Мескете некоторое время молчала, а Амти с удовольствием вдыхала воздух Двора.

— Прости меня, — сказала Мескете, наконец. Она сняла темные очки, и теперь Амти могла видеть ее глаза. — Прости, что я тебя оставила.

— Там не было правильного решения, — пожала плечами Амти.

— Не знаю, — сказала Мескете. — Решение, которое мы не принимаем обычно и кажется правильным.

Они стояли на балконе, оперевшись на тяжелый, каменный парапет.

— И твое место, — сказала Мескете. Она не добавила «я забрала его», но глаза ее говорили именно это. Амти помотала головой.

— Мое место рядом с вами.

— Да. Я хорошо к тебе отношусь, но не доверила бы тебе царство.

Мескете помолчала, посмотрела в медное, беззвездное, лишенное изменений небо.

— Я бы и себе не доверила, — добавила она честно.

— Тебе не нравится?

Но Мескете покачала головой, показывая, что она не будет об этом говорить. Амти быстро-быстро добавила:

— Слышала про похитителя девочек?

— Слышала. С этим нужно разобраться. Но я не могу покидать Двор.

— Понимаю.

— Адрамаут справится, — сказала Мескете. — И вы тоже. Наверняка, очередной чокнувшийся, который вовремя не попал во Двор. Двор может быть отвратным местом, но здесь мы учимся жить с тем, что у нас внутри.

Амти пожала плечами, а потом встала на цыпочки и прошептала Мескете на ухо:

— Я думаю, что Яуди — Перфекти. Ты можешь это определить?

— Посмотрю за ней. Странно, что она настолько хорошо чувствует себя здесь в таком случае.

Они вернулись в комнату, язык не поднимался назвать это солдатское помещение покоями. Амти чувствовала, будто долгое время несла тяжелую сумку, а теперь пришла домой и положила ее на пол.

Мелькарт рассказывал, как он служил Псом Мира, когда еще не был Инкарни. По пьяни он любил пускаться в долгие и пространные повествования о собачьей кухне. Яуди слушала вполуха, с большим интересом наблюдая, видимо, за циркуляцией алкоголя в Мелькарте.

— Так вот, он такой говорит: я в Государстве не последний человек! Вы еще поплатитесь за это! Писклявым таким голосочком говорит, а я такой…

Продолжения не последовало. Мелькарт замер, глаза его стали совсем пустыми, так пустует экран телевизора в мертвый час перед началом эфира.

А потом он сказал:

— Амти.

Амти пробрала дрожь, нет, голос принадлежал Мелькарту, но в нем не было никаких интонаций, будто он просто озвучивал текст, который читал, не понимая.

— Смею предположить, что ты понимаешь, как легко мне было найти тебя и твоих друзей. Так же смею предположить, что для них не будет сюрпризом многое из того, что ты узнала. К сожалению, это односторонняя связь, некоторый сбой в восприятии твоего друга Мелькарта не позволяет мне слышать то, что слышит он. Однако, я уверен, что ты согласишься со мной, по крайней мере ради собственного блага и ради блага твоих друзей.

Мысли бились у Амти в голове с болезненной скоростью. Почему он не нашел ее сразу? Если он прекрасно знал, как выследить ее, то почему он медлил? Чего он хочет?

— Я бы хотел встретиться с тобой и предложить тебе кое-что ценное. Взамен мне будет нужна всего одна услуга от тебя и твоих друзей.

Вряд ли он, конечно, звал Амти на свидание. Амти крепко зажмурилась, надеясь, что все это окажется сном. Она привела Шацара к своим друзьям.

— На твоем месте я бы не делал глупостей, ведь у тебя есть отец, которого ты, может быть, все еще любишь. Попроси своих друзей так же не совершать опрометчивых поступков.

Голос Мелькарта никогда не казался Амти настолько чужим. Он назвал адрес и время. Адрес, да, адрес она знала наизусть. Это был ее дом. Амти подумала, что будет, если она не придет? А потом Мелькарт замолк и закрыл глаза, спустя секунду повалился на бок, потеряв сознание.

Вот бы, подумала Амти, тоже сейчас отключиться.

Вот бы не включаться вообще.

4 глава

Шацар раскачивался вперед и назад, сидя в шалаше, который он построил с небольшой, в основном моральной, помощью Мардиха. Мардих летал над ним, спрашивая, что он делает.

Шацар продолжал раскачиваться, закрыл глаза, чувствуя сонное спокойствие.

— Ну что ты делаешь? Похож на сумасшедшего! Это какой-то ритуал? То ты полчаса прыгаешь, то раскачиваешься? Твой отец показывал тебя доктору? Ты же говорил, что отвечаешь, когда тебя спрашивают!

Слова Мардиха текли как бы сквозь Шацара, ничего не значили, и Шацар не в полной мере понимал их смысл. Он себя укачивал, это помогало ему засыпать. Так Шацар делал каждый вечер. Что бы ни произошло, он не собирался засыпать по-другому. Он называл такие движения и слова крючками. Из них и составлялся Шацар, пока он цеплялся за эти крючки, снаружи могло происходить что угодно.

Через полчаса Шацар почувствовал, что готов заснуть. Мардих притих на одной из веток. Шацар свернулся клубочком, подтянув к себе листву для тепла. Мардих вел его к городу. Он сказал, что знает, куда пристроить Шацара. Он рассказал Шацару об Инкарни и Тьме. Шацар так и не понял, что именно особенного в Инкарни. Его не удивило, что существуют люди Тьмы.

