– Кар! – Вскрик ворона прозвучал так, словно у птицы першило в горле. Весь мокрый, грязный и явно потерявший пару-другую перьев, Олив дрожал мелкой дрожью. – Кар!

– Где ты пропадал, глупая птица? Пари держу, что ты ничего не ел несколько дней. Бог знает, научишься ли ты хоть когда-нибудь сам находить для себя пропитание! – Джини принялась скармливать ворону кусочки бисквита, который она всегда держала на ночном столике, чтобы унимать спазмы в желудке. – Ты же знаешь, что лорд Ардет не хочет, чтобы ты надолго пропадал.

Вытерев темные перья носовым платком, Джини погладила ворона и нащупала глубокую рану под крылом.

– Какое несчастье! Ты что, подрался? С каким-нибудь ястребом? Бедняжка! Ты не должен водить компанию с этими дьяволами.

Олив понурил голову. Она права. Уж лучше тот дьявол, которого он знал.

Джини подумалось, что глупо разговаривать с вороном, но, кажется, он успокаивается, слушая ее голос.

– Нет, если хозяин сердится, ты лети прямо ко мне. Запомнишь, бедный ты мой?

Джини почудилось, будто птица пробормотала: «Мой, пока смерть нас не разлучит», – но это было бы слишком: каким бы хорошим подражателем ни был ворон, он не настолько умен и словарь его не настолько обширен, чтобы составлять осмысленные фразы.

– Ты не мог бы сказать такое, – раздумчиво произнесла она.

И была права. Вот что он провещал на самом деле, глядя на закрытую дверь в смежную комнату:

– Мой, пока смерть делает свое дело.

Глава 10

Рэндольфы приехали ранним утром на следующий день со всеми своими вещами, сыном и старенькой собачкой.

– О, я, кажется, не упомянул, что у них есть собака? – спросил Ардет у Джини, когда взаимные представления состоялись.

Джини понравились Рэндольфы. Приятные в общении, откровенно благодарные за то, что получили новые должности, восхищенные предназначенными для них комнатами и крепко привязанные друг к другу. Права прислуги, собственно говоря, никакие охранялись, и супружеская чета осталась без жалованья, без пенсий и даже без рекомендательных писем. Но они удовлетворялись взаимной поддержкой, тем, что имеют друг друга. Джини этому позавидовала.

После того как он помог перенести вещи в дом, юный Шон Рэндольф был отправлен в школу, несмотря на его заявление, что он уже выучил все буквы и цифры и теперь мог бы работать в конюшне. Когда Джини пригласила миссис Рэндольф обойти вместе с ней весь дом и познакомиться таким образом с жилыми и подсобными помещениями, маленькая лохматая собачка затрусила следом за ними.

– Не подумайте, мэм, что она будет вертеться под ногами. Она толстая, ленивая, только и любит, что поесть, да чтобы ей почесали за ушами, да подремать на солнышке. Старая Хелен будет, как всегда, спать в ногах постели у мальчика.

Джини не возражала. Зато Олив возражал, да еще как!

– Адский пес! Адский пес!

Гремлин вспомнил злобных псов-демонов и поднял такой невероятный шум, что половина лондонских голубей взлетела над городом.

Миссис Рэндольф заткнула уши пальцами, а слезливая горничная Сьюзен, которую в доме прозвали горшком с водой, немедля разревелась в голос.

Ардет, который как раз в это время показывал мистеру Рэндольфу винный погреб, примчался со всех ног, готовый защищать своих подопечных от всевозможных посягательств.

Граф посадил ворона себе на сгиб локтя и глянул одним своим черным и блестящим глазом в такой же блестящий и черный глаз птицы.

– Ты хочешь туда вернуться?

Он имел в виду отнюдь не винный погреб. Гремлин в ответ только щелкнул клювом.

– Собака останется здесь. Вы подружитесь.

– Подружимся?

– Ну да. Станете друзьями. Понял?

– Я… да.

Когда Рэндольфы уже обосновались в доме, Олив все-таки показал, кто тут главный. Он научился подражать голосу мистера Рэндольфа и подавал собаке команды «Сесть!», «Встать!», «Ко мне!» и так далее – исключительно ради собственного дьявольского удовольствия. В конечном счёте он все же оставался бесом. Он также приучил собаку делиться с ним едой, не то принимался клевать ее в зад. Утомившись, усаживался бедняжке Хелен на ее широкую спину и нес патрульную службу в саду за домом, охраняя его от нежелательных гостей, в том числе и от ястребов.

Скоро в доме стало чище, спокойнее, жизнь упорядочилась. Хлопот, однако, тоже хватало, поскольку все и каждый помогали Джини подготовиться к приему у принца. Видимо, все понимали важность первого появления графини в большом свете. Всем хотелось угодить симпатичной новой хозяйке, а еще больше – новому хозяину. Одна из его редких улыбок или слово похвалы ускоряли работу и делали ее более легкой. Казалось, то, что доставляет радость лорду Ардету, доставляет радость всем в доме. Должно быть, у него на это есть особый дар, считала Джини. Богу ведомо, что и она хотела доставлять ему радость.

