— Все стараются, солнышко. Берете аванс наличными? Часто? Иногда? Редко? Никогда?

— Часто.

— Дергаетесь из-за денег?

— Я не считаю, что деньги — главное.

— Я тоже. Когда они у меня есть. А как насчет секса? Это тоже не главное?

— Есть вещи и поважнее. А что, для вас секс — главное?

— Безусловно.

Он сказал это так уверенно, что я поняла: назревает еще одна звездочка возле моего ответа. Причем очень крупная звездочка.

— Секс греет. Тут! — Он приложил ладонь к сердцу. — Перепихнуться, извиняюсь за выражение, — дело нехитрое. Весь секрет в тепле. Секс — великий обогреватель души.

Вдруг он как-то странно взглянул на меня:

— Что это с тобой?

Я раскачивалась из стороны в сторону. — Мистер Стори…

— Может, будете звать меня Гордоном, а я вас — Дженни?

В юности перебрал наркоты, не иначе.

— Извините, но я не думаю…

— Еще одна штука осталась! — перебил он. — Мы кое-что нащупали, не будем останавливаться на полпути. Готовы?

Боже, как я устала. Кошмарно, смертельно устала. Я не могла сосредоточиться. В голове роились обрывки разговора с Шейлой, грозя отравить остаток дня и всю ночь. Мне так хотелось домой. Мне хотелось увидеть Хэла и…

— Я нарисую картинку, — продолжал мистер Стори, — а вы назовете первое, что придет в голову при виде нее.

— Ассоциации, — устало буркнула я.

— Сначала картинка!

— Я хотела сказать… нет, ничего.

— Чур, не подглядывать.

Он быстро набросал что-то на доске и отступил в сторону:

— Ну?

— Секс, — сказала я.

— Неужели? Любопытно, вам не кажется?

— Нисколько. Учитывая, что вы нарисовали член.

Ей-богу.

— Хм. Пожалуй, ваша правда. — Он пожал плечами. — Чересчур прямолинейно. А что на это скажете?

Чуть подумав, он начертал три короткие параллельные линии — детская проба пера в изображении женских гениталий.

— Секс, — повторила я.

— А теперь-то почему?

— А вы бы что подумали?

— Ну не знаю… Отпуск, путешествие… А что я, по-вашему, нарисовал?

— А по-вашему?

— Уж я-то знаю, что нарисовал! Взлетную полосу. — Он отошел, чтобы взглянуть на свой шедевр издали, и его лицо расплылось в ухмылке. — Дошло! Вы решили, что это…

— Мы оба знаем, что я решила. Вполне естественно, если вспомнить ваш первый рисунок.

— Ладно. Ваша очередь. Нарисуйте что-нибудь. Я взялась за свою сумку.

— Простите, но…

— Смелей. — Он протянул мне фломастер: — Выдайте первое, что взбредет в голову.

— Я не умею рисовать.

— Еще как умеете. Рисовать умеет любой. — Слишком у него все просто. — Нужно поверить в себя, вот и все. Давайте, Джули.

Надо же. Впервые не перепутал мое имя. Я взяла фломастер, подошла к доске и начала рисовать. Вы меня знаете достаточно, чтобы понять — я очень старалась.

— Замечательно! — с энтузиазмом воскликнул он, как только я закончила. — Говорил же, что рисовать умеют все.

Враль.

— Как по-вашему, что это? — спросила я.

— А это важно?

— Вы говорите, что рисовать умеют все. Так скажите, что это я нарисовала?

Он замялся.

— Э-э… ослика?

Я подхватила сумку и пошла к выходу. — Пардон! Я знаю: верблюда! — крикнул он мне вслед, в коридор.

— Всего хорошего, мистер Стори.

Я решила, что поставила точку в сеансе, но ошиблась: голова с «конским хвостом» торчала в окне второго этажа. Его голос слетел во двор на облачке табачного дыма.

— Понял, Дженни! Это слон!

Что я за человек, если не в состоянии даже нарисовать собаку!


6 Арт

Не заводи дружбу с владельцем слона, если в твоем доме нет места для слона.

Саади из Шираза (тринадцатый век)

Саади, суфийский философ и продвинутый хиппи, много чего понимал в жизни. Для просвещенного мира Саади — все равно что Боб Дилан для рок-н-ролла. Я наткнулся на его имя в книжке о суфизме, когда рыскал по книжным шкафам в кабинете Гордона. Я искал хоть что-нибудь, что пригодилось бы для второго сеанса с Джули Тринкер. Правду сказать, я сильно сомневался, что она рискнет продолжить «обучение». Но в жизни всякое случается, вот я и решил, что нужно заготовить несколько идеек — так, про запас. (Мне сразу стало ясно, что мои собственные идеи ее не впечатляют.)

Суфии — это персы, которые начали писать всякие такие штуки тысячу лет назад. По мне, эти ребята были мудрее, чем все остальные философы, пророки, боги и гуру, вместе взятые. Я не хочу сказать, что у Христа, или Будды, или Магомета (или у вашего любимого мудреца) не было великих идей. С этим у них как раз все в порядке. Взять, например, десять заповедей — классная вещь! (Хотя, по-моему, «не прелюбодействовать» и «не желать жены ближнего своего» — это излишний повтор.) Но суфии были явно круче всех — и, что самое ценное, они были юмористы: «Полагайся на Бога, но прежде подстегни своего ишака».

