Сейчас, через полтора часа ходу, они взобрались на более высокий холм, в который упирался хребет. С холма открывался вид на дугу Узун-Сырта, обращенную вогнутой стороной к Карадагу. Эта дуга показалась Тане поразительно похожей на одноцветные изображения Днепрогэса, столь популярные в советскую эпоху. С плоской вершины Узун-Сырта тянулись к долине многочисленные параллельные мощные борозды и валики между ними, словно струи воды на схематизированных картинках Днепрогэса. Картинках, вошедших в набор пропагандистских штампов так же прочно, как круглый первый спутник или раздвоенные зубья кремлевской стены. Узун-Сырт выглядел плотиной, сдерживающей стихию степи, отсекал бескрайнее море, колышущееся невысокими холмами, волнами трав и колосьев.

Андрей рассказал, как шел однажды хмурым утром в самом начале двадцать первого века по Узун-Сырту, и с ним поравнялась машина, и водитель спросил его: где на этой горе находится «Водопад воспоминаний»? Андрея тогда очень позабавила эта ошибка водителя, спутавшего арку «Звездопад воспоминаний» с водопадом, которого в этих маловодных местах не было, и быть не могло. А ведь где-то, в чем-то, в некотором условном измерении, водитель тот был близок к истине.

Андрей говорил, что по Узун-Сырту проходила граница между Боспорским царством и варварской Тавроскифией, что тавры или тавроскифы жили на Карадаге, и от них долго еще оставались многочисленные дольмены — вертикально стоящие большие камни, аналоги которых можно встретить среди остатков подобных цивилизаций в Испании и Британии, и во многих других краях. Андрей рассказывал о том, как Макс Волошин гулял по Узун-Сырту с Костей Арцеуловым, выросшим в этих местах внуком художника Айвазовского, энтузиастом авиации, открывшим для летчиков знаменитые узунсыртские восходящие воздушные потоки. Как Волошин, декламируя стихи, швырнул свою шляпу, и шляпа улетела ввысь, подхваченная восходящими потоками. Как Арцеулов привел сюда других авиаторов, как проходили здесь международные ежегодные соревнования планеристов, как испытывали здесь свои первые планеры Антонов, Королев, Ильюшин, Яковлев и другие будущие корифеи авиации и космонавтики. Как в 1924 году погиб летчик Клементьев. Здесь люди учились преодолевать земное притяжение.

Андрей говорил об Узун-Сырте как о великой границе между цивилизациями. Как о границе между стихиями. Между степью и горной страной. Между небом и землей. Великая граница, великие ворота. Вход и выход.

Таня и Андрей расположились на склоне высокого холма в конце Узун-Сырта, в безветренном, прогретом солнцем закутке рядом со скалистыми зубцами. Доели остатки яств, которыми их потчевали у Синопли. Глядя на скалы, Таня вспомнила, как Андрей кричал ей тогда, в двадцатом году, высунувшись из-за камня. И как они вместе оказались за тем камнем, и как Андрей грозил гранатами.

Заря на западе темнела, в карадагских и эчкидагских хребтах перестали просматриваться нижние склоны, остались только прихотивые силуэты вершин, длинная панорама, как в планетарии. В еще довольно светлом небе ярко горела большая вечерняя звезда, и уже присоединялись к ней ее сестры, пока еще робкие и малочисленные.

Таня глядела на звезды и почувствовала, что Андрей глядит на нее.

— Таня, а ведь я сегодня выиграл приз.

— Что?

— Ваше высочество, я выиграл пари. Может быть, самое замечательное пари в своей жизни. Десять поцелуев принцессы. Целых десять поцелуев.

У Андрея сейчас было очень серьезное лицо. Даже как-то до смешного серьезное.

Они сидели плечом к плечу. Таня улыбнулась и нежно поцеловала Андрея в щеку.

— Осталось девять, — сказала она, и снова улыбнулась.

— Девять, говоришь? Ну, со вторым я тебе помогу. — Андрей вдруг крепко обхватил ладонью Танин затылок и впился губами в ее губы.

Несколько секунд Таня пыталась понять чувства и ощущения, медленно принимая ласку. Кончики языка коснулись друга, и тут горячая искра сверкнула в мозгу, опалила и оглушила. Коротким замыканием разомкнуло словно плотину. Рухнул Днепрогэс, рухнули все плотины и стены, рванул вал чего-то, долго сдерживавшегося, огненного, неудержимого. Как табун рыжих лошадей, вырвавшихся из горящей конюшни. Звезды посыпались с неба и закружились вокруг, обдавая жаром. Таня вонзилась пальцами в спину Андрею.

Время перестало измеряться секундами и минутами. Андрей целовал ее лихорадочно в губы, в шею, в нос, шептал какие-то сумасшедшие нежности. То с силой прижимал к себе, то невесомо проводил рукой, едва касаясь волосков на Таниной шее, скользил от спины к животу и, чуть-чуть не доходя до лобка, взмывал вверх, сминая футболку и стискивая Танины груди сковзь ткань. Тане было жарко, и футболка душила ее. Груди рвались наружу, к этим рукам, к этой шерстке, видневшейся в вороте Андреевой рубашки. Задыхаясь, Таня и Андрей срывали с себя все, путаясь в каких-то пуговицах и резинках, застежках и ремешках, воспламеняясь от касаний. Его пальцы летали по ее телу, меняя силу прикосновения, но оставаясь неизменно волнующими, стискивая и отпуская, скользя и замирая. Таня терлась кошкой о кудрявые пушистые заросли на крепкой выпуклой Андреевой груди, Андрей хватал ее в охапку и прижимал к себе до перехватывания дыхания, и ее груди сладко распластывались на Андреевом торсе. Его небольшие, но маняще-рельефные, железно-твердые плечи временами то откидывались от нее, давая возможность рассмотреть классический мужской силуэт, суженный книзу, к его тонкой талии, то накрывали Таню, как плотным теплым одеялом, и лицо ее в этот момент снова погружалось в жару Андреевых поцелуев. Не было ни прошлого, ни будущего, ни степей, ни гор, ни звезд, ничего, кроме их двоих, кроме их движений, их кожи, кроме учащенных ударов сердец, кроме учащенных ударов бедер.

