- Майкл Шервуд, мам.

- Кто?

- Он умер.

- Кто умер? – бормотание стало чуть громче, и я услышала, как папа спрашивает: «Кто умер? Кто?!»

- Майкл Шервуд, - повторила я. – Мой друг.

- О господи, - она вздохнула, и, хоть мама и прикрыла трубку рукой, до меня донеслось, как она сказала отцу, чтобы он шел спать. – Милая, я понимаю, это ужасно, но сейчас очень поздно. Откуда ты звонишь?

- Из главного офиса, - ответила я. – Мне нужно, чтобы ты приехала за мной.

- Приехала? – мама явно была удивлена. – Но ведь еще целая неделя, Галлея.

- Да, но я хочу вернуться.

- Милая, ты устала, уже поздно, - теперь она перешла на тон терапевта, который я знала уже много лет, - почему бы тебе не перезвонить завтра? Ты успокоишься, и мы поговорим. Тебе ведь не хочется уезжать из лагеря раньше?

- Мама, он умер! – снова сказала я. Каждый раз, когда я произносила это, Рут, все еще стоявшая позади меня, вздрагивала и делала сочувствующее лицо.

- Я знаю, дорогая, это ужасно. Но приезд домой ничего не изменит. Твой отдых просто прервется, и я не вижу причин…

- Я хочу домой, - произнесла я, перекрывая ее голос. – Мне нужно домой! Скарлетт сказала мне о том, что произошло, и я нужна ей! – в горле начало саднить, с таким нажимом я произносила слова. Мама просто не понимала. Она никогда не понимала.

- У Скарлетт есть мать, Галлея. С ней все будет в порядке. Дорогая, уже поздно. Ты там с кем-то? Рядом вожатый?

Я сделала глубокий вдох, представляя Майкла, парня, которого я едва знала, и чья смерть внезапно стала так важна для меня. А еще я подумала о Скарлетт, ждущей меня на кухне. Для нее это, должно быть, мучение.

- Пожалуйста, - прошептала я в трубку, пряча лицо от Рут, не желая, чтобы эта странная женщина пыталась выражать мне свое сочувствие. – Пожалуйста, забери меня.

- Галлея, - теперь мамин голос звучал устало, почти раздраженно, - иди спать, я позвоню тебе завтра. Тогда все и обсудим.

- Пообещай, что ты приедешь, - проговорила я. Мне не хотелось просто вот так повесить трубку, остановившись ни на чем. – Просто скажи, что приедешь. Он был нашим другом, мам.

Она молчала, и я легко могла представить, как она сидит в кровати возле спящего папы, возможно, в своей синей ночнушке, а в окно виден свет, горящий на кухне Скарлетт.

- Ох, Галлея, - произнесла она наконец таким голосом, словно я была источником всех проблем. Как будто мои друзья умирали каждый день! – Хорошо. Я приеду.

- Точно?

- Я же только что тебе сказала, - я поняла, что скоро ее терпение лопнет. – Дай трубку вожатому.

- Хорошо, - я повернулась к Рут, чье терпение, кажется, тоже было на исходе. – Мам?

- Да.

- Спасибо.

Молчание. Затем:

- Все в порядке. Передай ей трубку.

И я вручила телефон Рут, а затем встала возле двери, слушая, как она уверяет маму, что все нормально, я соберусь и буду готова ехать, и какой же это кошмар – такой молодой парень! Затем я вернулась в свой домик, легла в кровать и закрыла глаза.

Заснуть не удавалось долго. Перед глазами у меня стояло лицо Майкла Шервуда, которое можно было запомнить с первого взгляда, и которое мы со Скарлетт изучали в одном ежегоднике за другим. А потом я вспомнила фотографию, которая была приклеена к зеркалу в комнате Скарлетт. Они с Майклом сидели у озера, это было всего несколько недель назад. Ее голова лежала на его плече, его рука – на ее колене. Он смотрел на нее, а не в объектив, когда я нажала на красную кнопку и краткая вспышка вырвалась из фотоаппарата в моих руках.

Мама выглядела не слишком довольной, когда на следующий день остановила машину у главного офиса. Уже было ясно, что вместо какого-либо прогресс, к которому я должна была прийти в Сестринском лагере, вышел полный провал. Именно это я и предсказывала, когда она высадила меня здесь же две недели назад, и я встретилась с группой девчонок, с которыми мне предстояло провести две последние недели лета в горной местности.

Сестринский лагерь, настоящее название которого было «Лагерь надежды» (шуточное название придумал папа), был местом, о котором мама услышала на одном из своих семинаров. Тогда она вернулась с брошюрой, которую положила передо мной на стол однажды утром со словами: «Что думаешь?». Моей первой реакцией было: «Думаю не много. Спасибо, но нет». Ну а что сказали бы вы, увидев на обложке фотографию двух девочек примерно моего возраста, держащихся за руки и бегущих через поле? Основная информация гласила, что лагерь был самым обыкновенным – с плаванием, катанием на лошадях и всем прочим, но кроме этого там были семинары и психологические группы «Как мама, как я» и «Давление общества: как мне справиться?». В брошюре был целый раздел, посвященный занятиям по «самопознанию» в лагере, навыкам «самоподдержки» и другим словам, которые я узнала лишь из маминого профессионального лексикона. Лично мне было достаточно осознавать, что мне пятнадцать, что я получу права меньше, чем через три месяца, и что я уже выросла из поездок в лагеря и занятий в каких-то там группах.

