– Нанду, что там у тебя? – донеслось сверху. Марко пошел на голос, но знал, что там его помощь не требуется: Эдди и Фил уже поднялись на второй этаж. Первая ступенька, вторая, на третьей он вздернул голову – тишину разорвал сдавленный женский крик.

–//-

Трейси не знала, сколько прошло времени, но за окном давно уже стемнело. Она сидела на узкой железной кровати с продавленным желтым матрасом, подобрав под себя ноги, чтобы не касаться ничего, кроме подстеленного черного пиджака. Обстановка в комнате была скудной: платяной шкаф со скрипящими створками, кровать, тумба, а на ней – старый торшер – единственный источник света.

Трейси, обхватив себя руками, глядела в грязное окно, будто бы оно могло распахнуться и выпустить ее на волю. Поначалу она металась по своей темнице, дергала ручку, кричала – правда, не долго: один из похитителей – водитель, самый немногословный из троицы – вошел и, ударив ее по лицу, сказал, что еще звук, и он привяжет ее к кровати и заклеит рот. Оставаться в таком положении – совершенно беззащитной перед ними – она позволить себе не могла, поэтому сразу притихла.

Трейси ждала, когда в соседней комнате стихнут звуки голосов и смеха, чтобы попытаться расковырять сережкой дверной замок. Она боялась каждой секунды, проведенной в этом доме, знала, что исход, в котором ее отпустят целой и невредимой, маловероятен. Если вообще ее отпустят. Трейси старалась больше не привлекать к себе внимание, хотела покорностью усыпить бдительность. Тихий щелчок – поворот ключа – заставил ее выйти из оцепенения и посмотреть на дверь.

Самый высокий и крепкий из парней, тот, который не раз проходился по ней похотливым взглядом, касался огромными ручищами бедер и груди, если выпадала возможность, стоял в проеме. Он подошел ближе, рассматривая Трейси, затем сел на кровать. От него разило дешевым пивом и потом, а взгляд был непробиваемо стеклянным.

– А ты зачетная телка, – он попытался погладить ее по ноге, но Трейси встрепенулась и отползла к изголовью, вжимаясь в него. – Мне нравится, когда девки сопротивляются, – оскалился он. – У меня таких, как ты, никогда не было. Ты ведь не раздвигаешь свои белые ножки перед грязными мексиканцами, – его голос сочился озлобленностью и будто бы повторял чьи-то слова, сильно задевшие его. – Ну ничего, сейчас я проверю, так ли хороша твоя белая задница.

Он кинулся вперед, хватая Трейси за блузку, подтягивая к себе. Она с размаху залепила ему пощечину и тут же вцепилась ногтями в лицо.

– Ах ты сука! – Удар по лицу наотмашь, с оттяжкой, последовал тут же – голова Трейси больно стукнулась о железное изголовье, рот наполнился солоноватой кровью, а он снова бросился к ней. Навалившись сверху, обхватил рукой тонкие запястья и вздернул их, затем раздвинул ноги коленом и рванул блузку. Трейси сквозь болезненный шум в ушах услышала, как с треском отлетели все пуговицы, а шершавая ладонь с силой сжала грудь. Она закричала, истошно, испуганно, когда он начал шарить под юбкой. Придавленная огромным весом она едва могла сделать вдох – в легких почти не осталось воздуха – и крики стали надрывными, короткими.

Трейси укусила его за ухо, когда влажные губы жадно впились в ее шею, пыталась лягаться ногами, но он словно не чувствовал боли, возбужденно вжимаясь в нее и тяжело дыша. Она завыла, услышав треск трусиков и ощутив грубые пальцы на промежности, взбрыкнула, пытаясь сбросить его, но тщетно. Он отпустил ее запястье, возясь с молнией джинсов, которую был не в состоянии расстегнуть одной рукой, но замок поддался, и бедро Трейси обожгло прикосновение налитого горячего члена. Внутренности скрутило от отвращения. Это, наверное, конец.

Она вцепилась в жесткие волосы, царапая лоб, вкладывая в борьбу всю силу, чтобы сделать по-настоящему больно, чтобы оттянуть момент, чтобы не чувствовать того, что неизбежно произойдет. Он закричал, когда Трейси постаралась выдавить ему глаза, и выбросил вперед руку, сдавливая ей шею, затем послышался хлопок, словно кто-то глухо ударил в ладоши. Парень рухнул на нее всем весом, затем скатился вниз, отброшенный ногой смутно знакомого бритого мужчины.

Последнее, что запомнила Трейси – лицо Марко. Он быстро скинул пиджак, прикрывая обнаженную грудь, и легко подхватил ее на руки, ослабевшую, бесчувственную. Сладковато-пряный аромат парфюма окутал, пробиваясь в сознание, а сильные руки крепко прижали к груди, и она почувствовала себя в безопасности, окончательно проваливаясь в черную бездну.

– Сожгите здесь все, – приказал Марко, унося прочь драгоценную ношу.

Глава 19. Гвиневера явилась к Ланселоту

Трейси, закутавшись в плед, неподвижно сидела на диване, только большой палец правой руки по инерции бил по кнопкам пульта: она флегматично переключала каналы, не задерживаясь больше нескольких секунд ни на одном. Синяки и ссадины на ее лице и теле почти сошли, но заставить себя встать и начать двигаться – жить дальше – пока не хватало моральных сил, а сидеть вот так – тупо уставившись в экран – легко и не страшно. В последние две недели «не бояться» стало серьезной задачей. Почти непосильной.