Когда Таня пришла в себя, то увидела над собой темное поле, густо-густо усыпанное серебряными ягодами. Яркие ягоды перемигивались между собой. Наверное, она не совсем еще пришла в себя. Да это же звезды! Сейчас ночь. Андрей, его рука у нее на плече. Она повернула голову. Андрей внимательно смотрел на нее. Минуту назад Таня не могла понять, где она, и что с ней. Увидев Андрея, она вдруг поняла, что ничего и не нужно понимать. Во всяком случае, сейчас не нужно. Зачем пытаться что-то понять, когда хорошо? Андрей подоткнул ей еще какую-то одежку в дополнение к пиджаку, которым она была, как оказалось, укрыта, и молча улыбнулся.

Таня уткнулась Андрею в плечо, тоже молча, и закрыла глаза. И даже закрыв глаза, она продолжала почему-то видеть звездное небо, такое звездное, что черноты между звездами почти совсем не было, и становилось все меньше и меньше, пока не оказалось, что все небо плотно засыпано радостным серебристым посверкиванием.

Глава 49

Проснулась она от длинной птичьей трели. Какая-то ранняя пташка пела заливисто и замысловато, мажорно и бодро, вызывая в Таниной памяти давно забытые детские впечатления. Рядом спал Андрей. Таня долго смотрела на него, не удержалась и поцеловала в шею. С места, на котором они ночевали, открывался горно-холмистый пейзаж, залитый солнцем, по-утреннему яркий, контрастный, изрезанный тенями — огромными от холмов и крошечными от камней и кустов.

К Тане начали возвращаться понятия времени и пространства. Интересно, подумала она: когда мы вернемся в наше время, что будет на этом самом месте? Вот в точности на этом самом, что?

Через два дня наступил двадцать первый век. Точнее, они вступили в него. Выйдя из пещеры Пирамиды около полудня, Таня и Андрей на закате уже подъезжали к коттеджу, к тому, где Таня впервые встретила Андрея.

Андрей вдруг как-то резко притормозил.

— Что случилось? — встревожилась Таня.

— Смотри, — показал он. С перекрестка, сковзь голые верхушки деревьев, было видно что-то безобразно-черное. Таня не сразу поняла, что это и был их коттедж. Андрей медленно повел машину, мимо проплыли распахнутые глазницы окон, а над ними, там, где была раньше крыша, — теперь торчали пузырчатые остовы балок цвета воронова крыла. Стало понятно, что изнутри выгорело все дотла, остались только стены.

Поздно вечером они сняли квартиру в хрущевке. Андрей на следующее утро попросил Таню оставаться там и не отвечать ни на какие звонки. Вернулся уставший и помрачневший.

— Нужно уезжать, — хрипло начал он. — Прямо сейчас ехать опасно. На вокзале ночью мы будем, как на ладони. Утром — в самый раз, смешаемся с городской суетой и двинем. Поедем электричкой, а потом пассажирским поездом. Машину будут искать, ее оставим в Крыму.

— Почему уезжать? Нас ищут? Кто? И что случилось с домом? Я никуда не поеду, пока ты мне не расскажешь.

Андрей большими глотками выпил разом стакан остывшего чая и произнес:

— Я расскажу тебе даже больше, чем ты думаешь. В общем, так. Я перерыл Интернет, местные форумы на темы городских происшествий, а для проверки и уточнения договорился с одним человеком, чтоб он порасспросил соседей по кварталу. Кое-что пробил через пожарку. Сейчас развалины дома опечатаны, этим делом занимается УБОП. Все говорят о том, что это была бандитская разборка. В общем, пожар произошел четыре дня назад. По словам соседей, сначала подъехала незнакомая машина, потом слышали выстрелы, в машине вылетели стекла — видно, в нее попали. Потом еще несколько выстрелов вокруг дома, а еще через пару минут в доме раздался взрыв, и повалил дым из окон. После этого машина уехала, минут через десять прибыли пожарные и менты. Из горящего дома успели выташить сильно обгоревшего старика, но он был уже мертв. Его опознали, это Глеб Сергеевич.

— Глеб Сергеевич умер?!

— Да. И вот еще что. Во время одного из последних разговоров с ним я кое-что узнал от него о твоем деле. В общем, Тань, о Владимире Петровиче можно больше не беспокоиться. Помнишь, Глеб Сергеевич пугал тебя Владимиром Петровичем, королем недвижимости? На основании заключения судмедэкспертизы, смерть Влада была квалифицирована как несчастный случай. Глеб Сергеевич разыскал Владов ноутбук по горячим следам и отдал, через посредников, Владимиру Петровичу. Дело выглядит для Владимира Петровича примерно так, как оно и было: Влад погиб по собственной неосторожности, а ты заблудилась в лесу в состоянии шока. Ноутбук подбросили Владимиру Петровичу, как будто от тебя.