Господин Илларионов плел паутину деловито, не отвлекаясь на сантименты. Тогда, в далекой молодости, он не вылезал из Госконцерта. Почва там была благодатная, и любой непроверенный слух, любой намек или даже полунамек мог выбить из музыкальной обоймы вполне серьезного конкурента. Благодаря этому умению, а также обворожительной манере делать комплименты его подопечная всегда имела отличный график гастролей. Ну что из того, что в последний раз произошла путаница с билетами. Теперь это помнили только эстрадные аксакалы. А их оставалось все меньше. Молодежь взирала на Илларионова с благоговением – политическая ловкость и умение «отмыться» тоже стали частью его легенды. На первые роли он никогда не стремился. Еще тогда, когда ему в гримерную приносили пакеты с деньгами – гонорар за гастроли, – Илларионов понял, что король вовсе не на виду. Король тот, кто управляет тем, кто королем себя считает. Пока вверенная ему звезда завоевывала стадионы, падая от усталости, теряла голос, он спал подолгу, ел помногу, покупал себе квартиры, машины, дачи. Точно так же Илларионов старался устроиться и теперь. На митингах, собраниях и совещаниях выступал другой, все шишки электорат бросал в другого, и помои журналисты выливали на другого. Господин Илларионов появлялся в партийной штаб-квартире редко и только для того, чтобы дать ценные указания, посулить тотальный успех на выборах и пообещать райские кущи после них. На самом деле Семен Петрович отлично понимал, что партия, в которой он числится советником, никогда на выборах не победит. Хотя бы потому, что в ее стане настроения сплошь пораженческие, в лучшем случае – громко-реваншистские. То есть ничего продуктивного партия родить не смогла. Оставался господин Илларионов в стане пораженцев только по одной причине – финансовой. Заниматься распределением финансовых потоков здесь было, на его счастье, некому, все занимались теорией политического строительства. А пожертвования, как ни странно, поступали. Ручей не был полноводным, он был небольшим, но постоянным. Сторонников идей всеобщего равенства оказалось больше всего среди пенсионеров и, как ни странно, коммерсантов средней руки. Последние и были спонсорами. Мотаясь по стране, Илларионов убеждался в том, что в таком режиме партия может существовать довольно долго и при этом числиться одной из активных партий оппозиции, а он, Семен Петрович, по-прежнему будет одним из самых влиятельных людей политического закулисья.

Сегодняшний разговор с Максимом Кругловым являлся частью небольшой схемы, в результате которой Илларионов собирался поближе подобраться к деньгам, предназначенным некоему крупному ведомству. Если очень повезет, то и занять какое-нибудь теплое место в этом же департаменте. Всеми своими «обнаженными нервами» Семен Петрович чувствовал, что тихая гавань ему может очень пригодиться.

За агентством Круглова он наблюдал давно, его люди навели справки, и подозрения оправдались: сейчас весь бизнес Максима держится на нескольких мелких клиентах и надежде на выигрыш в предстоящем громком тендере. Немного усилий, и клиенты, молча и безропотно, расторгли договоры, а тендер был проигран. Стоило это все Семену Петровичу сущие копейки. Теперь охоту на указанного чиновника, главу ведомства, в котором Илларионов собирался стать советником, можно было считать открытой. Круглов согласится – денег у него нет, агентство большое, людей много, обязательства по договорам серьезные. При этом обещанные огромные деньги, конечно, никто Круглову не заплатит. Проглотив наживку, в последующем Максим удовлетворится небольшой суммой и обещанием Илларионова поддерживать его агентство «на плаву».

Семен Петрович, ездивший на большом, сплошь тонированном лимузине в сопровождении машины со спецсигналом и охраной, с шумом подкатил к кафе. Телохранители быстро прошли внутрь и, дождавшись, пока хозяин усядется за столик, собрались расположиться рядом в том же самом закутке, где уселись Максим и Илларионов, но последний пренебрежительным жестом выгнал их.

