– Марко, а твоя жена научилась готовить? – тем временем прокряхтела синьора Роза, поворачиваясь к внуку. – Помню в ваш первый приезд она не знала, как печь разжечь.

– Анжела прекрасно готовит, мать ее всему научила. – Марко встал на защиту жены, и Трейси понравилось это. Она верила, что если мужчина оскорбляет одну женщину, завтра он то же самое скажет о тебе. Марко никогда не говорил об Анжеле плохо. Но здесь была и другая правда: он оскорблял ее не словом, а делом. Каждую ночь, обнимая Трейси, шепча ей нежные слова, он унижал жену.

Синьора Роза отмахнулась от его слов, явно сомневаясь в талантах его жены, и спросила:

– А вы знакомы с Анжелой?

– Да, конечно, я знаю миссис Мариотти. – Всё, последнее сомнение растаяло – вряд ли любовница была бы знакома с женой.

Следующие пару часов беседа протекала по-семейному непринужденно и очень весело: Трейси казалось, что чем больше члены семьи Мариотти ели, тем больше и громче они разговаривали! Она сама больше не могла проглотить и крошки, поэтому к десерту даже не притронулась, а вот густым сладким вином откровенно наслаждалась.

Трейси больше не требовался переводчик: все, кто мог хоть пару слов сказать на английском, так и делали, чем веселили синьору Розу, которая между взрывами смеха откровенно призналась, что давно так хорошо не проводила время и нарочито грозно сетовала Марко на его редкие визиты. Итальянская речь плавно перетекала в английскую и наоборот – всё это было так живо, красноречиво и сопровождалось красочными жестами, что Трейси не составляло труда не терять сути разговора.

Она откинулась на спинку удобного стула, подставляя лицо теплому вечернему ветру: окна были распахнуты, а легкий тюль то и дело взлетал, напоминая о длинном итальянском лете, благодаря которому комнату наполняли запахи оливы и лимонных деревьев. Трейси вообще казалось, что в самом палаццо был такой же сад как и во дворе: зелень, цветы и деревья были важным элементом декора буквально в каждой комнате, а неровная облицовка сводов, штукатурка под старый стертый камень и массивные арки создавали впечатление, что они затерялись во времени и попали в средневековый замок, только мебель была современной. Как ей объяснила Селия: это маленький кусочек старой Сицилии, которую помнила синьора Роза.

За окном давно стемнело, и ночная прохлада наконец сменила духоту итальянского дня, нежно лаская кожу и озорно перебирая блестящие листья в мангровых зарослях, покрывавших высокие горы. Ночь скрывала это от людских глаз, но радовала стройным шелестом слух. Хозяйкой дома было принято решение продолжить ужин на воздухе: в саду быстро накрыли стол – хлеб, сыр, салями и вино. Разговор завязался о былом: синьора Роза вспоминала мужа, ругала Америку, отнявшую его у нее, и грустила о единственном сыне, который погряз в делах и стал не частым гостем в родном доме. Трейси было интересно послушать об Антонио Мариотти. Она никогда не спрашивала Марко о родителях, только знала, что живут они в Лас-Вегасе и занимаются игорным бизнесом. Большего он не говорил, а она не спрашивала, а вот сейчас с интересом узнала о его матери – уроженке Кливленда, – с которой Антонио учился вместе в Пенсильванском университете. О сложных временах для их семьи после ареста деда Марко; о том, как Антонио Мариотти не просто реабилитировал их имя, но и стал успешным и богатым бизнесменом. Потом разговор плавно перетек на самого Марко, и Трейси подумала, что пора уходить: вино ударило в голову, разносясь жгучей хмельной сладостью по всему телу, а он был так близко – сидел в соседнем плетеном кресле, если перекинуть ногу на другую сторону, то можно коснуться носком туфли его колена.

– О нет, – Трейси жестом показала Родриго – мужу Фабии, – который собрался вновь наполнить ее бокал рубиновым вином, что пить больше не будет. – Я, наверное, пойду в свою комнату. Я немного устала.

– Конни, проводи девочку, – мягко произнесла синьора Роза. Констанция улыбнулась и сразу поднялась.

– Не нужно беспокоиться, я помню дорогу, – заверила Трейси, но Сол Динаре велел дочери сесть и смеясь, что-то быстро сказал на итальянском.

– Идите, – махнула рукой Селия.

– Andiamo, Marco20, – Сол выразительно начал поторапливать его, и Марко неохотно подчинился. А Трейси вообще перестала что-то понимать.

– Трейси, мой муж хочет угостить Марко своим домашним ликером. Они проводят тебя, – пояснила Селия.

Пока они шли через сад по шершавой каменной дорожке, Марко коротко переводил увещевания своего дяди. Тот говорил про свои виноградники и фантастическое вино, которое Трейси уже попробовала, а вот Лимончелло – лимонный ликёр, – который он начал производить не так давно, напиток совершенно особенный, и она просто обязана составить им с Марко компанию. Трейси ни слова не понимала из быстрой речи Сола, но его энтузиазм был так заразителен, что ей ничего не оставалось как согласиться.

Вход в винный погреб был из кухни: они спустились по узкой деревянной лестнице и оказались в прохладном небольшом помещении, где находился какой-то садовый инвентарь и прочая хозяйственная утварь. Сол поманил их дальше, щелкнул выключателем, озаряя просторную комнату, наполненную пузатыми бочонками и стеллажами, желтым светом. Трейси не успела оглядеться, как послышался щелчок, и мир померк.