Мисс Хэдли и Мари вели бесконечные дискуссии о платьях и прическах, а также о модных аксессуарах, почти не уделяя времени Джини, за исключением тех часов, когда обучали ее придворным манерам. Мисс Хэдли в точности знала, как низко надо приседать в реверансе перед королевскими особами, не упустила и того, как надо подниматься из этой позиции, чтобы не потерять равновесия и не упасть вверх тормашками.

Настроение у Джини было, в общем, неважное. У нее замечательный муж – странный и нередко пугающий, но добрый, и хотя, как иногда говорят, крыша у него поехала, но не слишком заметно. По крайней мере, никто из посторонних не замечал, что он помешанный, или же они считали вполне естественным, что знатный человек обращается к призракам… на нескольких древних наречиях. Магические фокусы Джини предпочитала не замечать.

Но как бы там ни было, Ардет ее муж, который вот-вот может в ней разочароваться. Она предполагала, что он не испытывает влечения к ней как к женщине, потому что он больше не подходил к ее двери и не ужинал с ней наедине. А теперь он того и гляди убедится, что она не принята в светском обществе, а он, бесспорно, хотел, чтобы дело обстояло иначе. Он, наверное, уже осознал, что совершил неудачную сделку. Правда, хозяйство в доме, благодаря женщинам, более опытным, чем она, идет сейчас гладко, но это и все. Джини не могла найти песочные часы, хотя объехала все ломбарды, адреса которых дал ей юный Шон, в надежде, что кто-нибудь нашел их и продал. Ни в одной из таких лавок не нашлось ничего, что напоминало бы маленькую брошь, красочно описанную Ардетом. Даже этого она не смогла для него сделать.

Хуже всего то, что она никогда не станет такой леди, какой он заслуживает.

Мисс Хэдли научила ее тонкостям придворных поклонов. Миссис Рэндольф приготовила настойку на мяте, которая избавляла Джини от тошноты. Шон подарил счастливую кроличью лапку. Олив принес жемчужину. Мари порой проводила целые ночи за шитьем вместо того, чтобы навещать Кэмпбелла в конюшне. Расстроенный Кэмпбелл тем не менее начищал карету до немыслимого блеска, чтобы графиня, не дай Бог, не испачкала свои юбки. Даже плаксивая горничная Сьюзен внесла свой вклад: расспрашивая своего нового поклонника, лакея из соседнего дома, она выяснила, что его хозяева получили приглашение на какой-то прием уже после того, как граф и графиня побывали у них с приватным визитом. Для Джини такое сообщение было все равно что приговор к тюремному заключению; от волнения у нее вспотели пальцы, и она уронила на пол еще одну из драгоценных китайских ваз, которую в это время держала в руках. Сьюзен, разумеется, расплакалась в три ручья.

Тем временем мистер Рэндольф посетил разок-другой местный паб, где проще простого было выяснить из разговоров завсегдатаев, кто приглашен на высокий раут, и таким образом подготовить лорда Ардета. Заодно дворецкий разузнал, кто из генералов поддерживает установление пенсий для ветеранов. Получил он и сведения о том, что некий виконт не прочь продать принадлежащую ему угольную шахту, в которой произошел обвал. Как выразился граф, такая информация дороже золота, ибо позволит его агентам продолжить начатую им деятельность после его отбытия. Рэндольф решил, что его сиятельство имеет в виду отъезд в родовое поместье после рождения графиней ребенка. Ардет имел в виду окончательный уход.

Было чрезвычайно важно, чтобы он вошел в круг этих аристократов как равный им, вошел так, чтобы впоследствии никто не стал бы задавать никаких вопросов. Это был его шанс доказать, чего он стоит. Проклятие, но этот шанс был ему необходим, он жаждал его получить! Иногда ему хотелось ткнуть себя ножом, чтобы только увидеть, как потечет кровь.

Джини тоже должна занять свое место. Когда она обоснуется в Ардсли-Кип, то по праву станет первой леди в округе, и местное общество должно будет ее принять. Он был намерен добиться того, чтобы и у лондонцев не оставалось иного выбора – ради этого он был готов пойти на любые фокусы и манипуляции. Запустил бы кота к голубям или, скажем, ворона к этим щеголям. Увидеть бы, какая такая голубая кровь потечет из ран, нанесенных острым клювом разбушевавшегося гремлина… Джини принадлежит ему, и больше никто и никогда не посмеет показать ей спину. Кстати, она должна встретиться со своими родственниками, иначе тоска не перестанет терзать ей сердце. Ее злобная сестра, как стало известно Ардету, намерена появиться в Карлтон-Хаусе вместе со своим мужем, старшим братом Элгина, Роджером, бароном Кормаком. Ардет не сказал Джини об этом. Излишек информации бывает опасен.

Джини нервничает. Ардету очень хотелось утешить ее успокоить… Не воздействием на ее разум, нет, живым прикосновением рук, ласковым и согревающим. И более того.

Гораздо более.

Он почти уже примирил свои обеты со своими желаниями. Джини его жена, и она ему желанна. Она не оплакивает Маклина, и он, Ардет, ей небезразличен. Нет ничего греховного в том, что мужчина занимается любовью со своей женой, разве не так? Потом он вдруг вспомнил, что он не вполне такой мужчина, каким Джини его считает.