– Что-то такое есть, не могу понять, с деньгами ли это было связано или еще с чем, но определенно есть.

– Главное – ухватить ниточку, а там… Потом, говорят, у вас и с налоговой проблемы были в прошлом году.

Бухаров хотел возразить, что проблем как раз не было, пытались найти, да не нашли, но решил, что в детали посвящать Илларионова не стоит. Главное, заручиться поддержкой и понять, что Семен Петрович поможет воевать против Свиягина. Бухарову воевать не очень хотелось, но хотелось большего влияния – Владимир стал в бизнесе крайне острожен, законопослушен. На чей-то вопрос, в чем причина такой сверхщепетильности, он ответил:

– Я не могу рисковать ни деньгами, ни именем – у меня подрастают сыновья.

Многие ухмылялись такому пафосу, но Свиягина это не заботило. В холдинге он установил драконовский порядок, за нарушение которого людей просто увольняли. Из-за этой щепетильности они лишились некоторых доходов – Владимир не давал согласия на сомнительные сделки. Бухаров пытался уговаривать, а когда понял, что бесполезно, просто молча принялся подсчитывать потерянную выгоду. Деньги получались огромные. Бухарову деньги были нужны, у него имелись свои планы на самостоятельный бизнес, огромные долги, и очень хотелось встать во главе холдинга. Как этого всего добиться, подсказал Илларионов, но методы он предоставил выбирать собеседнику. Бухаров в «тонких играх» чувствовал себя новичком – ему привычнее было «подставить» человека, обойти, разорить. В случае со Свиягиным это не прошло бы. Тот был зубром, поднявшимся еще в девяностые. Да и чутье у него оказалось почти звериное. Оставалось только одно – найти рычаг, невидимый глазу, и на него нажать.

Появление Максима было на руку и Илларионову, и Бухарову. Молодого человека, явно чем-то озабоченного, два мэтра тут же посвятили в некоторые подробности. И если Бухаров еще как-то деликатничал, то Илларионов, уже не стеснявшийся Максима, все назвал своими именами:

– Вот, Макс, еще одно дело, вы сможете параллельно заниматься. Покопайте главу семьи, да и всех домашних тоже. Бизнес не трогайте пока – это к своим, бывшим налоговикам, съезжу, дай бог, помогут.

Максим хотел сказать о неудаче в деле, которое ему уже поручил Илларионов, но решил, что Бухаров – свидетель ненужный. И только когда Илларионов попрощался с собеседником, Круглов выложил историю с толстой директрисой. Максим боялся, что сейчас последует «разбор полетов», но Семен Петрович, всецело поглощенный темой, которую ему подбросил Бухаров, отреагировал довольно вяло:

– Ну, да, плохо! Ладно, завтра посмотрим, что можно по этой линии сделать.

Максим вздохнул с облегчением и, попрощавшись, помчался домой.

Ситуация дома его волновала теперь не меньше, чем проблемы в агентстве. В последнее время Оксана вела себя очень странно. Она по-прежнему целый день проводила на работе, следила за тем, чтобы вся технологическая цепочка, которую они с таким трудом выстроили, не нарушилась из-за их финансовых трудностей. Она сумела уговорить четырех самых лучших сотрудников, без которых бы пришлось очень туго, остаться в агентстве на прежнем окладе, заключила два вполне приличных договора. Одним словом, если бы не Оксана, агентства, вероятнее всего, уже бы и не существовало. Максим в этом смысле был спокоен. Но домой Оксана приезжала теперь поздно. Даже позже, чем он. Объяснений почти никаких не давала, только однажды произнесла:

– Макс, ты меня пока не трогай. Не самое легкое время у меня сейчас. Если же тебе тяжело или что-то не устраивает, можно разъехаться. Ты подумай и скажи.

Максим испугался, поскольку без Оксаны не представлял жизни. И вовсе не потому, что так безумно ее любил, а потому что привык: с ней он чувствовал себя спокойно, и на нее можно было положиться. «Даже больше, чем на самого себя», – как-то подумал Максим. Поэтому с расспросами он не приставал, но на всякий случай приезжать домой стал рано, работал допоздна у себя в комнате, а когда появлялась Оксана, встречал ее, заглядывая в глаза, пытаясь шутить и делая вид, что ему вовсе неинтересно, где она была. Оксана позволяла за собой ухаживать, рассеянно улыбалась шуткам, иногда рассказывала о новостях в агентстве. Но Максим видел: она чем-то встревожена, озабочена, и вместе с тем что-то делало ее растерянно-счастливой. Это сочетание тревоги и счастья, которое явно не имело отношения к нему, угнетало Круглова, превращая все его действия в полную бессмыслицу. «Надо было пожениться еще пару лет назад»! – вздыхал Максим, глядя, как Оксана, поглощенная своими мыслями, смотрит куда-то мимо него.

Оксана же впервые за много лет ощущала себя почти счастливой. Она не задавалась вопросом, надолго ли это ощущение, не мучила себя размышлениями о том, что рано или поздно ей придется сделать выбор, она поняла, что наконец-то ту ношу, которую она несла в себе многие годы, подхватил не случайный человек, а именно тот, кто и должен был это сделать. Она теперь почти не слушала и не слышала Максима, машинально, как заведенная, руководила агентством, по-прежнему проводила в спортивном зале часы, но за всем этим стояли привычка и долг, а сама Оксана, ее суть, стремились к тому единственному возможному шагу, который они должны были совершить вместе с Кимом.

