— А когда он был не занят? Деловой наш.

Фёдор прошёл на кухню, поставил пакеты на стол. А Настя не утерпела, поинтересовалась:

— А ты чем занимаешься?

— Так я это, «Ультру» купил. Точнее, с другом напополам купили. Он сам в Москву перебрался, а я здесь заведую. Хороший доход приносит, между прочим.

— С ума сойти. — Настя на самом деле была поражена. — Ты молодец, Федя.

— Мой клуб — моя крепость, — рассмеялся он.

— Не пьёшь?

Он странно скис.

— Знаешь, Настён, как на духу тебе скажу, иногда и рад бы. Но ведь в чём свинство, привык к хорошему. Не меньше ста баксов за бутылку. А за такие деньги особо не попьёшь, разоришься. Приходится вести трезвый образ жизни.

— Молодец, — снова похвалила его Настя, рассмеявшись.

— У меня такое чувство, что ты мне кличку дала, — несколько язвительно отозвался Лер. — Молодец!

— А что поделать, раз ты молодец?

Он на часы глянул.

— Ладно, я пойду, у меня дела. — В расстройстве поскрёб гладко выбритый подбородок. — Пожарники должны прийти, снова будут душу и деньги из меня тянуть. Но мы с тобой ещё поговорим. Ты ведь не уезжаешь?

— Нет, пока не уезжаю.

— Вот и отлично. Солнцева, я, честно, рад тебя видеть. — Он окинул Настю выразительным взглядом и пошловато хмыкнул. — Особенно, когда ты так выглядишь. Как из журнала.

Настя поморщилась.

— Только не говори из какого, — попросила она. — Не хочу знать.

Федя ухмыльнулся, потом посмотрел на девочку, которая стояла у стены и внимательно за ними наблюдала.

— Пока, мелкая Солнцева, — попрощался он.

Вика выдвинула ногу вперёд, совсем как отец, и упёрла руку в бок, принимая вызывающую позу.

— Я — Маркелова!

— Вот сейчас я вижу, — рассмеялся Лер. — Потом поговорим, Насть.

— Поговорим, — согласилась она, открывая ему дверь. — Удачи тебе с пожарниками.

Федя рукой махнул и быстро спустился по ступенькам, хлопнула подъездная дверь.

— Мам, кто это?

Настя на дочку обернулась, та на самом деле выглядела обескураженной.

— Это дядя Федя, друг моего детства. И не говори, что он тебе не понравился. Такого ещё не было. — Настя прошла на кухню, а Вика замерла в дверях. Посмотрела в задумчивости.

— У тебя, оказывается, было трудное детство.

Настя от неожиданности замерла, перестала шуршать пакетом, через плечо обернулась, но дочка уже убежала в свою комнату. Оставалось лишь в растерянности хмыкнуть.

Сергей приехал на следующий день. Настя ждала его появления, мысленно пыталась просчитать время — когда он, самое позднее, может прилететь; сколько времени ему потребуется, чтобы выяснить, куда они с Викой уехали, а это зависит от выдержки Лиды и больше ни от чего; сколько времени добраться сюда. Она ждала его и волновалась. Кормила дочку завтраком, почти не слушая, что та ей говорит, только кивала. Потом они вместе сходили в салон красоты, Настя сделала маникюр, а Вика внимательно наблюдала за процессом. Она любила ходить вместе с матерью в салон, даже никогда не канючила, сколько бы времени не требовалось потратить на наведение красоты, Вике всё было интересно, а уж если ей самой нужно было сесть в парикмахерское кресло — восторгу не было предела. В этот раз в салоне они провели около часа, и когда вышли на улицу, Настя сразу кинула взгляд на часы. Время приближалось к обеду, и по Настиным подсчётам Маркелов должен был вот-вот появиться. Даже подумала, что когда они вернутся к дому, он уже будет их ждать у подъезда. Вот только предугадывать, в каком настроении он будет — не хотелось. Это он провинился, а не она, и выслушивать его претензии за столь скорый и сумасбродный отъезд, она не намерена.

Но у подъезда их никто не ждал, Настя ещё постояла немного на улице, наблюдая за дочкой, которой захотелось покататься на качелях. Та побежала на детскую площадку, а Настя снова окинула некогда родной двор изучающим взглядом. Сейчас все события, произошедшие десять лет назад, — любовные страсти, осуждение соседей, шёпот за спиной — всё казалось странным, и происходило вроде бы не с ней. Когда-то мнение окружающих имело для неё огромное значение, даже мнение людей, которых она толком и не знала, но которые, проходя мимо, могли бросить на неё косой взгляд. И это задевало, это было важно и беспокоило, не давало жить спокойно, ведь так воспитывали её родители, вкладывая в её голову приличия, которые соответствовали их окружению. С годами всё изменилось, не то чтобы наплевать стало, просто изменились ценности, приоритеты; черта, за которую невозможно заступить, отодвинулась и стала чётче, не столь размытая, обусловленная одним словом «нельзя». С возрастом стало понятно, что именно нельзя, а что иногда и необходимо, как бы двулично это не прозвучало.

