– Бога ради, Вера Александровна, простите, ищу Петракова. Ах, и вы здесь, Ким Онуфриевич! Еще раз извините.

Вера с Кимом переглядывались, и Вера каждый раз говорила:

– Ты на мне должен теперь жениться. Как честный человек.

На что Ким отвечал:

– А может, и женюсь.

Домашние вечера теперь были наполнены смыслом, какой-то праздничной суетой, мечтами и долгим курением за чашкой кофе. По мнению Веры, жизнь развивалась красиво, осмысленно, без неприятных коллизий. Початых за ней ухаживал – сомнений в этом никаких не осталось после того, как он позвонил ей домой и предложил подвезти утром в школу. Надо учитывать, что свое рабочее место Вера могла видеть из кухни, а распоряжения иногда отдавала, высунувшись в окно: до школьного двора было метров пятьдесят. На предложение Кима она рассмеялась, но сделала ответный ход:

– Слушай, если будешь рядом, не завезешь мне кефир? Устала сегодня – сил нет в магазин идти.

Этой самой фразой она перевела их отношения из дружеско-рабочих в дружеско-домашние.

Початых и кефир были у нее дома около восьми вечера. Кроме кефира, Ким привез коробку конфет, бутылку красного вина и батон докторской колбасы. Подавая колбасу, он извиняющимся тоном сказал:

– Слушай, сделай бутербродов: я голодный как собака. За целый день не успел даже булку сожрать.

Вера усадила Початых за план экскурсий: пусть выберет подходящие, – а сама принялась готовить ужин. «Интересно, как сейчас с ним себя вести? Форсировать события не хочется – вдруг впросак попаду. Может, он только из-за поездки такой внимательный?» – Веру этот вопрос мучил давно, но она понимала, что ответ на него получит по истечении какого-то времени.

– Так, давай ужинать! – она накрыла стол, достойный званого обеда.

– Вер, ты с ума сошла! А как же моя диета? – Все знали, что Початых периодически голодает. Комплекция его отличалась внушительностью, до определения «толстый» было рукой подать.

– Дома про диету вспомнишь. А в гостях есть надо. – Вера щедро положила ему салата оливье и мясо.

– Дома такая тоска. Не поверишь, я прихожу и включаю все разом: телевизор, радио, компьютер. Все это говорит, говорит, говорит и показывает! Вроде как не один.

– Ты на жалость не дави. Плохо было бы одному – давно женился бы! – Вера не любила эти притворные жалобы: она-то знала, как мерзко вечером в пустой квартире. Но ее одиночество не добровольное.

– Вера, ты как наши тетки в учительской. Все знаешь, обо всем судишь, во всем уверена. Они тоже так считают. Думают, что я закоренелый холостяк, вожу домой баб и больше мне ничего не надо.

– А тебе надо? – Вера удобно, с ногами, забралась в кресло.

– Надо. Сейчас не хочется говорить об этом. Тема сложная, не для такого вечера. Да и устал. Не обижайся. – Початых закурил вслед за Верой. – Ты-то почему замуж не выходишь? – как всякому мужчине, Киму не пришло в голову, что он ставит визави в идиотское положение. В самом деле, жаловаться Вера сейчас не станет, врать, что не хочет замуж, тоже как-то глупо. Потому что она хочет. И конкретно за него, за Початых.

– Вот свой десятый класс выпущу и сразу замуж! – Вера надеялась, что собеседник оценит шутку.

– Что, правда?! Кто-то на примете?! – Ким выпрямился в кресле. Вера совершенно отчетливо увидела, что он неприятно удивлен.

– Початых, я шучу. Неужели не понятно?

– Кто тебя знает. Я иногда вас, баб, категорически не понимаю… – Ким с облегчением откинулся в мягком кресле.

Оставшийся вечер они провели за просмотром общественно-политических программ, обсуждением курса доллара и сплетнями о персонах гороно. Уехал гость совсем поздно, когда у Веры уже слипались глаза, а в живот врезался пояс джинсов: они с Кимом за вечер выпили два чайника чая. За мытьем посуды усталая Вера пришла к выводу, что семейная жизнь, наверное, штука хорошая, но очень утомительная. После душа, лежа под легким одеялом и рассматривая на потолке блики от светящейся рекламы, она подумала, что эта купленная на рынке рыжая краска оказалась необыкновенно удачной. Во всех отношениях.

Май с его отвлекающим всеобщим цветением пролетел незаметно. Июнь вел свой экзаменационный календарь: от русского к алгебре, от истории к литературе. Вот и казалось, что в месяце всего четыре дня, а остальное – ночи для зубрежки. Вера и Початых практически не расставались. Организация экскурсии для школьников требовала столько внимания, тщательности и предосторожности, что в какой-то момент Вера даже пожалела, что согласилась на эту авантюру. А тут еще родители забеспокоились, дескать, не мало ли взрослых на такую ораву. Их по плану было четверо: Вера, Ким и двое родителей. После долгих обсуждений и споров было решено, что с ними еще поедет приятельница Веры.

День отъезда как назло выдался дождливым. Вера с утра набегалась по школе: постоянно выяснялось, что чего-то не хватает. Ким Онуфриевич не волновался, солидно отдавая последние распоряжения. Наконец примчался последний ученик, всех пересчитали, и два больших автобуса, заурчав и вызвав у провожавших приступ зависти, покинули школьный двор.