Разговор, как и ожидал, собственно, Круглов, был о деньгах. Только Максим даже не подозревал, что речь пойдет о ТАКИХ деньгах. Когда Илларионов, раздуваясь от собственной значительности, написал на салфетке сумму гонорара, Максим сделал вид, что нечаянно капнул кофе себе на джинсы – ему не хотелось, чтобы Семен Петрович увидел его изумление. Сумма была астрономической. Если Максим Круглов согласится помочь господину Илларионову в некоем щекотливом деле, то за будущее своего агентства может не волноваться. Вложения со стороны Семена Петровича окажутся весьма щедрыми. Если он, Максим, поможет организовать шумную кампанию против одного вполне солидного человека, то можно будет сразу забыть обо всех проблемах на ближайшие пять лет. Можно будет наконец закончить сценарий фильма, который он пишет уже лет пять, можно будет заниматься только тем, что нравится, и вообще… Понятие «вообще» не простиралось у Максима дальше, поскольку предложение казалось фантастическим в полном смысле этого слова. Семен Петрович еще долго говорил ловкие фразы о каких-то общих интересах, пространно обличал чиновников, скатываясь на совсем уж плакатный язык. Максим слушал уже невнимательно, поскольку понимал: все, что прозвучит после «суммы», не что иное, как «ритуальные танцы». Им никто и никогда не придавал большого значения, тем более такой персонаж, как Илларионов.

По дороге в офис Максим старался не думать о состоявшемся разговоре. Ему стало понятно, что выбор Илларионова не был случайностью. То, что этот ловкач обратился с подобным предложением именно к нему, означало только одно: Семен Петрович отлично осведомлен о финансовой ситуации в агентстве Максима. Как ни скрывай проблемы, а все равно кто-нибудь влиятельный и любопытный их обнаружит. Максим вздохнул – последний год оказался не самым удачным: они проиграли тендер, объявленный серьезным текстильным производителем, не приняли участия в международной выставке и растеряли одного за другим мелких клиентов. Неудачи случились как-то сразу, что заставляло задуматься о первопричинах этих событий. Но Максим, явный противник «теории заговора», все списывал на усталость своей команды и недостаточно агрессивную собственную рекламную кампанию. Теперь же, после разговора с Илларионовым, события последних месяцев предстали в ином свете. «Неужели все неудачи – это часть интриги?» Максим вел машину и пытался разгадать сегодняшний разговор.

Разговор с Илларионовым застал Круглова врасплох – все вокруг знали о том, что агентство Максима не занимается черным пиаром, не участвует в сомнительных рекламных акциях и не заводит близких отношений с политиками, чиновниками и общественными деятелями. Круглов сознательно когда-то ввел все эти правила, чтобы не зависеть от третьих лиц. Теперь же выходило, что третьи лица в их судьбу вмешались. Кроме того, все знали, что Круглов еще и «идейный». Максим всегда говорил, что будет работать на того, чьи взгляды и идеи окажутся ему близки и что, мол, «вонючие деньги он себе в кошелек не положит». «Что бы это значило? Илларионов не дурак и обо мне знает больше, чем даже я о себе знаю. Так просто он бы не сунулся с подобными разговорами. Нет, что-то я упустил… надо как следует все проанализировать…» Максим припарковал машину и, вместо того чтобы подняться в офис, отправился на «старые скамейки» – так между собой сотрудники называли курилку в старом парке.

