Соня Сойер-Джонс - Крыса-любовь

Ноль реакции.

— Ладно. Тебе на днях сильно досталось, поэтому упростим задачу. Уж сделаем тебе такую милость. Готов? Первая подсказка. Обонятельный раздражитель номер 643!

Я вывернул шею так, чтобы мой рот оказался у самых его ноздрей.

— Нюхни-ка! — И выдохнул. Медленно и с силой.

Я не стал его щадить: он получил по полной программе. Табак, кофе, утренняя яичница с ветчиной из больничного кафе. Если что и можно считать шоковой терапией для чувств Гордона, так это мое дыхание.

— Ну же, Гордон. Кто я, а?

Ноль реакции.

Я прошел в изножье кровати и остановился, разглядывая его. Если бы Гордон мог видеть сквозь сомкнутые веки, он сейчас смотрел бы прямо на меня.

— Ладно. Попытка номер два. Викторина для Гордона Стори «Угадай, кто стоит у кровати!».

Итак, вы давно знакомы с этим гостем. В 1969 году его внезапное появление в доме номер 28 по Трелони-стрит наполнило радостью сердца ваших родителей, Люси и Джона Стори. О нем только и слышно было: «прелесть», «жизнерадостный характер», «удивительно крепкий сон». Однако ваше первое впечатление было не столь благоприятным. И с годами оно подтвердилось.

Иллюстрации на тему: в 1974 году ваш гость описал всю доску для игры в «Монополию» после того, как обанкротился в результате ошибочной рыночной стратегии.

В 1976 году, пока вы крепко спали, накачанный лекарствами по случаю тяжелейшего воспаления уха, ваш гость водостойким фломастером изобразил у вас в паху слона, использовав имеющиеся анатомические детали ради достижения стереоэффекта. Смыть рисунок оказалось невероятно сложно и больно, однако он был прекрасно исполнен и мог бы стать подлинным шедевром. Увы, художнику не суждено было его завершить.

В 1977 году этот загадочный гость подделал вашу подпись и снял деньги со счета в школьном банке (да-да, почти все ваши накопления). После чего повел весь свой класс в «Пицца-хат» и настоял, чтобы на десерт каждый съел сколько влезет. (Подсказка: в качестве компенсации вам была выдана вкуснейшая пицца «Тропикана» — ветчина, ананасы и хрустящая корочка.)

В 1979 году вы получили стипендию в престижном университете, а загадочный гость — астматик со стажем — остался с вашими родителями, Люси и Джоном. Он ходил в местную школу, когда ему этого хотелось, а когда не хотелось — торчал дома перед теликом и на пару с Люси смотрел «Смелых и прекрасных». Будучи признан большим талантом по части рисования слонов и гением по части развлечения взрослых, он всегда выходил сухим из воды.

В течение многих лет вы, Гордон Стори, прилежно учились, мечтая об успешной карьере. В 1983 году вы получили первую ученую степень, бакалавра коммерции, и вскоре вступили в гражданский брак с юной и привлекательной учительницей математики по имени Мишель. Вдвоем вы сделали первое крупное приобретение в области бытовой техники — купили холодильник. К моменту официальной регистрации брака — в 1991 году — этот холодильник был заменен другим (подсказка: новейшая модель с камерой для приготовления льда).

В том же 1991 году ваш больничный гость стал самым молодым финалистом ежегодного конкурса скульпторов имени Уайта Лонгмана. Похвалы вроде «юное дарование», «огромный талант», «многообещающее начало» сыпались на него как из рога изобилия. В 1996 году Академия визуальных искусств предложила ему оплаченную годичную стажировку в Париже. Теперь это предложение выглядит довольно щедрым, но в тот момент оно казалось самым меньшим из того, на что вправе рассчитывать юное дарование.

Если вы помните, стажировка едва не уплыла из-под носа вашего гостя перед самой церемонией награждения. До президента Академии дошли кое-какие речи юного гения — он очень доходчиво объяснял, почему чиновники от искусства знают все о живописи, но сами при этом рисуют дерьмо, которое годится только на подарочные пакеты. Заезжего куратора Метрополитен-музея в Нью-Йорке подобные речи тоже не впечатлили.

Осознав, что между карьерным ростом и тактом имеется прямая связь, юный талант почел за лучшее ухватить свою награду и бежать. В Париже он с истовым рвением набросился на Старых Мастеров и молоденьких цыпочек. Именно тогда он приобрел классический серебристый «ситроен», на котором гордо рулит по сей день.

1999-й был великим годом для вас обоих. Вы учредили свою «Школу Решительного Шага». А ваш загадочный гость вернулся домой в Счастливую Страну и был обласкан миром искусства. Среди его достижений — не только персональная выставка в престижной галерее Маркуса Тайма, но и первый в жизни брак — с прелестной дантисткой.

А затем — увы! — когда, казалось бы, ничто не в состоянии помешать его взлету, взлет все же отменяется. Юное дарование всех разочаровывает. Капризный рынок искусства теряет к нему интерес. Вторая его выставка с треском проваливается (по неизвестным, с его точки зрения, причинам). Не помогает даже злобная рецензия мстительного критика— рогоносца. Не забывайте также про молодую жену с ее требованиями и претензиями.

