— Я в одних чулках, — сказала она и подавила смешок. — Да, и еще в туфлях на очень, очень высоком каблуке с ремешками на лодыжках.

В окно она видела, как толстая Наоми развешивает белье на своем балконе. Розовые кофточки и джинсы-стрейч. Мини-юбки. Кто бы объяснил ей, что нельзя так одеваться.

Росс сказал:

— Сними туфли.

— Хорошо. — Она досчитала до семи. — Сняла.

— Теперь залезай в ванну.

— Прямо в чулках?

— Это будет чудесная картинка, — проговорил он и задышал быстрее.

Донна помешала рукой воду в раковине.

— Я забираюсь. Сажусь в воду. О, как приятно. — Она взяла пластмассовую кружку-непроливайку Райана, наполнила ее водой и стала понемножку выливать воду. — Я поливаю себя водой. О… пена щекочет мои груди.

«Господи, — думала она, — кружка совсем изжевана. Надо будет купить ему новую». Сегодня она как раз собиралась зайти в супермаркет и купить кое-что перед тем, как забрать Джейка из школы. Джейк ненавидел ходить в магазин и вел себя там отвратительно: бросал товары в ее тележку, когда она отворачивалась, или бегал по проходам и врезался в пожилых людей.

— Потрогай их.

Донна помотала головой:

— Извини, что?

— Свои груди.

— А, хорошо.

«Сконцентрируйся», — сказала она себе.


Когда они закончили (ему не потребовалось много времени), она достала свой ежедневник и написала «ТС», что значило «телефонный секс».

— Райан, собирайся, — сказала Донна, выключила телевизор, подняла сонного сына с дивана и стала засовывать его в стеганую куртку. — Нам надо сходить в универсам. — Она мечтательно уставилась в пространство над его головой и улыбнулась. — Хочешь, мамочка купит красивенькую пенку для ванны?


Зоуи притворилась, что у нее мигрень, и пораньше поехала домой. Чем дальше от Лондона уносил ее поезд, тем лучше она себя чувствовала, но и дома, сидя в горячей ванне, она по-прежнему ощущала душевную боль. Она понимала, что смешно искать подтверждение своей привлекательности в отношениях с Россом или ему подобными. Завернувшись в полотенце, она позвонила Мэтью, но телефон не отвечал. «Позвони мне», — сказала она автоответчику, стараясь, чтобы ее голос прозвучал как можно беззаботнее.

Она легла на диван и попыталась (безуспешно) не думать о Россе. Она нуждалась в нем, но любила ли она его? Однажды он рассказал ей, что одна его бывшая подруга называла его «очаровательный, но не обаятельный». Тогда Зоуи посмеялась вместе с ним; однако в последние годы это определение «очаровательный, но не обаятельный» не раз вспоминалось ей. Хорошим другом он точно не был. Рядом с ним она не могла быть самой собой, они встречались только когда ему было удобно, и он практически никогда не расспрашивал о ее делах. Надо бы просто прекратить встречаться с ним, но… не так-то легко это сделать. То, что начиналось как страстная влюбленность, превратилось теперь в пагубную привычку. «Для меня он как наркотик, — рассуждала про себя Зоуи, — интересно, есть ли клиники, где лечат зависимость от людей». И тут зазвонил телефон.

— О, привет, Мэтью, — сказала она с ощущением, будто снова садится в теплую ванну.

— Ты заболела? — спросил он.

Она улыбнулась впервые за много часов. Какой славный голос! Добрый и радостный, ни капельки раздражения.

— Нет, просто сегодня работаю дома.


В то время, когда Зоуи и Мэтью договаривались о совместном походе в театр, Гидеон сидел в своем крошечном кабинете и барабанил по столу пальцами. Время с трех до пяти было выделено для студентов, которые хотели позаниматься или проконсультироваться один на один. Он посмотрел на часы. Четверть пятого, а пока приходила только Линн Хопкрофт. Или Лиз? Он вздохнул, убрал детективный роман в стол и открыл на компьютере новый документ. «Биог.», напечатал он и подчеркнул. «Имя: Гидеон Энтвистл». Жаль, что его фамилия не Уайльд. «Профессия: преподаватель колледжа. Специальность: английская литература. Моулфидский колледж хорош тем, что этот предмет по-прежнему называется так, а не размыто и размашисто «Английский язык». Родители: у моего отца была собственная художественно-декоративная мастерская». Он стер последнее предложение и напечатал: «Мой отец был успешным предпринимателем, а мать — домохозяйкой. Я вырос в Кенте, где закончил школу, потом поступил в колледж в Танбридж-Уэллз, потом — в Кильский университет, а степень магистра получил в…»

— Входите! — крикнул он в ответ на вялый стук в дверь. Вошел крупный юноша в куртке с капюшоном. Почему они не могут выглядеть, как положено студентам, — отрастить волосы, надеть узкие брюки? Гидеон выдавил из себя улыбку и спросил: — У вас есть вопросы?

— Да, — ответил студент и достал потрепанный блокнот. — Про сочинение о Пинтере[28], что вы нам задали.

Видел ли он этого студента раньше? Они все так похожи. Гидеон предположил, что парень посещает его курс «Драматурги двадцатого века».

