Гейл Форман - Куда она ушла

Когда я той осенью зашел к ним впервые, бабушка Мии прожужжала мне все уши своим садом, а потом и вовсе ушла в теплицу, оставив меня с дедом. Он заварил крепкий кофе. Мы практически не разговаривали, лишь слышалось потрескивание камина. Но он смотрел на меня такими печальными глазами, что у меня появилось необъяснимое желание сесть у его ног и положить голову ему на колени.

После этого я приходил еще пару раз, даже после того, как Мия совершенно перестала со мной разговаривать, и всегда повторялось то же самое. Мне было не по себе от того, что я лишь делал вид, будто зашел их навестить, хотя прежде всего я жаждал только каких-нибудь новостей и объяснений. Хотя нет, на самом деле я надеялся узнать, что я не один такой. Я хотел услышать что-нибудь вроде: «Мия перестала нам звонить. Вы с ней общаетесь?» Но этого, естественно, не произошло, потому что такого вообще быть не могло.

Хотя, по сути, никакого подтверждения от них мне не требовалось. Впервые услышав автоответчик, я понял, что связь оборвалась.

Но ведь я сам это предложил! Я склонился к Мие и сказал, что готов на все, лишь бы она осталась, даже если ради этого придется ее отпустить! И то, что она на тот момент была в коме, что очнулась только через три дня, что мы этого потом никогда не обсуждали – это все не важно. Я сам напросился.

Но у меня в голове не умещается то, как именно она это сделала. Я сам настолько жестоко никогда никого не бросал. Даже когда спал с поклонницами, я всегда провожал сегодняшнюю девушку из отеля, лимузина или откуда там еще с целомудренным поцелуем и словами: «Спасибо, я отлично развлекся», или что-нибудь в том же духе, ясно давая понять, что на этом все кончено. Хотя это были просто фанатки! А с Мией мы встречались более двух лет, и да, пусть это был всего лишь школьный роман, но я все равно искренне верил, что мы оба прикладываем усилия к тому, чтобы сохранить эти отношения навсегда. И я абсолютно уверен, что если бы мы встретились на пять лет позже, если она не была бы гениальной виолончелисткой, а я – членом набирающей популярность группы, если бы вот это все не встало между нами, то это и были бы отношения навсегда.

Я начал понимать, что есть огромная разница между состоянием, когда ты уверен, что что-то произошло, даже если знаешь причину, и тем, когда ты лишь строишь предположения. Да, когда Мия прекратила со мной общаться, я понимал, что случилось. Но поверить в это очень долго не мог.

Да я порой и сейчас как будто бы в это не верю.

Мы выходим из забегаловки, и я начинаю нервничать. Мы случайно встретились, как вежливые люди пообщались, обсудили, как дела. Что теперь остается, кроме как попрощаться? Но я не готов. Я уверен, что после этого постскриптумов не будет, и мне придется жить дымом сегодняшнего вечера до конца своей жизни, так что мне хотелось бы получить от него больше, чем рассказы о стоянках, артрите и недоношенные извинения.

И поэтому каждый следующий перекресток, на котором Мия не останавливается, чтобы поймать такси, и не начинает прощаться, придумав какой-нибудь повод, кажется мне отсрочкой казни. Даже в звуке собственных шагов я слышу это же самое слово: «отсрочка, отсрочка, отсрочка», и оно эхом разносится по улицам города.

Мы молча сворачиваем и идем по куда более тихой и грязной длинной Девятой авеню. Под эстакадой в сыром закутке обосновалась кучка бомжей. Один спрашивает, не найдется ли мелочи. Я бросаю десятку. Проезжает автобус, извергая облако выхлопов.

Мия показывает на ту сторону улицы.

– Автовокзал Порт-Осорити, – сообщает она.

Я молча киваю, не зная, будем ли мы обсуждать автовокзалы в таких же подробностях, как и автомобильные стоянки, или она хочет отправить меня подальше.

– Там есть боулинг, – продолжает она.

– На автовокзале?

– Совсем чокнулись, да?! – восклицает Мия, внезапно развеселившись. – Когда его обнаружила, тоже не могла поверить своим глазам. Я однажды вернулась от Ким из Бостона поздно ночью, заблудилась и наткнулась на него. И мне вспомнились наши поиски пасхальных яиц. Ты же не забыл, как мы с Тэдди из-за них заводились?

Я не забыл, как Мия заводилась. Она обожала все праздники, хоть как-нибудь связанные со сладостями; особенно ей нравилось, что Тэдди радуется. Однажды на Пасху она приложила кучу усилий, раскрасив собственными руками целое множество сваренных вкрутую яиц и спрятав их в саду, чтобы Тэдди на следующее утро мог заняться поисками. А всю ночь лил дождь, и все ее яйца стали серыми в крапинку. Мия расстроилась до слез, а Тэдди, наоборот, чуть не писал кипятком от восторга, заявив, что это не пасхальные яйца, а яйца динозавров.

– Да, помню, – говорю я.

– Все любят Нью-Йорк по разным причинам. Кто за культуру. Кто за то, что люди все такие разные. Кто за скорость. Кто за еду. А для меня это как одна сплошная Пасха. За каждым углом тебя ждет какой-нибудь маленький сюрприз. Как тот сад, например. Или боулинг на огромном автовокзале. Знаешь, что… – Мия останавливается.