Такие беды подрезали бы крылья кому угодно, но только не загадочному гостю, что стоит у вашей кровати. Повзрослевший художник все еще жив и бодр и утверждает, что в его жизни как раз завершился весьма плодотворный период почти свершений. Он почти женился на нужной женщине, почти развелся с не той женщиной, почти бросил курить, стал почти зарабатывать творчеством на жизнь… Словом, масса всяких «почти», — например, сейчас он почти израсходовал отведенное ему время. Итак, теперь я попрошу вас напрячь подсознание и поприветствовать его. Ваш младший брат — Арт Стори!

Я немножко поаплодировал и посмотрел на Гордона. Невероятно: он был все в такой же глухой отключке, как и до моей речи. Вас это вряд ли удивило, а меня так буквально подкосило.

Видимо, я втайне верил, что он внезапно откроет глаза и скажет, что вышел из комы и теперь останется в сознании (при условии, что я исправлюсь и стану поласковей с Мишель). Ничего подобного не произошло, и у меня опустились руки.

Полное самоуничижение частенько помогало мне в прошлом, особенно при общении с Гордоном. Его злость или недовольство всякий раз бесследно испарялись под напором моего яростного (и притом искреннего!) самобичевания. Вот в чем прелесть безоговорочной любви — по крайней мере для тех, на кого она изливается. Нужно только пониже свесить повинную голову, и кран любви непременно откроется снова.

Поэтому я искренне полагал: даже если Гордон подсознательно наказывает меня своим инфарктом и комой, моя покаянная речь умилостивит и исцелит его. Но он не исцелился.

Я сидел подле брата и пытался переварить то, что его недуг оказался больше и сильней нас обоих. Грубая действительность наконец-то ворвалась в нашу жизнь — безоговорочно и непоправимо. Не помню, когда именно я вытащил черный фломастер и принялся расписывать белую простыню. (Я перепортил так немало скатертей.) Но вот начал — и уже не мог оторваться.

Я придвинул стул ближе к кровати и вырвался на просторы памяти. Я набрасывал сценки из нашего прошлого. В одной руке у меня был фломастер, а другой я сжимал руку Гордона, и мы унеслись прочь из палаты. Вот дом нашего детства на Трелони-стрит; местные хулиганы; крючконосые соседки. Дешевые школьные стрижки — работа маминой парикмахерши, Саманты из Рима. Вот Саманта: большие мягкие груди, которые задевали наши плечи, когда она подбривала нам затылки. Вот наши собаки: такса Синди, дворняжка Салли, сексуально озабоченный Лабрадор Адам. Вот папина первая дорогая машина; вот мамина новенькая фиолетовая сумка для гольфа — лежит в багажнике. Вот Гордон в гипсе: сломал ногу в разгар самого жаркого лета за весь век. И приступ астмы, который накрыл меня во время его венчания.

— Я объявляю вас мужем и… силы небесные, что это с ним такое?

— Не останавливайтесь, святой отец. Ну же — я объявляю вас…

— Но, Мишель, ваш шафер задыхается! В церкви есть врач?

— Это всего лишь брат Гордона. Он так шутит.

— Но он синеет, дорогая!

— Он думает, что это смешно. Святой отец, скажите — я объявляю…

— Я… гм! Я объявляю вас мужем и женой! Можете поцеловать невесту. Врача! Здесь есть врач?!

Врач — ведущий специалист неврологии — развернул испорченную простыню так, чтобы все могли полюбоваться. В палату набилась куча народу: Мишель, Сандра, Тони и разные представители медперсонала, среди них та медсестра, что не терпела дурацких выходок. Игра окончена. Пробил час Мишель: она отомщена.

— Полюбуйтесь, доктор! — злорадствовала она. — Вот как мой деверь представляет себе терапию. Невероятно!

— В самом деле, миссис Стори. Это невероятно!

По ухмылке Мишель я понял, что она мысленно провела жирную красную черту по каждой букве моего имени в списке добровольцев.

— Я даже думаю, — продолжал доктор, — что это самый крупный прорыв в области методики возврата сознания за всю историю нашей больницы. Стимулировать визуальную память и использовать ее, чтобы подключить резервы мозга и ускорить синоптическую регенерацию — это блестящая находка. Художники интуитивно понимают устройство и работу нашего сознания. Нам у них еще учиться и учиться. Вы не позволите нашему персоналу присутствовать на следующих сеансах? — обратился он уже ко мне.

Я кивнул на Мишель:

— Это должна решать моя невестка. Белые халаты разом повернулись к Мишель.

Та сделала хорошую мину при плохой игре:

— Конечно же! Я разрешаю.

ВЖ-Ж-Ж! БАЦ! МОКРОГО МЕСТА НЕ ОСТАЛОСЬ!

Я очень надеялась, что больше никогда не увижу Гордона Стори. Однако Шейла стояла насмерть: мне необходимо пройти серию сеансов, и немедленно. Я позвонила по городскому номеру мистера Стори, но нарвалась отнюдь не на психотерапевта. Трубку взяла девушка— иностранка — заспанная и крайне неприветливая. Вероятно, немка.