— У тебя внутри ребенок. Ты — мамочка! И ты всегда, всегда ею будешь.

Даже после того, как мама Астрид забрала ее и долго меня благодарила, слова девочки продолжали отдаваться эхом в моих ушах, как, если бы она шептала «навсегда, навсегда, навсегда...»

— Подожди-ка, — вернула Маделин меня в реальность, разозленная молчаливым погружением в личные воспоминания.

— Если Кэма с тобой не было в агентстве, то откуда он вообще может знать, что там происходило?

— Я рассказала ему об этом позже, — уверила я, немного задетая тем, что она решила, будто я могла скрывать что-то настолько важное от Кэма.

— Так все действительно происходило именно так, как написано? — со скепсисом в голосе Маделин требовала ответа.

— Все важные моменты, так или иначе.

Я смотрела в сторону, избегая встречаться глазами, но ее пристальный взгляд и молчание накалили ситуацию, как, если бы Маделин развела костер под моей ложью.

— Ну... агент спрашивала меня, почему я решилась на удочерение.

Ее изумрудные глаза сияли как фейерверки, обрадованные моим нейтральным началом. Маделин — настоящая акула. Она могла учуять каплю крови в воде за километры отсюда.

— И каков был ответ?

— Я сказала, что слишком молода, чтобы стать матерью. Хотелось, чтобы ребенок Кэма получил лучшую жизнь, чем я могла обеспечить, и ни один из нас не имел надежного источника дохода, — выдохнула я, отвечая. Такой вариант, по крайней мере, было не сложно озвучить.

— И это истинные причины? — ее цепкий, колючий взгляд буквально дробил тело на атомы, изучая меня.

— Это правда.

— Но ведь только ее часть? — Маделин вздернула бровь, когда ее предположение попало в яблочко.

Моя дрожь подтвердила правду, которую она только что открыла.

Словно Нэнси Дрю из детективных романов, она ликовала, раскрывая свою логическую последовательность,

— В «Девушке в желтом платье» Эдли не рассказывает Кэму о своем решении отдать ребенка, еще несколько недель после посещения центра по усыновлению. Он так и не узнал, почему она сделала именно такой выбор.

Да он и не смог бы — я приняла все решения за нас обоих. К тому моменту, когда я рассказала ему, мой выбор был настолько тверд, что никакие расспросы и заверения не смогли бы изменить его. Это никогда не было решением Кэма. Я просто не позволила ему его принять.

Я набрала воздуха в легкие.

— Мне пришлось отказаться от очень многого, после того как я узнала, что беременна. Оставить родителей, ни секунду не размышляя. Я по-настоящему сильно любила Кэма.

— Так ты решила отказаться от ребенка, бессознательно отталкивая своего любимого за то, что он лишил тебя семьи и испортил фигуру, — отрезала Маделин, выдавая собственную версию моей истории.

— Матерь Божия! Ты действительно так обо мне думаешь?

— Просто ты так долго добиралась до сути вопроса, что мой ум начал высказывать собственные гипотезы, — Маделин совсем не выглядела извиняющейся.

Я попыталась подавить свое отвращение, но в голос все-таки проник сарказм,

— Дико извиняюсь. Просто, это не самая моя любимая тема для размышлений. Мой тип личности заставляет меня мгновенно высказывать все, что приходит на ум. В этом все дело. Я была слишком польщена тем, что тебе потребовалась моя помощь, — каждое произнесенное слово со злостью выскочило у меня изо рта; я набрала еще больше воздуха в легкие. — Нет, отдать ребенка не было моим личным способом мести Кэму. Если бы он был вынужден отказаться от своей семьи ради меня, то непременно именно так и поступил.

Я все напряглась, собираясь с силами. Может, Маделин и была права: не в извращенной теории насчет мести Кэму, но в полном отсутствии настоящей причины так поступить. Было очень трудно найти правильные слова, чтобы произнести то, что я никогда не собиралась придавать огласке. Пока я мешкалась, Маделин пришла в себя. Она уставилась на меня своим жутким, немигающим кукольным взглядом, как если бы думала, что если будет смотреть на меня достаточно упорно, то сможет вскрыть все потаенные секреты моей души.

— Но у Кэма не было семьи, от которой можно отказаться, и думаю, это так же сыграло свою роль. Я не могла его просить отказаться от всего ради нас, притом, что он сам так мало имел от рождения. Он бы пожертвовал всем — и именно поэтому я не могла ему этого позволить. Кэм — лучший человек из всех, что я встречала в своей жизни. Он заслуживает исполнения всех своих желаний, и... — следующие слова давались с трудом, и я запнулась. — И, возможно, я думала, что тоже этого заслуживаю. Ну, или хотя бы заслуживаю возможности попытаться стать кем-то, кем никогда не была.

Было в порядке вещей то, что Маделин не произнесла ни слова в завершение нашей беседы. Я не могла этого выносить: не тогда, когда мое самоосуждение пожирало меня.

