– Ты полагаешь, женщин влечет к Ардету?

– Только не меня, разумеется. Я вполне довольна собственным мужем, да будет тебе известно. А ты можешь считать себя счастливой. И к тому же храброй.

Джини едва не подавилась миндальным печеньем.

– Я? Храбрая?

Лоррейн кивнула.

– Любой согласится, что в твоем муже есть нечто почти угрожающее, нечто свидетельствующее о его уверенности в себе и властности.

– Да, он фигура внушительная.

– Но никто не слышат, чтобы он говорил с кем-нибудь грубо или даже резко. Кормак утверждает, что Ардет не схватится в случае чего за шпагу или пистолет, но мужчины ведут себя с ним осторожно. Ты должна была это заметить.

Джини покачала головой. Она редко замечала кого-то еще, если Ардет находился в комнате.

– Мужчины предпочитают соблюдать осторожность, но женщины дрожат при намеке на опасность. От страха… или от желания.

– К моему мужу? – уточнила Джини в недоумении.

Она считала, что единственная испытывает это чувство.

– Не знаю, стоит ли спрашивать, насколько внешность Ардета соответствует его искусству.

– Какому искусству?

– В постели, гусыня. О чем еще, как ты думаешь, судачат женщины, сидя за своим вязаньем или шитьем? Уж не о петлях и стежках, поверь мне.

Джини почувствовала жар, который распространялся по ее телу вверх, начиная где-то от кончиков пальцев на ногах. Состроив мину, приличествующую графине, удивленной бестактностью вопроса, она сказала:

– Мне и в голову не могло прийти, что ты задашь подобный вопрос.

Лоррейн расхохоталась:

– Как здорово это у тебя вышло! Вот уж не думала, что моя маленькая сестренка стала такой умной и находчивой. Настоящая леди!

Джини на это ничего не ответила. А взглянув на приколотые к ее платью часики, вдруг спохватилась:

– Боюсь, что мне пора собираться. Я надеялась повидать своего племянника.

– Я и не предполагала, что ты приедешь повидаться со мной. – Лоррейн вдруг снова превратилась в ту усталую, поблекшую женщину, какой ее увидела Джини на приеме в Карлтон-Хаусе. – Моему ангелу сегодня нездоровится. Врач собирался сделать ему кровопускание, после чего мальчик будет спать весь день. Может, ты нашла бы время заехать к нам завтра еще раз? – Лоррейн оживилась. – И привезла бы с собой ворона, о котором столько говорят? Питеру это очень понравилось бы. Он очень редко выходит из дома. И вдруг такая удача – познакомиться в один день и с новой тетей, и с говорящей птицей!

Джини согласилась. Визит к сестре оказался не столь неприятным, как она опасалась. К тому же ей хотелось повидать мальчика.

Когда Джини в этот же день за обедом упомянула о приболевшем племяннике, Ардет нахмурился и напомнил ей, о чем говорила Лоррейн на приеме у принца. Вид у Ардета был при этом не только встревоженный, но и сердитый. К счастью, гнев его был направлен только на врачей, которые не имели представления о том, чем нужно лечить ребенка ломимо кровопусканий, которые только ослабляли организм и без того слабого пациента.

– Они лишают дитя крови, необходимой для жизни. Как они могут ожидать, что это восстановит его силы? Скажите им, чтобы они прекратили такое лечение.

– Я? Кто я такая, чтобы говорить приглашенным Лоррейн специалистам, как лечить мальчика?

– Вы его родная тетка. Сделайте это, прошу вас.

Джини послушалась.

Как она и ожидала, Лоррейн рассмеялась ей в лицо.

– Я слышала, что твой муж обладает необыкновенными познаниями, и знаю, что леди Винросс прямо-таки воспевает его успехи в области медицины. Но джентльмены, которые наблюдают за здоровьем Питера, учились в Эдинбурге и признаны лучшими врачами страны.

– Однако они не вылечили короля, не так ли?

– О, но ведь у короля умственное расстройство, как ты знаешь. А у Питера всего лишь слабые легкие.

– Ты все-таки подумай об этом, в словах Ардета есть логика. Он не ошибается.

Пока они поднимались по лестнице, Лоррейн молчала. Остановившись у двери в детскую, вдруг заговорила:

– Да, в его словах действительно что-то есть, потому что после каждого приступа болезни Питер все медленнее поправляется. Я попрошу Кормака поговорить с врачами. Но мой мальчик уж точно почувствует себя бодрее, когда увидит тебя и твоего удивительного ворона.

Олив выронил из клюва позолоченные щипчики для сахара, которые успел утащить с чайного подноса.

Ребенок казался особенно маленьким на огромной кровати, бледненький и худой. Но он улыбнулся и попытался сесть, чтобы поклониться, как подобает джентльмену, своей новой тете, глаза у которой были такими же зелеными, как у него. Олив сделал поклон, сидя на плече у Джини, потом слетел на кровать и с важностью прошелся по ней, ничуть не убоявшись накрахмаленной сиделки, которая хотела было схватить ворона.

– Оставь Питера в покое, несносная ты птица! – прикрикнула на ворона Джини.

