Он захватил Кэсси врасплох. Всем своим поведением он полностью подтверждал слова Ника. Притворщик и подонок! И ведь даже не предупредил ее, что прилетит. Просто появился на пороге клиники и попросил позвать ее. А когда она вышла, то увидела в вестибюле толпу репортеров. Он устроил пресс–конференцию прямо там же, без всякого предупреждения. Кэсси выглядела усталой, измученной, совершенно неподготовленной. Именно то, что ему было нужно. Десмонд Уильямс хотел заставить всю Америку сочувствовать ей, хотел, чтобы люди простили ей несостоявшийся перелет.

Он мог не беспокоиться — Америка ей все простила. В отличие от него самого Кэсси чувствовала себя настолько измотанной и одновременно потрясенной, что в конце пресс–конференции не выдержала и разрыдалась, чего он от нее и ожидал.

Когда репортеры разъехались, Десмонд вышел вместе с Кэсси на крыльцо и в словах, не допускавших ни малейших сомнений, объяснил, чего он от нее хочет. Он дает ей «двухмесячный отпуск», как он выразился. Первого сентября она должна вернуться в Лос — Анджелес для тренировок и брифингов, а четвертого октября они с Билли полетят, тем же маршрутом, с небольшими изменениями, связанными с погодой. Любые отклонения от этого плана, так же как и ее отсутствие в Лос — Анджелесе после первого сентября, приведут к судебному процессу. Для большей убедительности Десмонд привез с собой контракты, которые они с Билли должны были подписать, и, кроме того, сказал, что забирает самолет, на котором они прилетели из Лос — Анджелеса.

— Что–нибудь еще хочешь забрать? Может быть, мои туфли или нижнее белье? Они, вероятно, тоже оплачены из твоих денег. Обручальный перстень остался в Лос — Анджелесе, но он твой, можешь пользоваться. Ах да, и вот это кольцо, пожалуйста.

Дрожащей рукой она сняла с пальца обручальное кольцо и протянула ему. Все происшедшее за эти несколько дней казалось ей ужасным кошмаром. И сейчас Десмонд Уильямс смотрел на нее взглядом, в котором отсутствовало всякое сочувствие. Вообще отсутствовали какие бы то ни было эмоции по отношению к женщине, которая считалась его женой.

— Носи его до окончания перелета, чтобы не вызывать сплетен. А потом можешь потихоньку избавиться от него. Как захочешь, на твое усмотрение.

— Значит, все делалось только для этого? Просто рекламный трюк перед перелетом? Любимая девушка всей Америки и финансовый магнат? Но к чему такие хлопоты? И что произошло теперь? Почему ты вдруг решил раскрыться? Только из–за того, что мне пришлось отложить перелет? Неужели это смертный грех? Конечно, менять планы неудобно. Иногда это дорого обходится. Но ведь всякое могло случиться: и с самолетом, и со мной. Что, если бы я заболела… или забеременела?

— Такая опасность нам никогда не грозила. Я не могу иметь детей.

Об этом Десмонд тоже никогда ей не говорил. Он сознательно ввел ее в заблуждение, обещал, что когда–нибудь потом, позже. А сейчас он полностью раскрылся перед Кэсси, не заботясь о том, как выглядит в ее глазах. Единственное, что его волновало, единственное, чего он хотел от нее, — это перелет.

Десмонд ясно дал понять, что, если она этого не сделает, он предъявит иск и, возможно, опозорит ее публично. Но как ни странно, Кэсси это мало волновало. Его ложь, его предательство — вот что ужасало. Он предложил ей выйти за него замуж, притворялся влюбленным, заботливым и внимательным. В то время как на самом деле его интересовали лишь перелет, самолеты, которые удалось бы продать потом, и реклама, которую он организовывал с самого начала и до последней минуты.

— Чего ты от меня хочешь? — устало спросила Кэсси.

— Чтобы ты летала. Я всегда хотел от тебя только этого. И еще чтобы все в тебя влюбились. Люблю ли тебя я, никогда не имело ни малейшего значения.

— Для меня имело. — На глазах ее снова выступили слезы. Она ведь ему верила.

— Ты еще слишком молода, Кэсси. Когда–нибудь ты будешь довольна, что сделала это.

— Но что заставило тебя на мне жениться? Я бы все равно полетела в это кругосветное путешествие.

— Эффект был бы не тот. — Он произнес это без малейшего смущения.

Значит, их брак, свадьба… Он в точности все это просчитал, и ничего больше. Интересно, он хоть когда–нибудь думал о ней, хоть когда–нибудь, хоть на минуту испытывал к ней какие–то чувства? Кэсси оказалась полной идиоткой, простодушной дурочкой, которую использовали как хотели. Сейчас она со стыдом и болью вспоминала о физической близости с ним. Даже их медовый месяц оказался обманом, игрой на публику. А потом остался только бизнес. Десмонд не стал тратить время даже на видимость любовных отношений.

— Ты никогда не воспринимала перелет достаточно серьезно. То, что ты сейчас с такой легкостью решила его перенести, лишний раз это доказывает. Вероятно, мне следовало подыскать кого–нибудь другого… но тогда ты показалась мне идеалом, воплощением моей мечты.

Он смотрел на жену с таким видом, будто это она его обманула. Кэсси в изумлении не сводила с него глаз.