Москва закончилась быстро, так же быстро ребята утомились орать песни, есть конфеты и пить воду. Сделав одну остановку недалеко от МКАД, путешественники вырвались на трассу и уже на большой скорости двинулись в сторону Владимирской области. Вера сидела в первом ряду у окна, смотрела на летние пейзажи и пыталась понять себя. «Интересно, куда я еду? И что значат все эти события последних недель? Постоянные звонки, провожания домой, мелкие и крупные знаки внимания?» Так всегда бывает: как только мечта приблизилась к тебе и ты можешь разглядеть ее голубые перья, она уже не кажется столь желанной. Неотвратимость долгожданного грядущего рождает сомнения в его безобидности.

Ким ехал в другом автобусе и думал о том, что влюбился в Веру. Нравилась девушка ему давно, да только, памятуя о нравах их «вороньей слободки», как Початых про себя называл учительскую, он боялся своими ухаживаниями сделать ее объектом бабского злословия. А еще ему казалось, что он не может понравиться Вере, изящной, одевающейся со вкусом и умеющей всегда себя подать. Ким все эти годы с напряжением ожидал, что девушка выскочит замуж за кого-нибудь из своих многочисленных знакомых, которые по субботам заезжали за ней в школу. «Очень красивые у нее глаза, и этот дурацкий рыжий цвет их так подчеркнул!» Початых откинулся в кресле и задремал. Впереди их ждал Суздаль и самое лучшее время, которое бывает у влюбленных, – начало романа.

Вера этот маленький городок, сохранивший свои размеры с шестнадцатого века, любила больше Москвы. Она его считала родным, хотя первый раз попала туда в четырнадцать лет, отправившись с мамой на экскурсию. Тем летом отец, уехавший в командировку, прислал письмо, в котором сообщал, что в Москву не вернется, поскольку женится на другой женщине. Обещал денежными переводами помогать растить Веру. Мать два дня плакала, еще неделю у них в доме жила тетя Света, близкая мамина подруга, они с матерью шептались за закрытыми дверями, не обращали внимания на отсутствие обеда в доме, разбросанные вещи и пыль. Вера не выдержала безнадежности в виде этого беспорядка, вытащила пылесос и долго гремела, шумела, стучала кастрюлями. Наконец мама вышла из спальни, посмотрела на дочкину самодеятельность и сказала:

– Бросай все, собирайся, завтра едем на экскурсию.

Утром они были на автовокзале, а к вечеру – в тихом городе с речкой, монастырями и маленькими домами. Мать с дочерью гуляли, загорали под красной монастырской стеной, покупали бордовый крыжовник и, вымыв его под уличной колонкой, ели из мокрого пакета. Они пробыли там всего три дня, но за это время Вера поняла, что больше никого, кроме мамы, у нее на свете нет и что взрослой она стала благодаря своему так жестоко поступившему отцу. За эти три дня мать и дочь научились понимать друг друга с полуслова и скрепили образовавшийся союз совместным горьким плачем перед отъездом. Зато в Москву обе приехали другими: успокоившимися и закрывшими раз и навсегда тему внезапного одиночества. Они были вместе, вдвоем. И ни в ком больше не нуждались. С тех пор Суздаль стал для Веры городом детства и мамы.

Чуть позже, когда она сюда приезжала с экскурсиями, к личным ощущениям добавились, как она сама говорила, гражданские. «Ну невозможно не гордиться такими местами!» – Вера говорила это абсолютно искренне и, когда по вечерам смотрела на колокольни, у нее перехватывало дыхание и где-то близко были слезы. В церковь впервые девушка тоже зашла в Суздале. Теперь она ехала сюда и понимала, что, вероятно, ее жизнь как-то изменится, и хорошо, что это может произойти здесь, в таком родном и близком месте.

Их поселили в старой советской гостинице, с плюшевыми шторами на окнах и огромными реалистическими натюрмортами, украшавшими стены. Всю группу разместили на одном этаже. Вера поселила девочек с правой стороны, ребят – с левой, между ними было два номера: для учителей. А с флангов за порядком смотрели родители-активисты, по одному с каждой стороны. На обустройство детям дали час, а потом надо было ехать обедать.

– Ну как? У тебя все нормально? – Ким зашел к Вере.

– Спасибо, очень хорошо. Я когда-то здесь останавливалась с мамой. Давно, еще в школе училась.

– Я рад, что тебе нравится. Кстати, если устала, отдыхай. Я тебе обед могу сюда привезти.

– Нет, спасибо. – Вере была приятна эта забота, но чувство неловкости появилось сразу, как только Ким вошел в ее номер. Ей казалось, что каждое слово, каждый жест, каждый шаг преисполнился особым смыслом. И это очень мешало: она не чувствовала себя свободной. А еще Вере чудилось, что Ким от нее чего-то ждет. Чего-то очень обязательного, словно ради этого они сюда и приехали. Как только Вера начинала ощущать зависимость, она нервничала. Початых, почувствовав это, поспешил выйти из номера и, уже стоя в коридоре, как бы в никуда произнес: «Если бы не выпускной, только бы меня здесь и видели!» Вера поняла, что выдала себя.