– Сделать тебе сэндвич? – тихо спросил вошедший в гостиную Роб. Трейси отрицательно покачала головой. – Нужно поесть, – не унимался он. Она не ответила, бросив на него тяжелый, ничего не выражающий взгляд. Роб чувствовал себя виноватым, понуро опуская голову всякий раз, как встречался с застывшими глазами сестры.

После того, как ее привезли домой и передали в его руки, они не расставались. Он ухаживал за ней, следил, пытался помочь. Отменил все встречи Трейси, сославшись на внезапную болезнь. Отвечал на звонки и решал насущные рабочие вопросы: клиентов, дела которых она вела, срочно перенаправили к другим юристам, хотя бы для того, чтобы успокоить и перенести даты ближайших слушаний, а всю сопровождающую документацию, находившуюся у нее дома, в офис передавал именно Роб.

Первую неделю каждый день приходил врач; Трейси не интересовало: откуда он и почему так заботится о ней, но против его присутствия не возражала, послушно принимая лекарства и давая осматривать себя. А еще слушала его размеренный спокойный голос – доктор пытался оказать помощь даже на психологическом уровне. Лечить тело Трейси давала, с головой предпочитала разобраться сама. Если бы ей нужен был квалифицированный мозгоправ, она бы позвонила матери. Ей необходимо время – осмыслить, принять и отпустить случившееся. И Трейси хотела пережить это наедине с собой.

А ведь был еще Марко Мариотти. Он звонил каждый день, справлялся о ее самочувствии. Говорил с ним исключительно Роб. Трейси отказывалась, просто не готова была к диалогу, не готова принимать решение, а принимать придется, это она знала точно. Марко никогда не настаивал, но она уверенна: он ничего не забыл, просто ждет.

В телевизоре мелькнула картинка с неприятным мужским лицом, и палец непроизвольно замер на пульте, а взгляд зацепился за увиденное. Ведущий эмоционально что-то рассказывал, засыпая смотрящих фактами и жуткими фотографиями, но Трейси не слушала, предпочитая читать лаконичную бегущую строку.


Насильник, убийца, изуродованные и убитые женщины и девочки.


Слова яркими вспышками обжигали мозг, заставляя вспомнить, почему Трейси много лет назад решительно отринула уголовное право. Нет, она его изучала прилежно и старательно, но работать в этой области не собиралась. На первой практике – в штабе окружного прокурора – она сидела напротив обвиняемого и его адвоката. Мужчина выглядел отталкивающе, и даже строгий деловой костюм не менял впечатление, а его жертва – молодая женщина – даже после нескольких месяцев в больнице вызывала сдавленные вздохи и жалость. Некогда миловидное лицо перекошено из-за сложного перелома челюсти, потерянный затравленный взгляд и ранняя седина в темно-русых волосах.

Адвокат был опытным, а его услуги стоили немало. В другой ситуации подобному клиенту ни за что не нанять такого – не по средствам, – но, в связи с нехваткой квалифицированной юридической помощи, Ассоциация требовала от всех юристов раз или два в год участвовать в программе «Pro bono»13. Каждый адвокат обязан был оказать помощь абсолютно безвозмездно, если человек попадал в категорию граждан, не способных оплатить услуги грамотного специалиста, который может отстоять интересы клиента. Он умело вел защиту, приводя веские доводы в пользу обвиняемого, а Трейси трясло от омерзения. От того, что когда-нибудь и ей может выпасть жребий защищать такого же подонка.

Со временем, конечно, она закалилась и перестала смотреть на всё через призму собственного восприятия. Работа – это работа, личное в стороне, но с уголовными делами предпочитала не связываться, гражданское и семейное право ей всегда были ближе. А тот, кто скажет, что это не так увлекательно, как уголовные преступления, пусть придет на процесс подобный тому, что был у «Американ табако» – зрелище разыгралось отменное.

Трейси выключила телевизор, сбросила вязаный плед и пошла в ванную комнату. Собственное отражение заставило ее нахмуриться и недовольно поджать губы, приближая лицо к зеркалу. Ссадина на губе почти прошла, немного косметики – даже опытный глаз ничего не заметит, тени под глазами исчезнут, стоит пару ночей проспать без резких пробуждений, вызванных кошмарами. А кошмары?.. Они пройдут, потому что она не будет жить ими, питая и лелея свои страхи. Человек способен выжить даже после самых страшных вещей, а женщины переживали кое-что и похуже. Кто-то ломался, а кто-то упрямо вздергивал подбородок и продолжал идти вперед.

Она гордо вскинула голову и шагнула под душ, смывая двухнедельное оцепенение и отторгая мученический венец, который сама на себя надела. У нее накопилось много дел, и первое в списке – Марко Мариотти. С ним надо было что-то решать, но теперь Трейси точно знала, как ей поступить.

–//-

В управлении полиции боро Манхэттен капитан Артур Фленеган смотрел на Трейси с плохо скрываемым недовольством. Несколько дней назад ее снова пригласили на беседу, ссылаясь на необходимость подтвердить показания. Чтобы продолжать копать под Эдоардо Ликозе, а вместе с ним и под всю Организацию, им нужно было хоть что-то. Пусть его адвокаты разбили в пух и прах все поползновения полиции уличить его в причастности к смерти Меган Палмер, капитан Фленеган не оставлял попыток, ставя на свидетеля – Трейси Полански. Но сегодня в его арсенале не осталось и ее.