— Ты в порядке? Тебе пришлось дать ему своей крови?

— Это уж точно.

— Котеночек, в тебе нет коммерческой жилки. Он же заинтересован в поимке своей шаловливой сестрички…

— Но я же не говорила тебе!

— Не одна ты тут складываешь два и два, гений. На плане обозначен маяк. Я же слушал твои сказки про педофилов.

Аштар ехал так быстро, как только мог. Леса за окном превратились в ровную, пугающую, черную полосу.

— Будет забавно, если из-за того, что наша машина перевернется или въедет в столб на полной скорости, мир будет уничтожен чокнутой старушкой, — напомнила Амти.

— Здорово, правда? — засмеялся Аштар. Они неслись по шоссе, между заснеженных лесов по их огромной, их единственной стране. Амти совершенно неожиданно почувствовала особенную нежность к Государству.

На половине пути в Гирсу их нагнали две знакомые машины — одна неказистая, грязная и старенькая настолько, что цвет ее был с трудом определим, принадлежавшая Ашдоду, и вторая — сиреневая, так полюбившаяся Адрамауту пижонская тачка.

Когда Амти выглянула в окно, порывом ветра с нее стянуло капюшон, зато она увидела, как махает ей Шайху. На Амти нахлынуло какое-то странное спокойствие, почти граничащее с безразличием.

Вдали показался Гирсу. Крохотный городок, где даже многоквартирные дома редко превышали протяженность в пять этажей. Снег выбелил невысокие крыши, провода тянулись сквозь мутное небо. Когда они въехали в город, пришлось снизить скорость. Амти смотрела на подстриженные кустики, слишком быстро умершие от холода — зима в Гирсу всегда наступает внезапно. Оттого темная, замерзшая листва все еще торчала на обледенелых ветках. Старенькие машинки ютились у желтых и серых домов, ярких вывесок почти не было. Все магазины коротко и важно, на белом фоне красными, желтыми или синими буквами сообщали о себе главное — «Продукты» или «Аптека», никаких названий и акций. Объявления, расклеенные по доскам трепал ветер. Все в Гирсу было маленьким — машинки, дома и парки. Прозябающий зимой курортный городок, где люди маются от холода и безработицы, изредка выбираясь покрасоваться старыми пуховиками в местных магазинах. Никаких торговых центров, развлекательных комплексов и клубов — унылая, провинциальная жизнь. Даже трамваи здесь двигались с особенной нерасторопностью, будто и им не хотелось работать в этот мертвый сезон. Они проезжали Гирсу намного медленнее, Аштар больше не вдавливал педаль газа в пол. Все в этом городке было неторопливым, но особенно — дорожное движение. Амти успевала рассмотреть сонных людей, заснеженные улицы.

Гирсу ее успокаивал. Они проехали рядом с набережной, и Амти увидела, как море, так и не закованное в снега и льды даже этой холодной зимой билось об обледенелый камень. Обезумевшие от холода чайки, которым некуда было деваться, кроме Гирсу, отчаянно плакали над зимним морем.

На развилке шоссе при выезде из города, Амти снова услышала голос Шацара. Он сказал:

— Налево.

И Амти повторила за ним вслух будто синхронный переводчик. Аштар фыркнул.

— Что? — спросила Амти.

— Просто Мелькарт убеждал нас ехать направо. Мы прочесывали леса вместо того, чтобы двигаться вдоль моря. Потому что, это же логично, коварная похитительница детей скорее ведьма из домика в лесу, нежели смотритель маяка.

Амти показалось, что Аштар сейчас руль вырвет, настолько сильно он в него вцепился. Он злился, может на Мелькарта, может на себя, а может на весь мир, потому что где-то, уже совсем близко, была заперта его сестра.

Ее Эли.

Теперь, когда они повернули, позади были видны не только машины Ашдода и Адрамаута, но и начало густых лесов вдали. Впереди же был берег моря, казалось впивавшийся в горизонт.

— Что мы будем делать? — спросила Амти.

— Возьмем пушки и пойдем стрелять, — ответил Аштар. — Что нам еще остается делать?

И вправду. Амти не знала ответа на этот вопрос. Следовавшие за ними машины не отставали. Волны страха то накатывали на Амти, то уходили, сливаясь в ритме с настоящим, штормящим по правую руку морем. Гирсу исчез позади, сменялись маленькие поселки, полузаброшенные, а иногда и вовсе забытые. Встречались и старые кладбища, усеянные покосившимися надгробиями и ворохами искусственных цветов, возможно переживших тех, кто приносил их сюда.

Чем дальше, тем чаще они проезжали места оставленные людьми. По левую руку царило запустение всего человеческого и преходящего, а по правую билось непокорное, вечное море.

Они ехали около двух часов, закончились поселки и деревни, а море все длилось. Наконец, Амти увидела возвышение, на котором находился старомодный, каменный дом с высокими окнами. Она узнала его мгновенно. Эту книжную, неестественную красоту сложно было забыть. Постаревший на полсотни лет, это был дом Шацара. Амти увидела, что окна там заколочены. К дому вела долгая дорожка вверх по скале, куда не проехать было на машине. Идти пришлось бы долго и муторно, оттого создавалось впечатление, что дом отрезан от всего мира, недосягаем и добраться туда почти нереально.

