– Маrсо! – закричала женщина на итальянском, заставляя Трейси встрепенуться от неожиданности, а его – бросить чемоданы и пойти в сторону от парадного входа. Из низкой деревянной двери, которую Трейси даже не заметила, рассматривая дом, появилась полная невысокая женщина. Они с Марко обнимались и смеялись – Трейси не понимала ни слова, но было очевидно, что он здесь гость желанный и дорогой.

– Тетя, познакомься, – перешел на английский Марко, ведя ее под руку. – Трейси Полански – мой адвокат. Трейси – Селия Динаре.

– В Америке что, не осталось мужчин-законников? – Селия всплеснула руками и порывисто обняла Трейси, расцеловав в обе щеки: раз она прибыла с Марко – значит, на эти дни станет для всех членом семьи. – Женщина должна оставаться женщиной.

– Сеньора Динаре…

– Называй меня Селия, – отмахнулась от условностей тетка Марко. – Пойдемте в дом, отдохнете с дороги, потом праздничный ужин. – Она покосилась на чемоданы, которые подхватил племянник и воскликнула: – Оставь, Энцо ими займется.

– Зачем гонять ребенка, – ответил он.

– Ребенка? – натурально удивилась Селия. – Да он вымахал с тебя ростом и такой же шельмец.

Она повела их в дом через внутренний дворик, обнесенный арочными галереями, а возле небольшого бассейна грелись на солнышке глиняные горшки с цветами. Странно, что по пути они никого не встретили, хотя, по словам Селии, здесь собралась родня со всей округи, а кто-то (Трейси пока не запомнила имен) даже прилетел из Неаполя. Они недолго петляли по анфиладам общих комнат, затем поднялись наверх, и через пару минут перед Трейси распахнули двустворчатые коричневые двери.

– Mio cara17, сейчас провожу Марко и принесу тебе лимонад и перекусить, потом поспи немного.

Трейси только кивнула, озадаченно улыбнувшись, а дверь уже закрылась, отрезав ее от остального дома и громкой итальянской речи, на которую то и дело переходила Селия. Она осмотрелась: светлая просторная спальня с коричневым, натертым до блеска полом и цветастым тонким ковриком у кровати. Трейси откинула покрывало и погладила белоснежные простыни, накрахмаленные и хрустящие. Кровать была массивной, с деревянным высоким изголовьем и тяжелым внушительным изножьем. Тюлевые занавески развивались от ласкавшего их ветра – Трейси шагнула на балкон и радостно улыбнулась: окна ее комнаты выходили в сад, пестрый и душистый. Сейчас она быстро примет душ, перекусит и действительно поспит, а после будет праздник, и она повеселится. Поначалу она боялась поездки на Сицилию, но Марко не зря ее успокаивал и убеждал не волноваться: его слову здесь верили, а он сказал, что поездка деловая, а Трейси адвокат и, кстати, не соврал. Все именно так, и вряд ли у него кто-нибудь спросит, не любовники ли они случайно.

К пяти часам отдохнувшая и спокойная Трейси добавляла последние штрихи к сегодняшнему образу. Она не стала накладывать макияж, только накрасила ресницы и положила немного прозрачного блеска на губы, волосы свободно рассыпались по плечам едва касаясь ключиц. А вот с нарядом пришлось повозиться: ей не хотелось выглядеть слишком строго, надев блузку и юбку, но и кокетливое коктейльное платье тоже не подходило. Трейси понимала, что знакомится не с родителями жениха, – он вообще-то женат, – но отчего-то нервничала не меньше. Выбор пал на белое платье ниже колена с двухслойной широкой юбкой и узким лифом, подчёркивающим талию и грудь, но не выпячивавшем. Рукава три четверти, никакого декольте, но легкость и нежность ему придавала прозрачные полоски, опоясывавшие юбку через равные промежутки. Трейси осталась довольна, а когда постучали в дверь – открыла, приветливо улыбаясь Селии, хотя в душе сожалела, что в столовую ее проводит не Марко.

Дом, встретивший гостей пару часов назад мирной дремой, словно очнулся от колдовского сна. Отовсюду доносились голоса, слышалась драчливая детская возня, шаги и преувеличенно громкое причитание. Палаццо наполнился запахами, дышал прохладой и жил полной жизнью. Селия по пути в столовую пыталась рассказать, кто соберется за столом, но ни запомнить имен, ни родственных связей этих людей с Марко Трейси не удалось. Единственное, что она усвоила ясно и о чем ее предупреждал Марко еще по дороге на Сицилию – на английском из присутствующих говорят единицы. Даже Селия, которая родилась в Нью-Йорке, говорила не только с акцентом, но и сильно перемежёвывая английскую речь с итальянской, что уж говорить об остальных!

Трейси восхищенно рассматривала внутреннее убранство дома, скользя взглядом по арочным проемам, высоким потолкам, выложенным цветастыми фресками, мягким низким диванам с плетеным декором и яркими подушками. Палаццо утопал в зелени не только снаружи, но и внутри: сосуды с живыми цветами и глиняные горшки с карликовыми деревьями и небольшими пальмами, листья которых казались полированными и сияли зеленым глянцем. Трейси видела разные особняки, шикарные настолько, что захватывало дух, но здесь в принципе было по-другому: не хуже и не лучше – просто иначе. И люди казались совершенно другими, даже Марко. Он стал свободней, добрее, мягче. В Америке он постоянно с чем-то сражался, в Италии он был дома, и это чувствовалось. Агрессия, жажда насилия, которая пульсировала голубой жилкой у него на шее и разносилась красным потоком по венам, стала будто бы меньше, а взгляд, в котором читались превосходство и извечный вызов, светился спокойствием и довольством.