- Это было бы невероятно ценным опытом,– возбужденно говорила мама за ужином. – И уж куда более полезным, чем сидение в комнате Скарлетт, загар и болтовня о мальчиках.

- Мам, это же лето, - простонала я. – И оно почти закончилось. Школа через две недели начинается!

- Ты вернешься как раз вовремя, - сказала она, заглянув в брошюру.

- А как же моя работа? – предприняла я последнюю попытку увильнуть. Мы со Скарлетт работали на кассе в продуктовом магазине «У Милтона», который находился чуть ниже по улице. – Я не могу просто исчезнуть на две недели.

- Мистер Эверби сказал, что летом не так много покупателей, так что твоя смена вполне может быть временно закрыта, - легко отозвалась мама.

- Ты звонила мистеру Эверби? – я отложила вилку. Папа, который до этого молча ел, оставаясь в стороне, покосился на маму. Даже он понимал, как это отстойно - когда твоя мама звонит твоему боссу. – Господи, мам!

- Я просто хотела узнать, возможно ли это, - сказала она скорее папе, чем мне, но он лишь покачал головой и вернулся к ужину. – Я же знала, что она подумает обо всех причинах, чтобы не ехать.

- И почему я должна тратить последние две недели лета, пропадая невесть где с кучкой людей, которых даже не знаю? – возмутилась я. – Мама, у нас со Скалетт есть планы. Мы берем дополнительные смены, чтобы, пока есть время, накопить на весенние каникулы, и…

- Галлея, - она начала сердиться. – Скарлетт будет здесь, когда ты приедешь. Я не прошу от тебя слишком много, верно? Это просто то, чем мне хотелось бы, чтобы ты занялась. Это будет полезно для тебя, ты и сама вскоре поймешь. К тому же, это всего лишь две недели.

- Я не хочу ехать, - я взглянула на отца в поисках поддержки, но он только улыбнулся извиняющейся улыбкой и ничего не сказал, помогая себе собрать остатки еды кусочком хлеба. Он никогда не вмешивался, предпочитая улаживать конфликты уже после главной бури. Папа всегда приходил в мою комнату после ссоры с мамой или после того, как я была наказана, и приносил мне свой специальный Успокаивающий Молочный Коктейль. Он верил, что его Коктейль может решить все проблемы, и после криков и хлопанья дверями, когда мы с мамой расходились по разным углам, на кухне неизменно начинал жужжать блендер, а затем в мою дверь прокрадывался папа и вручал мне прохладный плотный напиток.

Но все коктейли мира не могли бы помочь мне пройти через это.

Вот так вот я и потеряла конец летних каникул. В то воскресенье мои вещи были собраны, а я – отвезена в горы, слушая мамины воспоминания о ее «золотых годах, что она ездила в лагеря» и ее обещания, что «я сама буду благодарна за это». Она оставила меня у офиса, поцеловав макушку и сказав, что любит, а затем помахала рукой на прощание и уехала в закат. Я стояла там со своим чемоданом и разглядывала остальных девочек, которые явно тоже не были в восторге от предстоящего «отдыха». Я приехала сюда по, как здесь называли это, «стипендии» - мои родители были терапевтами, так что мне и еще четырем девочкам не нужно было платить за лагерь. Мне удалось подружиться с соседками по домику, и мы бесконечно жаловались друг другу, передразнивали людей, ведущих семинары, и загорали, болтая о мальчиках.

Но сейчас я уезжала домой раньше срока, чтобы попрощаться с парнем, которого едва знала. Я положила чемодан в багажник и села рядом с мамой, которая сказала «Здравствуй» - и не более того – за первые пятнадцать минут поездки. Как я поняла, мы поменялись местами: сначала мне не хотелось ехать сюда, теперь ей не хотелось отвозить меня домой. Но уж вышло, как вышло. Хотя мама вряд ли смотрела на все так же, как и я. В последнее время мы на многие вещи смотрели по-разному.

- Ну, как все-таки было? – поинтересовалась она, когда мы выехали на шоссе. Она включила кондиционер, и обстановка, кажется, потихоньку стала успокаиваться. – Или что ты узнала нового?

- Нормально, - отозвалась я. – Семинары были скучными.

- Хм, - так, видимо, ответ неверный. Зная маму, я точно могла сказать, что она произнесет дальше. – Ну, возможно, если бы ты осталась на весь срок, ты бы извлекла из них больше.

- Возможно, - согласилась я. В зеркале заднего вида горы понемногу исчезали за нашими спинами. Я понимала, что она хочет услышать от меня. Например, почему мне вдруг стал так важен Майкл Шервуд, о котором я упоминала крайне редко. Или почему я возненавидела идею с лагерем с самого начала. Или почему в последние несколько месяцев мы превратились из лучших подруг в людей, которые с трудом ладили. Но мама не сказала ни слова.

- Мам?

Она повернулась ко мне, и я почти услышала вдох, который она сделала, готовясь к тому, что я могу произнести.

- Да?