– Пробки выбило, – после короткого, но сочного диалога, сердито констатировал Марко. Видимо, он тоже больше не хотел угощаться алкоголем. Трейси единственная была с телефоном, поэтому включила фонарик и спросила:

– Где щиток? Я включу.

Она не успела и шага сделать.

– No-no, signorina. Io stesso!21 – Сол аккуратно взял у нее телефон и пошел наверх. Как только круг света, который как сияющий ореол окружал его крепкую массивную фигуру исчез, Марко, стоявший чуть позади, обхватил Трейси за талию и крепко прижал к себе.

– La mia bella22. – Он скользнул губами по ее виску, Трейси повернула голову на бок и поймала его губы. Поцелуй был коротким – всего пара мгновений, – но жгучим до боли. – Не запирай дверь, я приду, – Марко обжег ее щеку горячим дыханием.

– Нельзя, – шепнула Трейси, он еще сильнее обнял ее, выбивая воздух из легких, затем резко отпустил, заставляя пошатнуться от потери опоры. Через секунду мир снова обрел краски, а Сол, громко причитая, спускался по лестнице. Он рассказывал что-то, затем откупорил высокую пузатую бутылку с жёлтой жидкостью и наполнил ею три бокала, висевших тут же, на подвесном поручне. Трейси не чувствовала вкуса, но восторгалась как можно более искренне. Она понимала, что принимать Марко – ужасно безрассудный поступок, но тело настолько истомилось без него и засыпать в его объятиях так приятно, что все обещания вести себя осмотрительно были забыты. Для Трейси даже во тьме сияло свое солнце.

Глава 24. Что для одного счастье, для другого боль

Марко пришел в спальню Трейси далеко за полночь. Луна висела так низко над горизонтом, что серебристый свет прекрасно освещал массивную кровать. Он подошел ближе, на ходу стягивая темную футболку и кидая ее на стоявший возле небольшого столика стул. Трейси крепко спала: белая простынь откинута в сторону, сорочка задралась, обнажая стройные ноги и черные кружевные трусики. Щелкнула пряжка ремня – Трейси заворочалась и перевернулась на бок, поджимая одну ногу к животу и демонстрируя упругие ягодицы. Марко улыбнулся: у нее была прекрасная фигура, но задница – вне конкуренции. Он полностью разделся и бесшумно лег рядом, склоняясь к ее лицу, рассматривая во сне.

В его жизни никогда не было места для чего-то светлого, искреннего, бескорыстного. Или ты, или тебя. Была преданность, которая по большому счету основывалась на уважении и страхе. Если тебя перестанут уважать или бояться – конец. А дружба, нежность, любовь – все с выгодой, с расчетом и ничего просто так. Ему нравилась жизнь, которую он вел: власть, деньги, риск. Трейси зевнула, пряча лицо в подушку, а Марко легонько провел пальцами по ее плечу, сбрасывая с него тонкую бретельку. Раньше он не предполагал, что может получать удовольствие, любуясь спящей женщиной.

У него было много любовниц с яркой, сногсшибательной красотой. Есть жена, с которой многое связывало. И не одну из многочисленных женщин, прошедших через его жизнь, – кто-то на годы, кто-то всего на час, – Марко не хотел сжать в объятиях и никогда не отпускать. Только глядя на спящую Трейси, его сердце замирало от нежности, а руки едва касались, чтобы не побеспокоить безмятежный сон, хотя он дождаться не мог, когда все разойдутся, и у него появится возможность снова быть с ней.

Трейси вздрогнула, когда пальцы Марко очертили ореолу соска, и открыла глаза.

– Ты пришел… – Она сонно улыбнулась, а он резко обхватил ее, притягивая, прижимая к себе. Его тело тут же отреагировало на ее манящее тепло, а сердце, еще секунду назад замиравшее от нежности, с силой ударилось о ребра, бешено колотясь от страсти. – Я так долго ждала, думала ты уже не придешь.

Марко задумчиво поцеловал ей плечо, потом перевернул, чтобы видеть лицо.

– Тебе хорошо со мной, Трейси?

Она долго молчала, впитывая в себя его ауру, насыщаясь абсолютно уникальной энергетикой. Потом провела пальцами по острым скулам, заглядывая в синие, почти черные глаза, позволяя рассмотреть всё самому. Трейси взяла его лицо в свои ладони и поцеловала, нежно и бережно, не давая признаний, но открывая свое сердце. Была ли эта любовь в каком-то общепринятом понимании она не знала, но определенно любила. Вопреки всему.

Утром, сразу после завтрака, Марко уехал в Палермо встретиться со старыми друзьями отца и навестить родню жены. Трейси, естественно, осталась в палаццо, но ее это не сильно расстроило: ночь прошла восхитительно, а сама Трейси чувствовала во всем теле ленивую расслабленность, поэтому отдохнуть и погулять по великолепной территории виллы было более предпочтительным, чем ехать в шумный город. Его она еще успеет увидеть: сегодня вечером Марко пригласил ее и свою младшую кузину с мужем послушать оперу. Этому желанию никто не удивился: ведь оперу он обожал, а театр Массимо считался лучшим в Италии и одним из самых больших в Европе. Грех было не воспользоваться возможностью послушать «Идоменей» Моцарта.