— А Ник знал об этом? — спросила пораженная Максина.

— Конечно, нам пришлось ему об этом сказать. Но мне кажется, он так никогда и не примирился с этим. По-моему, он всегда втайне надеялся, что когда-нибудь сможет вылечиться.

— Бедный Ник. Хорошо, что Джуди сама не хотела выходить за него замуж, — сказала вечером Максина Чарльзу, когда они одевались, чтобы идти на прием. — Правда, лично мне детей уже достаточно, — добавила она, похлопав себя по уже заметно выдававшемуся животу.

Чарльз рассмеялся.

— Потерпи, — сказал он, — теперь уже немного осталось. — Он наклонился и поцеловал ее сзади в шею, и в этот момент Максина уловила слабый, но отчетливый аромат гвоздики. Она, однако, заставила себя не думать об этом. В конце концов, Чарльз провел в обществе этой женщины практически весь день.

Еще через две недели Кристина как-то между делом заметила Максине:

— Видела вчера вечером месье Чарльза в «Гранд Вефур». Должна сказать, он год от года становится все привлекательнее. И ему так идет эта бледность, она ему придает какое-то очарование.

— Вчера в «Гранд Вефур»? Ты уверена?

— Да. Он был с этой женщиной, что работает в его рекламном агентстве. Приехал Джек Реффолд, и я решила повести его в какое-нибудь приятное место. Чарльз сидел в противоположном конце ресторана. Я ему помахала, но, по-моему, он не заметил. — Кристина снова склонилась над работой, продолжая болтать о той партии мебели, что поступила от Реффолда на этот раз.

Максина чувствовала себя так, будто ей в лицо выплеснули стакан холодной воды. Руки у нее дрожали, дышать стало тяжело. Она отлично поняла, что именно хотела сказать ей Кристина. Поняла она и то, что Кристина специально подбирала слова так, чтобы разговор имел невинный вид, на случай, если Максина не захочет углубляться в эту тему. Сама Максина провела вчерашний вечер дома в одиночестве. Она скромно поужинала, а потом смотрела какой-то балет по телевизору: Чарльз сказал, что ему нужно поужинать с группой потенциальных покупателей из Канады и как-то развлечь их — отвести в «Фоли Бержер», возможно, в ночной клуб, а Максине это будет смертельно скучно. В последнем он был совершенно прав…

Кристина снова взглянула на нее:

— Дорогая, с тобой все в порядке? Может быть, тебе лучше прилечь? Ребеночек стучит, да? Бедняжечка! Мы все привыкли, что ты работаешь и тянешь, как всегда, будто ничего и не изменилось. Пойди полежи в задней комнате в шезлонге.

— Нет, ничего, — слабым голосом ответила Максина. Ей казалось, что ее собственный голос доносится до нее откуда-то издалека. Ей необходимо было с кем-то поделиться своими подозрениями, обсудить их. Надо будет позвонить тетушке Большой-Здравый-Смысл, как зовет ее Джуди.

Хотя Максина изо всех сил старалась говорить так, будто ничего не случилось, тетушка Гортензия по тону ее сразу поняла, что произошло нечто серьезное.

— Приезжай прямо сейчас, милочка. Ты же знаешь, что я всегда дома.

Едва ступив через порог, Максина не выдержала и разрыдалась. Тетушка Гортензия подвела племянницу к шезлонгу, усадила и взяла ее руки в свои.

— Ну, что стряслось? Чарльз, да?

— Да, — прошептала Максина, — а как ты догадалась?

— Ну, дорогая, ты ждешь уже третьего ребенка, и ты замужем уже целых восемь лет. Я не могу дать тебе конкретного совета, как поступить, потому что я не знаю всех подробностей и не хочу их знать. Чарльз тебя обманывает?.. Да?.. Ну и хорошо! В таком случае я тебя предупреждаю: если можешь, не обращай на все это внимания, пока чувства не улягутся сами собой. Сейчас неподходящий момент для скандала.

Максина согласно кивнула, и тетушка продолжала говорить дальше:

— Чарльз, несомненно, увлечен какой-то женщиной. И если это так, то сейчас он не способен мыслить логически. Ты, голубушка, заполнена ревностью и подозрениями и тоже не в состоянии смотреть на вещи спокойно. Поэтому ты должна приложить все силы к тому, чтобы не спровоцировать скандал, пока в твоей и его голове эмоции берут верх над здравым смыслом.

Максина выглядела довольно сердитой, но тетушка Гортензия продолжала убеждать ее твердо и уверенно, говоря о Чарльзе так, как если бы он был не более чем машиной, в которой нужно отрегулировать двигатель.

— Тебе не нужен скандал с Чарльзом. С мужчинами никогда не знаешь, как они себя поведут. Он может удрать с этой женщиной просто в порядке самозащиты. Чарльз явно любит тебя, иначе бы он не старался скрыть от тебя эту связь. Мужчины, которые разлюбили своих жен, никогда не пытаются ничего от них скрыть, запомни это.

— Она очень красивая и изящная, — грустно проговорила Максина.

— Бедняжка ты моя, было бы гораздо хуже, если бы она была некрасивой. Тогда бы ты без конца думала о том, чем это таким она его околдовала. — Тетушка Гортензия выпустила из своих рук руки Максины и позвонила в колокольчик, чтобы им принесли кофе. — Сейчас тебе, по крайней мере, ясно чем: привлекательной внешностью в сочетании с новизной и со сладостью запретного плода. — Она пожала плечами. — Как бы он ни любил тебя, но Чарльз к тебе привык. Очень жаль, что невест заранее не предупреждают о том, что они когда-нибудь обязательно влюбятся снова в кого-то другого, как и их мужья. Но объяснять жизнь молодым — это трудно, больно, и они все равно никогда не верят.