— Да? — сказал он.

— Мне не понятна тема.

— Ага. — Гидеон покопался в стопке бумаг и вынул лист с темой сочинения. «Почему зрители пьес Пинтера чувствуют себя неловко?» Кажется, невозможно проще сформулировать тему. — Что именно вам не понятно?

— Ну… вы, что ли, имеете в виду, что у них сиденья жесткие или там кондиционеры не включены?

«Интересно, что будет, если ударить студента?» — думал Гидеон. За такое удовольствие и в тюрьму сесть не жалко. Он плотно сжал руки коленями и тоном учителя начальных классов объяснил, что он имел в виду. Через десять минут, исписав несколько страниц, парень сказал: «Ага, спасибо» — и неуклюже пошел к выходу.

— Закройте… а, ладно. — Гидеон недовольно хмыкнул, встал и выглянул в коридор посмотреть, не ждет ли его кто-нибудь еще. Невдалеке, спиной к Гидеону, стоял тот парень и говорил по мобильному телефону:

— Ага, сработало. Но учти, каждый, кто хочет списать, платит пятерку, понял?


По четвергам библиотека закрывалась в половине первого. «Да здравствуют короткие рабочие дни!» — думала Бронуин, разгоняя свой большой черный велосипед, а за ее спиной развевались ее волосы и шарф. Когда она подъехала к церкви Сен-Мэри, у нее еще оставалось время до начала органного концерта, поэтому она неторопливо пообедала в кафе, пытаясь встретиться взглядом с симпатичным мужчиной в длинном пальто, который на концерте в прошлый четверг сидел недалеко от нее. Высокий, густые и волнистые светлые волосы, лицо херувима. Возраст — немного за сорок. Наверное, работает на дому, судя по тому, что у него было время еженедельно посещать дневные концерты. Музыкант? Писатель? Бронуин сравнила его с Гидеоном: пожалуй, у первого более одухотворенная аура. Их глаза встретились, и Бронуин коротко улыбнулась. Он ответил тем же, и они вернулись каждый к своему пудингу.

Она выбрала место позади и сбоку от него, чтобы иметь возможность как следует рассмотреть его. Она разглядела изящные ушки, слегка прикрытые кудрями, и сочла, что это признак чувствительной натуры. На протяжении концерта он четырежды оборачивался и бросал в ее сторону мимолетный взгляд.

— Замечательный концерт, — сказал он, когда они направлялись к выходу.

— О да, — ответила она, и каким-то образом они оказались все в том же кафе, за одним столиком, деля на двоих кусок пирога с черносливом и грецким орехом.

* * *

Дагги чувствовал, что столик уже почти продан.

— Вообще-то она хочет за него сто пятьдесят фунтов, — говорил он богатой на вид даме. — Но я вижу, он попадет в хорошие руки, и поэтому готов опустить цену до ста сорока.

Женщина сказала:

— В самом деле? — и достала чековую книжку.

Дагги увидел, что она поглядывает в сторону большого зеркала.

— Чудесное зеркало, вы не находите? — сказал он. — Но оно уже отложено, к сожалению.

Дама присмотрелась к зеркалу и покачала головой:

— Какая жалость! Оно бы так хорошо подошло к моей столовой.

Дагги потер подбородок.

— Ну… подождите минутку, я спрошу босса. — Он прошел в заднюю комнату и подмигнул Кейт. Она одобрительно кивнула в ответ, и Догги вернулся в зал.

— Она говорит, что залог за зеркало не вносили, так что оно ваше, если оно вам нравится.

Дама была в восторге — как и Дагги, который теперь работал за базовую зарплату плюс процент от продаж. Когда покупательница ушла, он изобразил в воздухе удар кулаком. Двадцать фунтов. Неплохо за десять минут работы. Он записал цифры прихода в графе «Бабки Дагги» и вернулся к чтению журнала.

* * *

«Удивительно, как быстро бежит время», — думал я. Неужели всего восемь лет назад я наслаждался жаркой весной в Татопани, до одури курил травку и отчаянно пытался произвести впечатление на Лауру — ослепительную американку, которая присоединилась к нам в Катманду? Ха! Я пересадил Джорджию на другое колено и вытер ей слюни.

— У нее режутся зубки, да? — спросила сидящая рядом полная мамаша. На руках у нее сидел самый уродливый младенец из всех, когда-либо виденных мною.

— Да.

— А вы пробовали…

— «Дентинокс»? Пробовали.

— Нам он так помог!

— Да, нам тоже.

Лаура в конце концов предпочла Пита с его анекдотами «Когда я путешествовал по Южной Америке», которые я слышал тысячу раз. Лаура тоже побывала в Южной Америке, поэтому у них были общие темы для разговора. Я до Непала съездил только в Норфолк, будучи в то время нищим студентом и затем аспирантом. Наверное, чтобы поразить Лауру, мне следовало рассказать ей о наших вечеринках в конце каждого курса.

— Джорджия Адамс! — выкрикнула медсестра, словно ожидала, что Джорджия ответит: «Да!», сложит газету и отправится на взвешивание. Я взял дочь и наши вещички и прошел в кабинет, где нам предстояло насладиться пятью минутами тщательного осмотра.