Его удивило, что существуют другие люди, кроме Инкарни. Он подумал, что было бы интересно на них посмотреть. Но самым особенным, конечно, было то, что Мардих знал про Маму. Он называл ее Мать Тьма. Шацар улыбался, когда Мардих рассказывал о Матери Тьме. Он чувствовал ее дыхание здесь, в лесу. Шацар знал, что Мать Тьма хранит его, Мать Тьма послала ему Мардиха. Шацар даже сказал ему об этом, хотя до того, за восемь часов, пока они шли, выдавил из себя разве что пару фраз.

Мардих тогда хмыкнул и спикировал вниз, чтобы поймать крохотную мышку. Он сказал, что начинает привыкать быть сорокопутом.

Шацар медленно погружался в сон, звуки леса не пугали его, он слушал землю и был уверен, что Мать Тьма скрывается под ней. Где-то далеко пели свою песню волки.

Шацар нащупал под листвой горстку камней, которыми запасся на случай внезапной атаки диких зверей. Вой далеко-далеко звучал как колыбельная, он успокоил Шацара окончательно. Провалившись в глубокий, черный сон, Шацар увидел Маму. Она была тишиной и темнотой в оглушенном небе, холодные и острые звезды украшали ее. Она говорила на языке, который Шацар не знал и издавала звуки, которые не могла бы повторить ни звериная, ни человеческая глотка. Но Шацар понимал смысл, будто он крылся внутри него самого.

— Дитя, — говорила Мама, и от ее голоса было больно. — Ты хочешь найти дорогу домой?

— Я в твоем мире? — спросил Шацар. А она сказала:

— Ты всегда в моем мире, потому что весь мир — во мне. Ты хочешь найти дорогу домой, мое бедное дитя?

Мать Тьма была везде, она была у него под кожей, билась в крови, она заливала мир снаружи, из нее состоял воздух. Шацар спросил:

— А где мой дом?

— В темноте земли, откуда ты вышел и куда вернешься. Ты не почувствуешь боли, — ответила она, и Шацар понял, что Мать Тьма предлагала ему смерть. Он отказался.

— Хорошо, — сказала она, и на ее слова отозвалась его кровь. — Тогда проснись, Шацар.

Шацар открыл глаза за миг перед тем, как Мардих больно клюнул костяшку его указательного пальца, боль заворочалась внутри.

— Он идет!

Шацар прислушался. Недалеко от их убежища кто-то насвистывал знакомую Шацару песенку. Шацар отметил, что ему нравится мелодия.

— Ну? — зашептал Мардих. — Я уже смирился с тем, что моя душа заперта в сорокопуте, но я не хочу провести жизнь на полке! Сидим тихо или пытаемся улизнуть?

Шацар пожал плечами, чем еще больше разозлил Мардиха. Почему бы Мардиху просто не улететь, в конце концов, он птица? Шацар принялся собирать камни, во-первых, чтобы швырять в таксидермиста, а во-вторых, чтобы не зашуметь ими, когда придется вылезти из шалаша. Шацар выглянул из убежища. Лес был густым и темным, на деревья ложилась неясная тень человека, идущего к ним. Шацар рассудил, что будь он таксидермистом из леса, прогуливающимся по своим владениям, проверил бы подозрительные шалаши в первую очередь.

Шацар осторожно пополз подальше от убежища, решив спрятаться в зарослях терновника. Во-первых, они были достаточно густыми, а во-вторых, терновый куст — последнее место, где кто-нибудь станет прятаться.

Шацар отполз за куст, Мардих уселся ему на плечо с видом самым независимым. Может, он боялся больше него?

Растение, за которым Шацар прятался могло похвастаться массивностью и пышущим здоровьем, его ярко-синие ягоды соседствовали с острыми, как спицы, колючками. Ближе к земле были хрупкие, красивые скелетики зверьков, запутавшихся в колючках когда-то, а выше, на уровне головы Шацара, истекала кровью добыча ближайших родственников Мардиха. Свежие, рубиновые капли, плеснувшие из какой-то маленькой пташки сверкали на ягодах. Шацар подумал, как чувствуют себя эти птички, беспомощно трепыхаясь в свои последние секунды. Знают ли звери, что эти секунды у них — последние, когда умирают?

Интересно, подумал Шацар, слушая песенку, которую высвистывал таксидермист. Он прошел мимо, Шацар внимательно наблюдал за тенью, скользившей по усыпанной листьями земле.

А потом тень замерла — неестественно-быстро, как будто у игрушки кончился завод и ничто больше не двигалось внутри нее. Свист тем временем даже не изменил своей тональности.

— Кто в моем лесу смеет пахнуть человечком? — спросил голос через пару мучительных, долгих секунд. Он был певучий, приятный и теплый. Сказочный голос, подумал Шацар, совершенно сказочный. Коготки Мардиха впились в плечо Шацара, но он не издал ни звука.

Шацар не слишком понимал, почему волнуется Мардих. С ним ведь все уже случилось. Тень медленно развернулась, а уже через секунду Шацар понял, что недостаточно хорошо оценил расстояние между собой и таксидермистом. Он забыл, что тень двигается быстрее.