– Боже, какая неловкая ситуация. Они тебя однозначно не узнали.

– Зато тебя они знают. Хотя я бы не заподозрил в них ценителей классической музыки, – но тут я смотрю на собственные джинсы, черную футболку, поношенные кеды. – А ведь я когда-то слушал классику, так что нет смысла судить по внешности.

Мия смеется.

– Не ценители. Юфимия меня запомнила с тех времен, когда я играла в метро.

– В метро? Что, дела настолько плохи? – когда до меня доходит, что именно я только что сказал, мне страшно хочется нажать на кнопку обратной перемотки. У таких, как Мия, про трудности не спрашивают, к тому же я знаю, что дело точно не в финансах. У Дэнни оказалась дополнительная страховка, а первую Мия получила через учительский профсоюз, так что она оказалась довольно хорошо обеспечена, хотя о второй стало известно не сразу. Отчасти по этой причине после аварии различные музыканты нашего города дали несколько благотворительных концертов и собрали пять штук баксов, чтобы Мия могла поехать в Джулиард. Ее бабушка с дедом, да и я тоже, были этим очень тронуты – а она сама, наоборот, пришла в бешенство и отказалась брать эти деньги, говоря, что они кровавые. Дед сказал ей, что принять щедрость окружающих – это тоже добрый поступок, потому что от этого людям станет лучше, а Мия с презрением ответила, что не ее забота делать так, чтобы другим было лучше.

Но сейчас она лишь улыбается.

– Это был просто какой-то порыв. Но он оказался на удивление плодотворным. Юфимия меня там увидела и запомнила. И когда я пришла сюда поесть, она с гордостью сообщила, что положила мне целый доллар.

У нее снова звонит телефон, и мы оба сидим, слушаем механическую мелодию. Бетховен.

– Не будешь отвечать? – спрашиваю я.

Мия с несколько виноватым видом качает головой.

Звонок смолкает, но тут же напоминает о себе снова.

– Да ты сегодня популярна.

– Это говорит не столько о популярности, сколько о том, что у меня проблемы. Я после концерта должна была идти на званый обед. С кучей шишек. Импресарио. Спонсоров. Я почти уверена, что это либо кто-нибудь из преподавателей Джулиарда, либо из «Юных дарований», либо же из моих менеджеров, но он непременно хочет на меня наорать.

– Может, Эрнесто? – бросаю я настолько небрежно, насколько это в человеческих силах. Ставрос и Юфимия намекали же на то, что у Мии есть какой-то модный жених – которого она не таскает по греческим забегаловкам. Который не я.

Она снова смущается.

– Возможно.

– Знаешь, если тебе надо с кем-то поговорить, или, там, на встречу какую-нибудь – я не хотел бы оказаться помехой.

– Нет. Я лучше выключу. – И она лезет в сумочку.

Ставрос приносит Мие кофе со льдом, мне – «Будвайзер», после чего повисает очередная неловкая пауза.

– Значит, – начинаю я.

– Значит, – повторяет она.

– Значит, у тебя здесь есть «как обычно». Часто тут бываешь?

– Да, я хожу сюда ради их спанакопиты и назойливости. Наш кампус тут недалеко, так что я раньше часто здесь бывала.

Раньше? Уже раз в двадцатый за сегодня я пытаюсь все сосчитать. Мия уехала в Джулиард три года назад. Значит, этой осенью должна его заканчивать. Но она уже играет в Карнеги-холле? У нее есть свой менеджер? Я вдруг начинаю жалеть, что прочел ту статью недостаточно внимательно.

– А теперь что изменилось? – моя печаль эхом звучит по всей забегаловке.

Лицо Мии напрягается, над переносицей проступает глубокая складка.

– В смысле? – поспешно переспрашивает она.

– Ты же еще учишься?

– А, ты про это. – Лицо расслабляется. – Мне стоило раньше сказать. Я весной закончила. В Джулиарде есть трехгодичная программа для…

– Виртуозов. – Я хотел сделать комплимент, но поскольку у меня нет досье Мии – статистические данные, основные моменты биографии, достижения, – звучит это как-то с горечью.

– Одаренных студентов, – поправляет она, чуть ли не извиняясь. – Я решила закончить раньше, чтобы уже начать выступать. Ну вот, начинаю. Прямо сейчас начинаю.

– О.

Мы сидим в неловком молчании до тех пор, пока Ставрос не приносит еду. Когда я заказывал, даже не думал о голоде, но, ощутив запах своего бургера, я слышу, что и у меня живот урчит. Вспоминаю, что за весь день съел только пару хот-догов. Ставрос расставляет перед Мией целое множество блюд: салат, пирог со шпинатом, картошка фри, рисовый пудинг.

– Это ты съедаешь всегда? – интересуюсь я.

– Я же тебе говорила, два дня не ела. К тому же, ты же знаешь, сколько я могу оставить. В смысле, знал…

– Маэстро, если что нужно – кричите.

– Спасибо, Ставрос.

Когда он уходит, несколько минут мы набиваем рот картошкой – чтобы не разговаривать.

– Ну… – начинаю потом я.

– Ну… – повторяет она. – Как все? Ребята из группы?

– Хорошо.

– Где они сегодня?

– В Лондон летят.

– Ты же вроде говорил, что завтра.

– Да, мне просто надо было доделать тут кое-что по мелочи. Типа логистика. Так что я на день дольше задержался.

– Повезло.

– В смысле?

– Ну… что так сложилось, иначе бы мы не встретились.

Я смотрю на Мию. Неужели она это серьезно? Десять минут назад казалось, что ее удар хватит от одной мысли, что меня могут принять за ее парня, а теперь говорит, что ей, оказывается, повезло, что я ее выследил. Хотя, может, это она просто из вежливости.

– А Лиз? Все еще с Сарой?

О да, это точно была интерлюдия в разговоре ни о чем.

– Ага, у них все отлично. Хотят даже пожениться, но все время спорят о том, стоит ли ради этого поехать в другой штат типа Айовы, где такие браки разрешены, или дождаться, когда то же самое будет и в Орегоне. Столько суеты из-за какой-то формальности, – я непонимающе качаю головой.

– Погоди, а ты что, жениться не хочешь? – в ее голосе слышится намек на вызов.

Смотреть мне на Мию нелегко, но я заставляю себя это сделать.

– Ни в коем случае, – отвечаю я.

– А, – она вздыхает почти с облегчением.

Не бойся, Мия, предлагать тебе руку и сердце я не собирался.

– А ты сам? Все еще в Орегоне живешь?

– Не, переехал в Лос-Анджелес.

– Тоже устал от дождей и подался на юга.

– Ага, типа того. – Какой смысл говорить, что возможность ужинать на улице в феврале месяце быстро приелась и что отсутствие смены времен года кажется мне категорически неправильным. Я – антипод тех людей, кому зимой необходимо ходить в солярий. Мне, чтобы почувствовать себя нормально в разгар ненастоящей солнечной лос-анджелесской зимы, приходится прятаться в темный чулан. – И родителей перевез. У отца артрит, ему в жарком климате лучше.

– Да, у моего деда та же беда. Бедро болит.

Артрит? Об этом можно было сделать приписку в рождественской открытке: Билли научился плавать, подружка Тодда залетела, а тете Луизе вырезали шишку на пальце.

– Фигово, – отвечаю я.

– Ты же знаешь, какой он. Стойко терпит. Сейчас они с бабушкой собрались путешествовать – чтобы встречаться со мной в турне, новые паспорта делают. Бабуля даже нашла какую-то студентку аграрного университета, которая будет в это время присматривать за ее орхидеями.

– Как они, орхидеи? – спрашиваю я. Прекрасно, теперь на тему цветов скатились.

– Ей до сих пор всякие награды дают, так что, наверное, хорошо. – Мия опускает взгляд. – Я в теплице уже давненько не бывала. С тех пор, как приехала сюда, туда я не возвращалась.

Меня это одновременно и удивляет, и нет. Как будто бы я об этом уже знал, хотя и думал о том, что, когда я уеду, Мия может вернуться. Но, похоже, я в очередной раз переоценил собственную значимость.

– Ты бы с ними связался как-нибудь, – говорит Мия. – Они были бы рады тебя слышать, да и узнать о том, что у тебя все хорошо.

– Как у меня все хорошо?

Я смотрю на нее, она, из-под каскада волос, – на меня, и в изумлении качает головой.

– Да, Адам, как у тебя все прекрасно. У тебя же все получилось. Ты – рок-звезда!

Рок-звезда. Ее слова – сплошной дым и зеркала, так что отыскать реального человека за ними невозможно. Хотя я действительно рок-звезда. Банковский счет у меня как у рок-звезды, платиновые диски как у рок-звезды, подружка как у рок-звезды. Но я ненавижу этот ярлык, и когда Мия на меня его в очередной раз вешает, моя ненависть выходит на новый уровень стратосферы.

– А у тебя есть фотки ребят? Может, в телефоне? – интересуется она.

– Да, в телефоне фоток куча, только он в отеле остался. – Это мега-брехня, но ей об этом никогда не узнать. Да и если ей нужны будут фотки, может купить журнал на углу.

– У меня при себе несколько фотографий есть. Бумажных, потому что телефон у меня древний. Кажется, бабушка с дедушкой и еще одна классная с Генри и Уиллоу. Прошлым летом они приезжали ко мне на фестиваль в Мальборо с ребенком, – рассказывает Мия. – Беатрикс, они зовут ее Трикси, помнишь эту малышку? Ей сейчас пять лет. И еще один появился, мальчишка, Тео – его назвали в честь Тэдди.

При упоминании Тэдди у меня кишки узлом завязываются. Чувства не просчитаешь, неизвестно, насколько исчезновение одного человека скажется на тебе сильнее, чем другого. Родителей Мии я любил, но с их смертью мне как-то удалось примириться. Да, их не стало слишком быстро, но хотя бы в естественном порядке вещей – сначала родители, потом дети – хотя, конечно, с точки зрения бабушки с дедушкой Мии все вышло не так. А вот того, что Тэдди никогда не исполнится больше восьми лет, я принять до сих пор не могу. Становясь старше, я думаю и о том, сколько бы в этом году исполнилось Тэдди. Сейчас бы ему было около двенадцати, и я вижу его в каждом прыщавом подростке, который приходит на концерт или просит автограф.

Я не говорил Мие, как меня подкосила потеря Тэдди, даже когда мы были еще вместе, так что и сейчас ни за что не скажу. Я лишился права обсуждать эту тему. Я больше не играю никакой роли в семье Холлов – потому что за меня так решили.