— Считаешь, что я — эгоистичный монстр? — ирония, с которой я задала вопрос, указывала на то, что королева нарциссизма все еще во мне жила.

Лицо Маделин на мгновенье выразило замешательство, прежде чем одарить меня каплей сочувствия.

— Если честно, то ты могла бы рассказывать о том, как принимала участие в серии банковских ограблений, и мне было бы все равно. Я не собираюсь препарировать твое прошлое с морально-этическим скальпелем в руках. Мне просто нужно понять факты. Все остальное — просто информация.

Стук в дверь вернул нас в реальный мир: Френ пришла напомнить Маделин, что пора к парикмахеру и визажисту.

— Ничего, если я прямо сейчас пойду домой? — я не двинулась с дивана, когда актриса направилась по своим делам, ожидая, что я за ней последую.

Миллион мыслей отразился на лице, в основном о том, как мое отсутствие отразится на работе, прежде чем она кивнула в знак согласия. Желание провести целый день без моего назойливого присутствия явно перевесило возможные потери.

Я уронила голову на ладони, как только актриса покинула трейлер. Жизнь превратилась в каждодневное посещение стоматолога: только вместо зубов, Маделин вырывала воспоминания прямо из глубины моей души. Лучше бы это были зубы. По крайней мере, у стоматологов бывают сильные обезболивающие, временами вызывающие забавные эффекты.

Показывать слабость — не выход. От меня именно этого и ждут. Маделин хотела брать, брать и брать, пока во мне совсем ничего не останется.

Мне необходимы деньги — повторила я себе в миллионный раз.

Может, это снова обретет смысл через пару минут. Но, прямо сейчас, побежденная, одинокая, осознавшая свой самый большой позор в жизни, я не могла найти силы собрать себя по кусочкам. Я не могла заставить себя встать. Не могла заставить идти.

Потому что если бы могла, то уже уходила бы отсюда, не оглядываясь.


Глава 12

Эдли

Я все еще сидела там, когда Деклан ворвался, даже без намека на вежливый стук. Не могу сказать, что была удивлена. Вежливость не была его самой сильной чертой.

— Эй, — ошеломленно произнесла я. Потому что устала, так чертовски устала от бросков сквозь эмоциональный багаж день за днем. Оно не стоит того.

— Пойдем отсюда, — сказал он, просовывая голову сквозь открытую дверь. — Давай.

— Я не в настроении, — я именно это имела в виду, и это на самом деле о чем-то говорило, когда дело доходило до секса с греческим Богом, предлагающим его. Я рассматривала натянутые джинсы мужчины, подчеркивающие его бедра, пытаясь возбудить свое либидо.

Его серые глаза сузились.

— Ты действительно много думаешь о себе. Я не пытаюсь заняться с тобой сексом. А теперь, пойдем.

Он повернулся на пятках, быстро уходя и оставляя дверь открытой. Я смотрела на пространство, ведущее к внешнему миру, более раздосадованная его дерзостью, нежели чем-то еще. Сухо вздохнув, я пошла закрыть дверь, исключая тот факт, что когда я подойду туда, покажется намного легче следовать за Декланом, чем вернуться к моему ничего-не-деланию. По крайней мере, если бы я следовала его приказам, тогда у меня не было бы нужды принимать мои собственные решения.

Я осталась в нескольких шагах позади него на пути к лимузину. Когда мы остались в мягкой роскоши его автомобиля, у него не заняло много времени, чтобы найти голос.

— Теперь ты не рада, что у нас есть собственные колеса?

Моя челюсть отвисла.

Вдруг все кусочки встали на место. Он был милым со мной. Деклан, мистер-я-такой-очаровательный-и-знаменитый-и-даже-когда-хмурый-девочки-падают-в-обморок, пришел, чтобы назначить тот день (его выходной день), с единственным намерением сделать для меня что-то приятное. Я хотела отказаться от этой затеи. Даже самые маленькие кусочки любезности были ненадежно шаткими. Во-первых, он оказал небольшое уважение, а следующее, что я знаю, мы вместе заводим собаку, называем её Лилой, и обнимаемся.

Дек пришел целенаправленно, стремился быть со мной, выложил спокойно свое признание, все потому что, как и Френ, думал, что для меня это будет трудно. Я хотела ненавидеть это. Я желала отвращения.

Я говорила своему лицу хмуриться. Клянусь, я делала это, но оно просто не поддавалось. Я не могла злиться на него за то, что он сделал, не важно, что это значило.

— Прекрати смотреть на меня так, — сказал Деклан, не глядя на меня, надув губы подобно четырехлетнему ребенку. Будто он мог ощутить мою внезапную осведомленность, и зная, что я вдобавок вынуждена находиться лицом к лицу с уродливой правдой.

— Ты раньше никогда не возражал, — соблазнительная уловка в моем голосе не осталась незамеченной.

Всяческое раскаяние, которое я видела, испарилось в воздухе, и он повернулся ко мне с ухмылкой, которую я знала слишком хорошо. Это был Деклан Дэвис, которого я знала и... ну, понимала.