Пока шеф думал о предложенных огромных деньгах, офис, поделенный на две равные половины, гудел низким рабочим гулом. Первая половина – креативщики и организаторы того, что «накреативят» креативщики, – усердно собирала материалы по всем известным и неизвестным рекламным кампаниям и акциям. Толик Засечкин даже нашел отчет о выборах в стране Гамбия, хотя даже пятилетнему ребенку понятно, что как таковых выборов там быть не могло, поскольку демократия в этом государстве только зарождается, сильны племенные связи и вообще, кого посадят в главное кресло военные советники, тот и будет президентом. Однако ж и в Гамбии, оказывается, имелась своя программа и мероприятия в отдаленных поселениях проводились. Толя долго ржал, разглядывая снимки предвыборных дебатов, а потом ему подумалось: какое счастье, что он родился не где-то около экватора, а в Тверской области, краю серых изб и рьяно возделываемой картошки. Во всей атмосфере этой части офиса, несмотря на несмолкаемый гул, чувствовалась некоторая расслабленность. Что было понятно: горячие дни наступят чуть позже, а сейчас время аналитиков. Время молчаливых, задумчивых людей, взвешивающих каждое слово и к каждому явлению подходящих с точки зрения вечности. Во второй части офиса, у рекламщиков, наоборот, чувствовалось напряжение. Эта часть с утроенной энергией сочиняла рекламные тексты, рисовала эскизы и макеты будущих буклетов и стендов, ругалась с бухгалтерами заказчиков, материла на чем свет стоит типографии и вообще жила именно сегодняшним днем. Оксана Малышева, поставленная Кругловым надзирать за рекламщиками и официально считавшаяся «директором департамента рекламы», проглядела все глаза. Максим должен был давно появиться, она видела уже из окна припаркованную машину, но самого его нигде не заметила. Она догадалась, что Круглов на «старых скамейках», и молодую женщину беспокоила та неизвестная причина, по которой шеф удалился.

Максим и Оксана были любовниками, из разряда тех, что «вот-вот собираются пожениться». Это «вот-вот» длилось уже года четыре. Оксана иногда устраивала небольшие сцены, но они были скорее данью критическим дням, нежели желанием выбить из Круглова заветный штамп в паспорте. Оксане и так было с Максимом хорошо. А если учесть, что она уже однажды была замужем и ее переполняли карьерные амбиции, семейный очаг, официальный, способный отнять кучу времени, ее не очень-то привлекал. Сейчас самое большое, на что имел право рассчитывать Максим, – это домашний обед в субботу, потому что в будни Оксана была занята на работе, а воскресенье посвящала здоровью, практически целый день проводя в спортивном комплексе. Под внимательным взором тренера она лепила совершенную фигуру. Внимательный наблюдатель мог поклясться, что за таким спортивным фанатизмом скрывается нечто, похожее на душевную боль, – Оксана ставила перед собой задачи, решить которые можно было только потом и кровью. По вечерам она иногда еще встречалась со своей подругой Сорокиной, с которой была знакома давным-давно, со студенческих времен. Тогда Сорокина была боевой, симпатичной девочкой, вокруг нее всегда вертелись ребята, и ни одно мероприятие не обходилось без ее участия – она была и организатором, и артистом. На какое-то время пути подруг разошлись, а однажды Оксане по Интернету прислали фотографию. Со снимка смотрело полное лицо с капризной миной, на голове было подобие стрижки, подпись гласила: «Привет, подруга! Это я – Сорокина!» Оксана долго вглядывалась в незнакомое лицо – от милой девочки ничего не осталось. Подруги встретились. Оказалось, что Сорокина сделала неплохую карьеру – она заведовала какой-то научной группой, занималась полимерами и вообще была очень довольна собой. А внешние метаморфозы словно бы и не замечала. Увидев Оксану, которая в былые дни считалась почти дурнушкой и всегда оставалась в тени своей активной подруги, Лена Сорокина охнула и всю первую их встречу с пристрастием ее разглядывала. Но изъянов не нашла, как и не нашла какого-либо косметического вмешательства. Оксана просто стала симпатичной молодой женщиной. Лена Сорокина не могла быть на вторых ролях, а потому неудержимо хвасталась своей карьерой, но, когда выяснилось, что и Оксана кое-чего добилась, надулась и уехала с первой встречи слегка обиженная.