— Жаль, что ты остановился именно на мне. — Теперь она и в самом деле так думала.

— Поздно об этом говорить. Для нас обоих слишком поздно. Мы чересчур далеко зашли.

— Вот это верно.

Он–то действительно слишком далеко зашел.

Больше ему, по–видимому, нечего было ей сказать. Ни слова сочувствия или сожаления, ни единого слова извинения. Он лишь повторил, что первого сентября Кэсси должна быть в Лос — Анджелесе. Они с Билли подписали контракты, и Десмонд уехал в аэропорт. Он получил все, за чем приезжал, — их с Билли обещания, скрепленные подписями, и новый всплеск рекламной шумихи, в которой снова в полной мере использовал Кэсси. Уже к началу следующей недели вся страна знала о несчастье с ее отцом и видела ее в слезах. Вся Америка ей сочувствовала. И это лишь усилило интерес публики к предстоящему перелету.

Тем временем на отца обрушился целый шквал подарков, цветов, визитных карточек и открыток с пожеланиями скорейшего выздоровления. Букеты и подарки раздавали сначала другим пациентам, а потом стали отправлять на грузовиках в другие больницы и церкви. Кэсси никак не ждала такой бурной реакции, а Десмонд — он все это предвидел и, как всегда, точно знал, что делает.

Все это время он продолжал снабжать прессу информацией. Кормил их историями о том, как упорно Кэсси работала все предшествующие месяцы, как они все продолжают трудиться над усовершенствованием ее самолета. Затем в августе неожиданно появилась информация о том, что в одном из моторов обнаружены неполадки. Во время туннельных испытаний в Калифорнийском технологическом институте мотор внезапно загорелся, что привело к непредвиденным разрушениям. Эти неполадки могут быть устранены, сообщалось в прессе, однако, надо полагать, само провидение вмешалось в их планы, вынудив отложить перелет из–за несчастья с отцом Кэсси. Кэсси узнала об этом из газеты. Они читали ее вместе с Билли, и тот даже присвистнул.

— Ничего себе! Как бы тебе понравилось оказаться над Тихим океаном на горящем моторе? — спросила Кэсси.

— Дайте мне только лишнюю банку пива, капитан, и я для вас горы сворочу, — ухмыльнулся он.

Однако оба понимали, что это не шутки. Несколько раз обсуждали случившееся с инженерами. Те заверили их, что теперь все в порядке.

Для Кэсси это лето выдалось очень тяжелым. Она все еще не оправилась от шока после ошеломляющих открытий, связанных с Десмондом. Много думала о Нике. Часто ей хотелось ему написать, но она не могла подобрать нужных слов. Очень трудно было признать его правоту, признать, что Десмонд оказался в точности таким, каким описывал его Ник. Это выставляло ее, Кэсси, в смешном свете. В конце концов она написала ему об отце, о том, что перелет отложен, и о том, что она любит и всегда будет любить его одного.

Все остальное она расскажет ему при встрече, решила Кэсси. Может быть, ей и в самом деле тоже записаться в добровольцы? Но нет, не стоит даже думать об этом до того, как закончится ее тихоокеанский перелет. Может быть, потом, в ноябре, она полетит повидаться с Ником. Уже два месяца они о нем ничего не слышали. Уговаривали себя, что во время войны это дело обычное. Война в Европе бушевала вовсю, и они могли только надеяться, что Ник цел и невредим, поскольку не получили извещения о его гибели. Кэсси очень по нему тосковала. Читала все, что попадалось под руку о войне в Европе и о положении в Англии.

Что до предстоящего тихоокеанского перелета, то он утратил для нее всякую привлекательность. Одно дело — совершить такое по собственному влечению или под влиянием любви, и совсем другое — под действием угроз. Кэсси сознавала, что это тем не менее все равно интересно, однако сейчас ей больше всего хотелось поскорее покончить с этими утомительными обязательствами и начать наконец жить собственной жизнью.

Состояние отца после возвращения домой заметно улучшалось. Он похудел, бросил курить, выпивал очень редко. День ото дня он выглядел все более здоровым и крепким. В конце августа Пэт уже вернулся в аэропорт, полный сил и невероятно благодарный Билли за то, что тот остался. На Пэта произвело впечатление то, как они с Кэсси вели дела в аэропорту. Но больше всего его поразила собственная дочь. Потрясающая, редкая девушка, рассказывал он всем вокруг. Из–за него она отложила свой тихоокеанский перелет! Как будто все вокруг об этом уже не знали…

Кэсси ничего не рассказывала отцу о своих проблемах с Десмондом, однако Пэт чувствовал: ее что–то гложет. Пытался угадать, что это — Ник или что–то другое? Лишь вечером накануне отъезда Кэсси рассказала отцу обо всем.

— Что тебя беспокоит, Кэсс? Ник?

Пэт знал, что его дочь просто одержима Ником. Его тревожила вновь возникшая между ними близость. Как жаль, что у них все так вышло! Но ведь не могла же она ждать его до бесконечности, если он сам этого не хотел. Он, Пэт, пытался убедить друга в том, что так делать нельзя. Но молодые никогда не слушают старших. Правда, Ник не так уж и молод. Пора бы уже кое–что понимать в жизни. Однако, как большинство мужчин, он просто глупеет, когда дело касается женщин.