Она отвернулась, отдавая необходимые распоряжения явившемуся на звон колокольчика слуге.

— Так что оставь Чарльза в покое, дорогая, и ничего не замечай. Ты должна себя вести как ангел.

Тетушка Гортензия снова взяла Максину за руки.

— Ты должна подумать еще и вот о чем, — сказала она, тщательно подбирая слова. — Хороший муж — это куда важнее, чем — собственный бизнес. Я не хочу этим сказать, что твой бизнес не важен. Я имею в виду, что хороший муж гораздо, гораздо более важен.

Максина честно старалась вести себя как ангел, но делать это ей было трудно, поскольку с каждым днем она все больше раздавалась и испытывала нарастающее душевное напряжение. Чарльз часто отсутствовал, а когда бывал дома, то постоянно казался чем-то занятым. Иногда Максима бросала взгляд в его сторону и ловила Чарльза на том, что он тоже рассматривает ее, причем как-то разочарованно и осуждающе. В такие моменты сердце ее сжималось от непонятной и мучительной боли.

Она испытывала жесточайшую ревность и переживала как оскорбленный собственник. В уме она постоянно высчитывала, где в данную минуту должен находиться Чарльз, хотя и не осмеливалась чересчур прямо расспрашивать его о том, где он бывает. Максина старалась не досаждать ему: ей не хотелось, чтобы у Чарльза возникло чувство, будто его постепенно припирают к стенке, ведь тогда у него могло бы появиться искушение сбежать из дома. Иногда настроение ее внезапно менялось, и тогда Максину охватывало яростное негодование, захлестывало чувство обиды из-за предательства мужа, из-за того, как ловко он ей врет — день за днем, месяц за месяцем, — а еще из-за того, что его, похоже, совершенно не мучила при этом совесть. Максина страшно страдала из-за той роли, которую взялась играть, из-за связанного с этой ролью напряжения, из-за необходимости не показывать мужу свои переживания и боль, лгать ему так же, как он лгал ей.

Когда родился их третий сын, Чарльз предположительно был в Лионе. Мальчик появился на свет на неделю раньше срока, а роды прошли гораздо легче, чем ожидала Максина. Она прижимала малыша к себе и старалась, чтобы он постоянно находился при ней. Маленький Александр был ее надеждой на будущее, тем, что связывало ее с мужем.

На этот раз, однако, не было ни малейшего шанса на то, что спустя четыре месяца после родов Максина забеременеет снова. Потому что и через четыре месяца после рождения нового сына Чарльз все еще не вернулся к ней, продолжая ночевать на раскладной кровати, поставленной в его гардеробной.

К 1963 году Чарльз и Максина прожили врозь уже около трех лет. Максина по-прежнему не обращала никакого внимания на неверность мужа. Естественно, делать это ей удавалось лишь ценой постоянного подавления собственных инстинктов и чувств, полагаясь только на те хорошие манеры и умение держать себя в руках, что были привиты ей строгим французским воспитанием, принятым в буржуазных семьях. Время от времени она сбегала к тетушке Гортензии, чтобы там найти сочувствие и утешение.

Максина по-прежнему вела себя в отношении Чарльза как ангел. Но огромное напряжение, которого это требовало, начало уже сказываться на ней. Она плохо спала, лицо у нее приобрело изможденный вид, и, даже когда она нацепляла обычную свою легкую самоуверенную улыбку, темные мешки под глазами выдавали ее внутреннее беспокойство. Иногда она вдруг срывалась на детях или на ком-нибудь из прислуги либо сотрудников; но если бы она не делала этого, она бы, наверное, просто закричала или разрыдалась. Максина сильно страдала от того внутреннего напряжения, что неизменно сопутствует раздвоенности в жизни или необходимости исполнять чуждую тебе роль. Жизнь ее проходила в непрерывном ожидании чего-то. Если бы только она могла повернуть время вспять! «Если бы» стало излюбленной ее темой.

Если бы только можно было стряхнуть паутину времени и вернуться в то прекрасное теплое лето, что было перед ее самой последней беременностью!

Если бы только она в свое время остановила выбор на другом рекламном агентстве!

Если бы избранное ею агентство не поручило работу с фирмами Шазаллей этой разрушительнице семейных очагов!

Если бы она сама могла стать выше, моложе, стройней, очаровательней!

Если бы только Чарльз продолжал находить в ней то, что увидел когда-то!

Ее уверенность в себе исчезла, словно растворилась. Она потеряла стиль в одежде, то влезая в старые, уже не красившие ее вещи, то напяливая что-нибудь эксцентричное, что ей совершенно не шло. Мастерица, постоянно обслуживавшая ее у Диора, приходила в полное отчаяние и ворчливо жаловалась своей помощнице: «Если мадам де Шазалль не способна выдерживать конкуренцию, так нечего было выходить замуж за привлекательного мужчину. Просто стыдно смотреть, как одна из моих клиенток на глазах всего Парижа теряет чувство собственного достоинства. Ей бы надо прописать месье графу его же собственное средство: в Париже полно привлекательных молодых мужчин, которые с восторгом сорвали бы эту спелую грушу».