Но Питер пришел в восторг от этой шалости, залился смехом и захлопал в ладоши… и тут же начал кашлять и задыхаться, ловя ртом воздух.

Лоррейн приказала сиделке принести последние предписания, а потом отправить лакея за врачом. Она взяла ребенка на руки и, глядя поверх его головы на Джини глазами, полными слез, сказала:

– Прости, но тебе придется уйти. Мальчик перевозбудился.

От того, что увидел ворона? Джини подчинилась, потому что не знала, что еще можно сделать. Уже у двери она обернулась и напомнила сестре:

– Пожалуйста, убеди их не делать ему кровопускания. Он такой слабенький.

– Мы спросим врачей.

А эти «лучшие в стране» эскулапы не знают и не признают никакого другого курса лечения, подумала Джини с болью в сердце и глубокой жалостью к милому малышу.

– В парк, миледи? – спросил Кэмпбелл, когда она села в карету после своего короткого визита. Он был убежден, что сестры разругались в пух и прах, и надеялся прогнать с лица своей хозяйки мрачное выражение. – Нет? Тогда, может быть, к Гюнтеру? Мы могли бы заказать там ваше любимое мороженое. Или за покупками? Вы, леди, очень любите делать покупки.

– Просто домой, Кэмпбелл. Просто домой. – Когда они уже были в дороге, Джини погладила ворона по голове. – Ну а ты что думаешь, Олив?

На этот раз он не нашел что сказать.

Глава 15

Джини не могла уснуть в эту ночь, после редкого вечера, проведенного дома в одиночестве. Ардет сказал, что едет куда-то по делам. Это ее беспокоило. Она не могла расспрашивать его, куда и с кем он едет, потому что он был человеком замкнутым, да и брак их был не такого рода, чтобы допускать расспросы, и это ее тоже беспокоило. Она ничуть не приблизилась к тому, чтобы понять его, и боялась, что этого ей не добиться вообще.

Беспокоилась она и о маленьком больном мальчике, своем племяннике. Какой беспомощной выглядела ее сестра, какой напуганной… Да и сама Джини преисполнилась теми же чувствами.

Единственным человеком, который всегда мог прогнать ее страхи и опасения, был Ардет. Пропади все пропадом, какая досада, что его нет дома именно тогда, когда ей так нужно поделиться с ним своими печалями! Очень нужно! Пусть он и не всегда дает ей прямой ответ на каждый ее вопрос. Джини вспомнила слова Лоррейн о том, что Ардет с его властностью и непроницаемостью привлекает женщин… Что касается его непроницаемости и даже таинственности, то ей эти качества мужа вовсе не казались привлекательными. Как и то, что он слишком часто уезжал из дому.

Она чувствовала себя принцессой, заточенной в башне. Прекрасный рыцарь явился, чтобы ее спасти. Он преодолел глубокий ров, взломал ворота, сбил замки с дверей темницы, порвал цепи, убил дракона – и ускакал на своем коне. Исчез. Нет, совсем не так должна была кончаться сказка!

Бедная, достойная жалости принцесса, которая живет в полной безопасности среди золота, драгоценных камней и телков! Она окинула взглядом свою роскошную спальню, одну из множества комнат в ее собственном, полном сокровищ доме. Как смеет она жалеть себя? Как смеет жаловаться на то, за что должна быть бесконечно благодарна? Ей же ничего не было обещано, кроме прочного дружеского союза. Мало того, Ардет ведь поклялся, что удалится через полгода. Осталось неделей меньше пяти месяцев, так что ей лучше постепенно привыкать к его отсутствию. К тому же она теперь сильная женщина. Он говорил ей об этом, но он и помог ей стать такой. Она должна смотреть в лицо всем трудностям, которые уготовила ей судьба.

Джини вытерла слезы и сказала себе, что плачет она из-за своего деликатного положения. Господи, сегодня вечером она напустилась на Мари за то, что та слишком туго затянула шнурки корсета, и Джини даже не могла толком поесть за обедом. Она оставила мисс Хэдли и Джеймса Винросса за столом, а сама ушла из столовой, сославшись на неважное самочувствие. Это их вроде бы огорчило, но не настолько, чтобы прервать разговор о книге, которую Джини не читала и оттого почувствовала себя еще более глупо. Она была рада, что эти двое так хорошо сошлись друг с другом, – ведь она и предполагала именно это, – однако их растущая близость как бы делала ее чужой и лишней. Что, если они поженятся и уедут, чтобы жить собственной жизнью, без некоей слезливой беременной женщины? Джини останется в полном одиночестве. Конечно, она будет рада за них, довольна своим успешным сватовством… и несчастна.

Она подумала, что Ардет, уходя от нее, заберет с собой ворона.

Джини высморкалась и мысленно сделала себе строгий выговор. Хватит упиваться жалостью к себе. Она должна чего-нибудь поесть. Все дело в том, что она голодна. Отсутствие еды, общества себе подобных и понимания окружающих может довести до мигрени. Джини сунула ноги в шлепанцы, накинула халат – не новомодный, из тоненькой, как паутина, ткани, а из доброй старой фланели, – на тот случай, если кто-нибудь из слуг еще не спит, – зажгла свечи в двойном канделябре и спустилась в кухню, где уже никого не было.