Они только вошли в просторную столовую, а Селию чуть не сбил с ног черноволосый мальчик лет пяти.

– Микеле, stai attento!18 – воскликнула она и, удержав пухлую детскую ручку, посмотрела на Трейси. – Это Майкл – сын моей младшей дочери Констанции.

Трейси в ответ улыбнулась и, не сдержавшись, потрепала его по курчавой голове, затем перевела взгляд на собравшихся.

Вечер еще не наступил – во дворе все так же светило солнце, – но кованые светильники мягким сиянием отражались в глазах людей. Они смотрели с любопытством и интересом, переговаривались, громко делясь новостями. Трейси почувствовала неловкость – она единственная была здесь чужой, – но это длилось недолго. Ее подхватил бурный поток из знакомств, вопросов и комплиментов. Она познакомилась с Солом Динаре – мужем Селии – и двумя их дочерями – Фабией и Констанцией, – которые приехали с мужьями и детьми. Также у четы Динаре был сын – Энцо. Он младший в семье – всего двадцать лет. Энцо учился в Неаполе и приехал в отчий дом на каникулы. Но с первого взгляда Трейси поразила Роза Мариотти – бабушка Марко.

Ей был девяносто один год. Она казалась маленькой, словно высохшей за годы, с седыми вьющимися волосами и живыми, до сих пор яркими, черными, как спелые маслины, глазами. Она сидела в инвалидном кресле, что ничуть не мешало ей быть хозяйкой в доме: к ней прислушивались и советовались, в ней чувствовалась энергия и сила духа – ни возраст, ни состояние здоровья этого не изменили.

Трейси усадили за большой круглый стол, застланный узорчатой скатертью, она оказалась аккурат напротив синьоры Розы и Марко, который улыбался тепло и искренне, но без какого-либо подтекста. Разговор не прекращался ни на мгновение, даже несмотря на обилие и потрясающий вкус угощений. Свежая чиабатта и подсушенная в печи брускетта, взбрызнутая оливковым маслом и посыпанная чесночной пудрой; кростини с соусом песто и хрустящая пита с кунжутом и ароматным маслом; мягкие сыры и острые колбасы; запеченные мидии и нежнейшая, нарезанная тонкими ломтиками, рыба. Фаршированные грибы, огромные креветки, свежие овощи – стол был уставлен всевозможными закусками, а ведь еще даже не подавали основные блюда. Трейси уже чувствовала себя сытой, а Селия с дочерями принесли огромное блюдо с пастой лингуини и морепродуктами в сливочном соусе, каннеллони, начиненные окунем и брынзой, и телятину с лимоном и каперсами. Рядом с Трейси сидел Энцо, который вполне сносно объяснялся на английском, и мечтал уехать в Штаты, под крыло своего кузена. Он-то и объяснял ей замысловатые названия блюд и хитро посмеивался над ее заявлениями, что она больше не сможет проглотить ни кусочка, ведь их ожидал десерт.

Вопреки боязни быть непонятой и остаться за бортом общей беседы, Трейси органично влилась в компанию. Она ведь гостья, и всё внимание было сосредоточено на ней: если она чего-то не понимала, ей переводили. Мужья дочерей Селии и Сола не говорили по-английски совсем, а сами женщины только расхожими фразами. Зато синьора Роза изъяснялась практически без акцента – в Нью-Йорке она прожила полжизни.

– Трейси, надеюсь вам понравилась наша стряпня? – добродушно поинтересовалась Селия.

– Это потрясающе: я никогда не ела так вкусно и так много! – Трейси была совершенно искренна, чем вызвала всеобщий смех.

– А вы сами нравится готовить? – спросила Конни, тщательно подбирая слова.

– Признаться, не очень, – ответила Трейси, поощряя улыбкой ее старание задать вопрос верно. Ей понравилась Констанция, отчего-то сильно напоминавшая Шэрен. Не внешне: маленький рост, темные волосы, смуглая кожа – ничего общего с лучшей подругой, похожей на золотистое солнце. Но в Конни чувствовалась та же нежность и доброта – это располагало и покоряло.

– Не умеешь? – удивилась Фабиа. Старшая дочь Селии пошла в отца: высокая, статная, фигуристая. В ней ощущался стержень и характер.

– Не то, чтобы не умею, – начала Трейси, когда синьора Роза прервала ее:

– А мужчина? И для него не готовишь?

– Я много работаю, поэтому… – Она смущенно пожала плечами.

– Будь он итальянцем, ни за что не потерпел бы подобного, – шутливо пожурила Селия, а синьора Роза воскликнула:

– Она слишком худая, чтобы понравиться итальянцу! Правда, Энцо?

– Мама! – неодобрительно вскрикнула Селия.

– Конечно, ба, – отозвался Энцо и, лукаво улыбнувшись, воскликнул: – Вella donna!19 – Он восторженно поцеловал пальцы, открыто заявляя, что гостья – настоящая красавица. Трейси звонко рассмеялась. Энцо Динаре казался ей настоящим итальянским Казановой, точнее, он мог вырасти именно таким. Высокий, пока достаточно худенький, но очень привлекательный: карие глаза в окружении длинных черных ресниц, чувственные губы, изогнутые на подобии лука, высокие скулы. Энцо был красноречив и обаятелен и явно уже сейчас пользовался успехом у противоположного пола. Трейси ничуть не обидело замечание синьоры Розы, хотя в более чопорной компании его назвали бы беспардонным. Наоборот, Трейси чувствовала, что это дружеское подтрунивание – знак расположения: ее приняли, поэтому держались абсолютно свободно. Она бросила взгляд на Марко: он улыбался одними уголками губ и выглядел довольным. За столом он держался так непринужденно и уверенно, что она сама поверила, что они только партнеры.