* * *

С момента, когда бывшая жена переступила порог его кабинета, прошло почти полгода. За это время Ким успел стать счастливым человеком, глубоко несчастным и неожиданно влюбленным. Жизнь за последние четыре месяца так круто изменилась, что, расскажи ему кто-то, что такое возможно, он бы ни за что не поверил. Прошлое пришло к нему в кабинет, когда Ким о нем вспоминал, когда захотел его увидеть. Более того, это прошлое оказалось такое родное, что влюбиться в него было проще простого. Это прошлое не только сохранило свои лучшие черты, но, повзрослев, приобрело ту неповторимую прелесть, которую не может скрыть даже маска деловой женщины. Ким влюбился в свое прошлое отчаянно, абсолютно не к месту, поскольку прошлое принесло с собой тайну, о которой он догадывался, но гнал догадку от себя, чтобы не сойти с ума от угрызений совести, вины и безысходности. Тайна была великая, рядом с ней мелкие тайны о возможных неприятностях казались сущей мелочью. За эти полгода Ким преодолел путь, который иные не проходят за всю жизнь. Решение, принятое им, было неожиданно для всех, кто его знал, но только не для него самого. Ким переговорил с Еленой, подал на развод. Жена отнеслась к этому спокойно и здраво, она сама о том подумывала, но удерживало положение мужа и дети, которые, хоть и учились теперь за границей, связь с домом имели прочную. С ними Ким поговорил сам, объяснив происходящее и подчеркнув, что никакие юридические изменения не повлияют на их отношения. Сложно было сказать, поняли ли дети, но, во всяком случае, в душе наступил относительный покой. Бывшая же жена реагировала на все спокойно, словно когда-то давно ей кто-то об этом уже рассказал – она не удивлялась, а только ласково его обнимала, уютно засыпала под его большой рукой и смотрела грустными виноватыми глазами, когда они обсуждали свою тайну. Ким успокаивал Оксану, беря ответственность за все происшедшее на себя.

– Это я виноват, что так сложилось. Не моя бы глупость, не мое бы легкомыслие, сейчас бы все было по-другому и мы бы не страдали. Только как теперь поступить, что правильно, а что нет? Мы же не можем думать только о себе.

Все свободное время они обсуждали именно это, понимая, что их тайна вечна. И, пока они живы, не покинет их. Она может свести с ума, может успокоить, может оказаться злейшим врагом. Они понимали, что не имеют права на ошибку, потому что эта тайна может оказаться и чьей-то еще.

И все-таки наступил день, когда Ким набрал заветный номер телефона. Этот номер передала ему бывшая жена. Но собраться с духом и позвонить они смогли не сразу. К удивлению Кима, на другом конце провода его узнали, долго охали, а потом как ни в чем не бывало, словно ждали этого звонка, сказали:

– Приезжай. Поговорить нам надо. Хотя знаю, что это и не по закону. Но, видишь ли, закон не всегда может предусмотреть то, что предлагает нам жизнь.

Ким отказался от сопровождения и, нарушив все протоколы и разругавшись с начальником безопасности, поехал на своей машине. Он, во-первых, не хотел свидетелей, а во-вторых, отправлялся туда, в ту часть Москвы, где когда-то жили родители, жил он сам, друзья, где была его первая работа. Ким предвкушал ностальгию, и посторонние ему бы помешали. Перед сложным разговором он хотел пройти мимо школы, где сначала учился, потом преподавал, погулять по скверу, в котором они – мальчишки-старшеклассники – собирались после уроков. Покуривали, обсуждали девчонок, делились скабрезными секретами. Иногда они задирали проходящих девушек. Там однажды его на смех подняла одна такая. Она прошла мимо их группки, и Ким, еще совсем зеленый, но отчаянно желавший казаться большим, крикнул:

– Ты где ж была, когда ноги красивые раздавали?

Мальчишки-друзья заржали, а девушка обернулась и спокойно произнесла:

– Глупыш, я за сиськами стояла. Показать, какие достались?

И тут все увидели ее огромный, красивый бюст. Теперь на смех подняли его. А он только глупо улыбался. Больше дурацких грубых шуток Ким никогда себе не позволял. Над тем сквером возвышалась голова вождя революции, поддерживаемая строительными лесами, – это был участок мастерской знаменитого скульптора. Туда мальчишки любили лазать через высокий забор – там, кроме громадной головы, еще стояли копии известных памятников и находился огромный яблоневый сад. Яблоки были, как водится, уже почти дикими, но это совершенно не играло никакой роли – каждую осень сад добросовестно обчищали. Еще там росли клены – осенью они становились темно-красными, с желтыми и зелеными прожилками. Туда, к кленам, Ким бегал на первые свидания. Девочки приходили смущенные, не знавшие что сказать и стесняющиеся своих румяных щек. Киму почему-то всегда нравились именно такие.