Нельзя недооценивать силу смеха. Лично я думаю, что человечеству не удается окончательно просветиться именно потому, что его просветители чересчур серьезны. Как мой старший братец. Уже много лет Гордон исполняет им же придуманную миссию по спасению меня от меня. Так вот, за все эти годы он не сказал мне ничего интересного, а уж тем более забавного, о духовном росте. Согласитесь, очень странно — это ведь его работа.

В общем-то Гордон хочет всем только добра, но в его психоаналитическую галиматью я никогда не верил. Если от нее был какой-то толк, то почему Гордон не применял ее к своей собственной жизни? А если применял, то почему не слинял от Мишель?

Слова словами, но все же, сидя напротив Джули Тринкер и притворяясь Гордоном, я очень жалел, что так плохо разбираюсь в его галиматье. Попробуй-ка изобразить из себя профессионала, если в самой профессии ни шиша не смыслишь. Будь Гордон полицейским, адвокатом или врачом «скорой помощи» — еще куда ни шло. Телик я обожаю, так что этих персонажей сыграл бы на ура.

Спорю на что хотите: если вы окажетесь возле зала суда и вам вдруг взбредет в голову прикинуться адвокатом, проблем не будет. Чего проще: входишь, опускаешь портфель на пол рядом со стулом, смотришь на часы, расстегиваешь пиджак, садишься, встаешь, застегиваешь пиджак, просишь судью объявить перерыв в заседании. Любой дурак справится. Мы ж все это тыщу раз по телику видели.

Но прикинуться психотерапевтом? Ничего себе задачка. Черт их знает, чем они занимаются в своих кабинетах.

Короче, пришлось импровизировать на ходу. Я спросил себя: что бы мне хотелось услышать, будь я девушкой, которая просит совершенно чужого дядю помочь ей разгрести дерьмо в ее жизни?

А Джули пришла именно за помощью. Вы— то, наверное, уже в курсе, что она собирала материал для статьи. Но поверьте, за этим крылось кое-что еще, иначе она плюнула бы на меня и нырнула прямиком к Далласу Улогу. Вот уж кто реальный психотерапевт, без дураков, все нужные книжки назубок выучил, настоящий профессор галиматьи. Загорелый, правда, до тошноты, а воротничок так накрахмален, что хоть хлеб им режь, но для журналиста Улог — самое то. Я знаю пару журналюг: этой братии на стиль начхать — работа на первом месте.

Джули сразу почуяла, что со мной что-то нечисто, но ведь не ушла же. Что-то подсказало ей, что она попала куда надо. Назовите это хоть инстинктом, хоть вмешательством высших сил, суть не меняется. (Сама Джули, думаю, предпочла бы третье: временное помрачение рассудка.) Но она оказалась в нужное время в нужном месте. А вот я, наоборот, дорого дал бы, чтоб унести оттуда ноги.

Девушка на уродливой серой кушетке в кабинете Гордона держалась натянуто, как резинка в новых трусах. Я не спец по психологии, но любой (кроме самой Джули) понял бы, что у нее большие проблемы. Я не хочу сказать, что у меня нет проблем. Вы и сами наверняка уже кое-что заподозрили насчет моих заморочек, и если дочитаете эту книгу, то ваши подозрения, скорее всего, подтвердятся. Но я не чувствую себя затраханным жизнью, вот в чем разница.

Затраханные жизнью люди в глубине души очень, очень несчастны. А я счастлив. Несмотря ни на что. Со стороны, наверное, кажется, что моя жизнь замусорена ложными шагами, тупиковыми отношениями, незаконченными шедеврами. Но я все еще надеюсь. Проснувшись, я всегда чувствую, что мне есть зачем вставать по утрам; я всегда жду от жизни чего-то хорошего. По-моему, это и значит быть счастливым в глубине души.

Нет, я не хожу по улицам и не ору «люди, я счастлив!». Я ною и жалуюсь не хуже всех остальных. Иногда это просто приходится делать из солидарности, чтобы никого не обидеть. Но когда я прыгаю за руль моего «ситроена», или потягиваю холодное пиво, или смотрю по телику старые выпуски шоу Лорел и Харди, я втайне радуюсь как малолеток.

Раз уж пошли такие разговоры, вы наверняка решили, что вам самое время узнать обо мне побольше. Особенно о тех личных проблемах и недостатках, на которые я намекал. Настоящий писатель, конечно, тут же принялся бы исследовать характер героя: залез бы к нему в душу и выпотрошил бы на глазах читателей. Но я не настоящий писатель, поэтому ничего такого делать не стану. Не буду поверять вам секреты, не буду играть в многозначительность. Вам кажется, что у меня есть проблемы? Вот и догадывайтесь сами, какие именно. Как мне пришлось догадываться про Джули.

В день нашей первой встречи, когда Джули с каменным лицом стояла в кабинете Гордона, она уже почти превратилась в затраханного жизнью человека. Про нее нельзя было сказать, что она — сплошной комок нервов; нет, все было тоньше и сложнее. В ней будто бы назрел монолог, который только и дожидался шанса вырваться наружу. А для меня такие монологи — хуже смерти.