Впрочем, Амти прекрасно помнила и чувства, которые этот дом вызывал у шестилетнего мальчишки Шацара. Казалось, из него нет выхода, потому что не видно было ни города, ни поселка, ни деревни, ни единого другого дома поблизости.

Оттого и море, и скалы, и дорога — все казалось продолжением дома, ведь не было ничего чужого. К маяку шел мост, построенный на бетонных сваях, которые столько лет облизывало море. Маяк стоял на небольшом островке, тоже возвышаясь на ним. К нему вела металлическая лестница, шедшая по отвесной скале. Высокий, белый маяк вызывающе выделялся на фоне темнеющего неба. Аштар остановил машину почти у самого моря.

— Надеюсь ты насладилась гонкой, — пропел он.

— Ну, в общем и целом, — сказала Амти.

Они вышли из машины, и Амти почувствовала запах моря, сбивающий с ног своей силой — соль, холод и далекие, бесконечные льды. Если присмотреться, можно было увидеть их кромку.

Машина Ашдода остановилась с таким же трудом, с каким заводилась. Воплощение Света он все-таки или воплощение бомжа, Амти хихикнула, и тут же поймала скептический взгляд Ашдода. Из машины Адрамаута вышла Мескете. Ее лицо снова было закрыто, а глаза были злыми, но ничуть не обеспокоенными. Это были глаза матери, которая выжжет целый мир, если это понадобится, чтобы найти ее ребенка.

Амти восхитило это ощущение, исходившее от Мескете. Она не знала, будет ли когда-либо чувствовать что-то подобное к собственному ребенку, это казалось ей невозможным. Меньше всего хотелось думать о том, что ее собственная мама не любила Амти, не успела ее полюбить. Да ее даже назвал Шацар.

В одну секунду у нее вдруг проскользнула мысль, казавшаяся абсолютно верной и простой, будто школьная арифметика — у нее будет мальчик, и у него уже бьется сердце.

Амти услышала голос Шацара:

— Шаул.

— Что? — подумала она.

— Так его будут звать. Но я бы на твоем месте сосредоточился на том, как тебе выжить. Это бывает актуально.

Когда все они, покинув машины, встали у берега, глядя на мост и маяк, вдруг стало очень тихо. Потом Мескете и Мелькарт открыли багажник, принялись раздавать автоматы.

Мескете всучила один Ашдоду.

— Но это против моей…

— Тогда ты сдохнешь, — отрезала она.

— Ты говоришь так, будто в противном случае — нет.

Мелькарт качался на пятках, глядя в море. Автомат он заряжал не глядя. Амти почувствовала, что он волнуется за Эли едва ли не больше всех.

Так они и стояли около минуты — Шайху паниковал, но, по крайней мере молча, Аштар расхаживал туда и обратно, ожидая, пока они пойдут, Неселим стоял рядом с Адрамаутом, выражая молчаливую поддержку и готовность следовать за ним куда угодно, Мескете, похожая на готовящуюся к броску кошку, проверяла оружие.

Яуди и Ашдод стояли чуть дальше от остальных. Инстинктивно им хотелось быть в стороне. Ашдод шептал что-то на ухо Яуди, и она с отстраненным видом кивала.

Совершенно неожиданно Мескете спросила:

— Готовы?

— У нас есть план? — осторожно осведомился Неселим.

— У нас нет даже времени, — сказал Аштар.

Амти смотрела на автомат в своих руках. Она не понимала, чем он поможет, но все же автомат был лучше, чем ничего. По крайней мере их много, они могли навести панику, забрать своих девочек и бежать. Они могли бы использовать против нее магию. Они могли бы, не могли бы — все это было неважно.

Амти вдруг сама от себя не ожидая, первая шагнула к мосту. Ее трясло от страха так, что сердце сводило болезненными толчками, но там была ее Эли, и она была совсем одна.

Шторм становился злее, волны пытались проглотить мост, и брызги жгли холодом коленки Амти даже сквозь чулки. Некоторое время Амти казалось, что она идет одна, потом Мескете и Адрамаут отстранили ее.

— Потерпи, трудный подросток, — сказал Адрамаут. Губы у него были почти обескровленные, Амти никогда не видела его таким взволнованным. Они с Мескете прошли вперед, осторожно и держась ближе к краю моста. Амти обернулась и увидела: так они и шли — цепочкой, открыто, на месте, которое простреливается слишком хорошо. Но все это было неважно, потому что времени на что-нибудь более разумное все равно не было.

Маяк возвышался над ними, даже его сказочная белизна была неестественной и противной. Амти почувствовала, что это плохое место. В нем было много тьмы. Может, когда-то здесь совершались преступления, может проводились темные ритуалы. Мескете что-то говорила про поля сражений и жатву. Несмотря на белезину маяка, от него исходило беспросветно темное чувство.

Амти увидела металлические скобы лестницы, ведущей к маяку. Нижние из них были скользкими от воды. Путь уходил далеко наверх, так что приходилось запрокинуть голову, чтобы увидеть вершину и маяк. Амти перекинула ремень автомата через плечо, готовясь следовать за Адрамаутом и Мескете, они лезли первыми. Мелькарт ее отстранил со словами: