэлль охватил страх в десять раз сильнее прежнего. Она посмотрела на Слая, ища поддержки, но он прятал глаза.

— В таком случае вы могли бы сказать, куда меня везете. — Ее голос дрожал от испуга. — В конце концов, если там не разговаривают по-английски и я не смогу ничего понять, как же я смогу делать то, что вы хотите?

Мужчины переглянулись.

— Я буду служанкой? — Этот вопрос она адресовала Кенту, но когда оба промолчали, Бэлль продолжила: — Или это намного хуже, чем служанка?

Она ждала ответа, но его не последовало. Слай полностью оправдывал свое прозвище: он смотрел куда угодно, только не на нее.

— Неужели вы думаете, что, если оставите меня в чужой стране, я не смогу вернуться в Англию, пойти в полицию и сказать, что вы убили Милли? — спросила она у Кента, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более решительно. — Держу пари, я смогла бы найти ваш дом. Такие дощатые здания — большая редкость. Вы же понимаете, что люди в Севен-Дайлс ради моей матери нарушат обет молчания. Вскоре у них развяжутся языки и они расскажут о том, кто такой Ястреб и его подельник по кличке Слай. Им не понравится, что вы украли меня прямо на улице.

И тут Кент не выдержал и наотмашь ударил ее по лицу.

— Заткнись! — прошипел он. — Там, куда ты направляешься, ты будешь делать то, что тебе велят, или тебе не жить. Что же касается возвращения в Англию, даже не думай об этом.

Лицо Бэлль горело от боли. Казалось, оно раздувается. Ей хотелось плакать, но она решила не доставлять своему обидчику такого наслаждения.

— Вы слишком самоуверенны, — ответила Бэлль, отбросив учтивость.

Кент вновь замахнулся, чтобы ее ударить, но Слай бросился вперед и остановил его.

— Не порть товарный вид, — произнес он.

Словами «товарный вид» было все сказано. Она, Бэлль, была для этих мужчин всего лишь товаром, как тюк ткани, ящик виски или кусок мяса, который можно перепродать другим людям. Более того, несложно догадаться, кому они хотят ее продать. Несмотря на то что Бэлль совсем недавно узнала, что же такое бордели на самом деле, сейчас она была абсолютно уверена в том, что ее отправят в один из них. Ей хотелось верить, что она будет всего лишь прислуживать девушкам, как это делает Мог, но никто бы не стал тайком переправлять на корабле человека и везти его так далеко, чтобы отдать в услужение. Значит, ее продадут в бордель и она станет проституткой!

Бэлль хотелось кричать от ужаса, хотелось наброситься на своих похитителей, но она понимала, что только еще больше разозлит Кента, который, разгневавшись, может ее и задушить.

Мог любила повторять, что у Бэлль в запасе больше уловок, чем у любого фокусника. Девочка глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Она не хотела умирать и надеялась, что ее никто не станет бить, если нужно, чтобы она хорошо выглядела. Ее единственный выход — найти способ сбежать. Для начала следует перестать сопротивляться — возможно, тогда ее похитители будут следить за ней не так пристально.

Через несколько минут экипаж остановился. Первым выбрался Кент. Он ссадил Бэлль на землю и крепко схватил ее за руку, чтобы она не сбежала. За ними поспешил вылезти Слай. Они оказались у мрачных высоких зданий, в окнах которых горели газовые лампы. Всего в пятидесяти метрах от них из окон бара на мощеную мостовую лился яркий свет. Заведение, казалось, вибрирует от звуков музыки, топота танцующих ног и смеха.

— Похоже, здесь никто не спит, — с облегчением произнес Слай.

Кент что-то сказал извозчику. Бэлль предположила, что он обращался к нему по-французски, поскольку не поняла ни слова. Потом Кент и Слай, держа девочку под руки, повели ее по узкому переулку в маленький сквер. Бэлль вопросительно взглянула на Слая, но тот отвернулся.

В сквере был открыт еще один бар — из его небольших окон лился золотистый свет. Но все магазины были закрыты, и в самом сквере, за исключением парочки пьяниц, не было ни души. Мужчины, не сговариваясь, еще теснее прижали к себе Бэлль, и Кент зажал ей рот рукой.

Дом, куда ее привели, стоял на углу площади, чуть в стороне от остальных. Площадь освещалась двумя газовыми фонарями, но даже в полутьме этот дом навевал на Бэлль страх. Он был выше большинства соседних построек — четырехэтажное здание с остроконечными готическими сводами. Окна были длинными и узкими, многие из них были закрыты ставнями. На двух столбах по бокам лестницы из пяти-шести ступеней сидели каменные грифоны. Над парадной дверью и готическим крыльцом горела тусклая красная лампа. Она напомнила Бэлль о доме колдуньи, который она видела на рисунке в книжке, когда была маленькой.

Как только они позвонили, дверь тут же открыл крупный мужчина в ливрее. Он с удивлением уставился на Бэлль, но Кент быстро заговорил с ним по-французски, и мужчина тут же впустил их в дом.

Из комнаты слева до слуха Бэлль долетала музыка, голоса, смех, но дверь была закрыта, и девочка не видела, кто там. Здоровяк, впустивший их, исчез в комнате справа. Бэлль удалось разглядеть темно-синий ковер с узором, но больше ничего.

Пока они ожидали в широкой прихожей с резной лестницей, уходящей вверх, Бэлль обратила внимание на то, что ковер и в прихожей, и на лестнице уже потерся, а темные обои потемнели от времени. Впечатляла только люстра над головой: она была в два раза больше той, что висела у Бэлль дома. Подвески мерцали и дрожали на сквозняке, но никто не побеспокоился о том, чтобы воткнуть свечи во все подсвечники. Картины на стенах тоже показались Бэлль странными — на всех были изображены обнаженные женщины, но художник дописал им лица животных.

Вернулся привратник-здоровяк и что-то сказал мужчинам. Кент, продолжая крепко, словно в тисках, сжимать руку Бэлль, повел девочку в комнату. Шествие замыкал Слай.

За огромным полированным письменным столом сидела женщина. Мог наверняка сказала бы о ней, что лицо у нее «словно вырублено топором». На вытянутой продолговатой физимономии не было даже намека на улыбку. Женщина была высокой, худощавой. Иссиня-черное платье из тафты свидетельствовало о хорошем вкусе. Темные волосы незнакомки были тщательно уложены на затылке. Глаза, изучающе глядевшие на Бэлль, были мертвыми, как у рыбы на мраморной вывеске у торговца морепродуктами.

Незнакомка разговаривала быстро, энергично жестикулируя, чтобы выразить свою мысль. Бэлль не понимала ни словечка, и ей казалось, что Кент тоже не все понимает; время от времени он останавливал собеседницу. Женщина глубоко вздыхала, закатывала глаза, а потом повторяла сказанное, но уже медленнее. Пару разу Кент что-то прошептал Слаю, но у Бэлль было такое чувство, что шепчет он не потому, что хочет что-то скрыть от собеседницы, а чтобы их не услышала она, Бэлль.

В конечном итоге, похоже, они пришли к некому соглашению — женщина обошла стол, чтобы пожать им руки. Потом она приблизилась к Бэлль, которая стояла между двумя мужчинами, взяла ее за подбородок и приподняла голову, чтобы рассмотреть девочку повнимательнее.

— Très jolie[4], — сказала она, и Бэлль догадалась, что это комплимент, поскольку оба мужчины заулыбались.

Последовали еще какие-то переговоры, и женщина налила обоим посетителям по стаканчику виски, а потом позвонила в небольшой колокольчик, стоящий на письменном столе.

Вошла пожилая седая женщина в простом черном платье; Бэлль решила, что это служанка или экономка.

Хозяйка за столом прострекотала какие-то приказания, и пожилая женщина повернулась к Бэлль, улыбнулась и протянула ей руку. Бэлль проигнорировала этот жест, даже несмотря на то, что женщина чем-то напомнила ей Мог.

— Мадам Сондхайм хочет, чтобы ты пошла с ее экономкой, которую зовут Дельфина, — перевел Кент. — Дельфина накормит тебя и уложит в постель. Мадам полагает, что ты очень устала и проголодалась. Она побеседует с тобой позднее, когда ты отдохнешь.

— Значит, вы меня здесь оставите? — Свой вопрос Бэлль адресовала Слаю. Кента она ненавидела, но Слай казался ей совсем не таким жестоким и бессердечным, и он, по крайней мере, был англичанином — ее последняя связь с домом.

— Да, Бэлль. — Голос Слая звучал необычно, как будто в горле у него стоял ком, мешающий ему говорить. — Делай, что тебе велят, и все будет хорошо.

— Пожалуйста, вы не могли бы передать маме, что со мной все в порядке?! — взмолилась она. — Они с Мог будут волноваться.

Произнося эту просьбу, Бэлль понимала, насколько абсурдно она звучит. Тем, кто может похитить на улице юную девушку и продать ее в бордель, плевать на ее встревоженную мать. Впрочем, завтра, когда наступит утро, она найдет способ сбежать.

Но когда Дельфина крепко схватила ее за руку и потащила к двери, Бэлль заметила печальное лицо Слая.

— Пожалуйста, Слай! — воскликнула она. — Всего лишь оставь под дверью записку, чтобы они знали, что я жива!

Глава девятая

После разговора с Джимми и Гартом Ной Бейлис остаток дня провел за расспросами соседей. Девушки в борделе Энни не оправдали его ожиданий; они не знали ничего о Кенте и даже не смогли толком его описать. Но сходились они в одном: это неприветливый, жестокий человек, которому ничего не стоит поднять руку на женщину.