Что удивило, так это то, что лавочка под кустом сирени, до сих пор была на прежнем месте. Настя настолько этому удивилась, что даже прошла на детскую площадку, чтобы рассмотреть поближе. Не подошла, вдруг испугалась чего-то. Остановилась рядом с качелями, толкнула их, улыбнулась дочке, а сама всё смотрела и смотрела на лавочку. Не давала покоя мысль, что здесь, в этом городе, в этом дворе, ничего не изменилось за десять лет. Она вернулась сюда и почувствовала себя восемнадцатилетней. Не дома, для этого не хватало родителей и чувства покоя в душе, но всё вокруг было знакомо, всё было по-прежнему. Здесь прошла большая часть её жизни. Это было странно, удивительно и… что там говорить? Трогательно. Трогательно настолько, что плакать хотелось. То ли от счастья, что вернулась, то ли от тоски по прошлому, которого не вернёшь.

Серёжка приехал чуть позже. Настя готовила обед на кухне, время от времени поглядывала в открытое окно, на детскую площадку, где Вика пыталась подружиться с местной девочкой, по виду, своей сверстницей. Они уже некоторое время вместе катались на качелях, говорили о чём-то, и даже смеялись. А потом Вика громко крикнула:

— Папа приехал! — и Настя едва тарелку из рук не выронила. Кинулась к окну, увидела, как Вика бежит через детскую площадку, а с другой стороны во двор въезжает чёрный джип Маркелова. Сердце у Насти в груди сделало странный кульбит, даже дыхание сбилось. Она вцепилась в подоконник, с напряжением наблюдая за автомобилем мужа. Вика уже в нетерпении подпрыгивала на тротуаре, ожидая, когда отец припаркуется и выйдет из машины. И руки к нему протянула, как только хлопнула дверца машины. Настя мужа в этот момент видеть не могла, куст боярышника мешал, и поэтому когда Сергей возник в поле зрения, ощутила горячую волну, больше похожую на волнительный трепет, которая мгновенно затопила её изнутри. Она боялась его появления, боялась встретиться с ним взглядом, заговорить с ним… Хотя, это ведь он должен бояться, а не она!

Серёжа тем временем дочку на руки подхватил, поцеловал её в щёку, а Вика его за шею крепко обняла, что-то затараторила, как поступала обычно, соскучившись. Потом рукой на детскую площадку указала, видимо, показывая новую подружку. Маркелов кивнул, но на подружку дочки кинул лишь быстрый взгляд, а потом голову повернул и взглянул на окна квартиры. Приметил жену у кухонного окна, они взглядами встретились, Настя задохнулась и поспешила отойти.

Газ выключила, когда почувствовала запах подгоревшего мяса. Но сейчас не в состоянии была заниматься обедом, а точнее, его спасением. Крышкой сковороду накрыла, руки полотенцем вытерла и в нетерпении откинула его в сторону, не обратив внимания на то, что оно на пол упало. И прислушивалась: к звукам за окном, к голосам, к скрипу качелей, к звуку захлопнувшейся подъездной двери, а потом дверь квартиры открылась. Без звонка, стука, Маркелов просто дверную ручку дёрнул и вошёл. Настя резко отвернулась к окну, когда поняла, что ещё секунда — и он окажется на кухне. Увидела дочку, вернувшуюся к качелям, видела, как Вика, продолжая подпрыгивать на месте от радости, делится с незнакомой девочкой новостями. Папа приехал!

— Настя.

— Я же говорила, что всё бросать и приезжать не стоит.

Сергей на кухню вошёл, обвёл непривычно тесное помещение взглядом. Если честно, ничего не узнавал, только если саму квартиру и вид из окна. И запахи. Пахло жаренным со специями мясом и немного ванилью от большой белой свечи, стоявшей на старом холодильнике. Настя всегда покупала эти ароматизированные свечи, ей нравился аромат. Но всё это не имело никакого отношения к этой квартире, это были запахи их дома, их настоящего, а не прошлого, которое жило здесь. Или Настя надеялась, что жило.

Маркелов осторожно повёл левым плечом, чувствуя, как оно ноет с каждой минутой всё сильнее, потом присел на табурет, не сводя с жены напряжённого взгляда. Не знал, что сказать ей. Пока ехал из Москвы, пытался речь сочинить, казалось, что получается, но сейчас стало понятно, что в голове ни одной дельной мысли, всё впустую.

— Зачем ты из дома уехала? Я приехал, а вас нет.

— А ожидалось, что я буду дома тебя ждать? Как всегда. — Она вплотную подошла к открытому окну, понимая, что не может посмотреть на мужа. Не хотелось показывать ему своё волнение.

— Настя, — снова начал он и запнулся. — Я тебе всё объясню. Я тебе клянусь.

— Что ты делаешь? — Она не выдержала и горько усмехнулась. Повернулась наконец. — Ты мне клянёшься? Серёж, у тебя, вообще, совесть есть?

— Есть, — произнёс он, но вроде бы через силу.

— Нет у тебя совести! — Она наклонилась, подняла упавшее полотенце. — Ты зачем приехал?

— Что значит, зачем? — удивился он. Поднялся. — Я приезжаю, ни тебя, ни ребёнка дома нет. А эта Мата Хари грё…

— Серёжа!

Он рукой махнул.

— Подружка твоя загадки мне загадывает! Уехала, видеть тебя не хочет!..

— Не хочу, — подтвердила Настя в запале.

— И для этого нужно сбегать? Тебе что, двенадцать лет?