– Что?

– У тебя же наверняка сегодня какие-нибудь дела есть. Может, тебе надо в клуб? Или встречаться со своей свитой?

– У меня нет свиты, – говорю я, закатив глаза, и звучит это как-то слишком зло.

– Я не хотела тебя обидеть. Просто думала, что все рок-звезды и прочие знаменитости путешествуют в сопровождении.

– Хватит выдумывать. Я остаюсь собой. Ну, типа того.

Мия как будто удивлена.

– Ну, ладно. Значит, тебе никуда не надо?

Я качаю головой.

– Но уже поздно. Тебе спать не пора?

– Я сейчас мало сплю. Займусь этим в самолете.

– Значит… – Мия пинает ногой какой-то мусор, и я осознаю, что она все еще нервничает. – Давай искать пасхальные яйца. – Она смотрит на меня, пытаясь вычислить, понимаю ли я ее. Разумеется, понимаю. – Покажу тебе все мои любимые тайные уголки этого города.

– С чего вдруг? – спрашиваю я. И мне тут же хочется самого себя пнуть. Получил свою отсрочку, так что заткнись! Но где-то в глубине души мне действительно хочется это знать. Мне не ясно, зачем я пошел на ее концерт, а уж почему она меня позвала и почему я до сих пор здесь, я не понимаю совершенно.

– Просто хочется, – незатейливо отвечает Мия. Я пристально смотрю на нее в надежде услышать какие-то подробности. Она хмурится, видимо, думает, как это объяснить, а потом как будто сдается. Где-то через минуту она продолжает. – Помимо этого я и не совсем уезжаю из Нью-Йорка, хотя в каком-то смысле уезжаю. Завтра я лечу в Японию – там два концерта, потом еще один в Корее. После этого я на неделю вернусь сюда, а потом как раз все начнется всерьез. Я буду недель по сорок в году в разъездах, так что…

– Времени на поиски пасхальных яиц почти не останется?

– Типа того.

– Значит, это будет прощальная прогулка? – Прощание с Нью-Йорком? Со мной?

Хотя для меня уже несколько поздновато.

– Можно и так сказать, да, – отвечает Мия.

Я какое-то время молчу, будто раздумываю, будто взвешиваю, будто бы на ее приглашение может быть другой ответ. Потом я улыбаюсь, актерствую.

– Хорошо, почему бы и нет?

Но идея заходить в здание вокзала мне до сих пор кажется сомнительной, так что я надеваю солнечные очки и бейсболку. Мия ведет меня по коридору, пол которого выложен оранжевой плиткой, сосновому дезинфицирующему средству не совсем удается замаскировать запах мочи. Потом мы поднимаемся по нескольким эскалаторам, проходим мимо закрытых киосков с газетами, мимо ресторанов быстрого питания, затем снова поднимаемся по эскалаторам и оказываемся перед неоновой вывеской «БОУЛИНГ-ОТДЫХ».

– Вот, – говорит она и скромно, и с гордостью. – После того, как я наткнулась на него случайно, я завела привычку заглядывать сюда всякий раз, как окажусь на вокзале. А в последнее время стала и просто так заходить. Бывает, сяду в баре, закажу себе начос и смотрю, как другие играют.

– А сама почему не играешь?

Склонив голову набок, Мия похлопывает себя по локтю.

Точно, локоть. Ее ахиллесова пята. Вообще это была одна из немногих частей тела, которая не пострадала в аварии, которую не гипсовали, не чинили с помощью штифтов и швов, откуда не снимали кожу. Но когда Мия вновь начала играть на виолончели в этой своей безумной попытке наверстать упущенное, он заболел. Сделали рентген. МРТ. Врачи ничего не находили, сказали, что, может, сильный ушиб или поврежденный нерв, советовали репетировать поменьше, но Мие это не понравилось. Она сказала, что кроме виолончели у нее ничего не осталось. «А как же я?» – подумал я тогда, но вслух не сказал. Врачей Мия не послушала, играла, превозмогая боль, и со временем либо ей стало лучше, либо она привыкла.

– Я пыталась затащить сюда ребят из Джулиарда, но они не заинтересовались. Но это и не важно, – продолжает она. – Мне нравится само место. Как оно тут запрятано. И чтобы наслаждаться этим, мне играть не обязательно.

Значит, твой райский возлюбленный слишком хорош для грязных забегаловок и боулингов, да?

Раньше мы с Мией играли, иногда даже вдвоем, а иногда с нами ходила вся ее семья. Кэт с Дэнни боулинг очень любили, Дэнни вообще обожал всякое ретро. Даже Тэдди иногда выбивал восемьдесят очков. Нравится тебе это или нет, Мия, но и в твоей цепочке ДНК есть звенья гранджа – благодаря твоим родителям. Может, и благодаря мне тоже.

– Можем сейчас сыграть, – предлагаю я.

Мия улыбается, снова похлопывает по локтю и качает головой.

– Но тебе шары бросать не обязательно. Просто посмотришь – для полноты ощущений. Или я могу за двоих. Мне кажется, тебе надо сыграть хоть разок. В рамках прощального тура.