Ги снял со стеллажа рулон розовато-лиловой материи, отмотал от него несколько метров, набросил ткань на обнаженные плечи Джуди и стал орудовать булавками.

— Большинство модельеров работают не так, — пытался он объяснять, сжимая губами булавки. — Только мадам Грес кроит прямо из рулона и делает разметку булавками на человеке.

— А твои закройщик и швея снимают мерки с клиентов? — поинтересовалась Джуди.

— Никогда! Снятие мерки — это самая важная часть во всей работе, и это всегда делаю только я сам. Мне не нравится этим заниматься, но у меня нет никого другого, кто бы мог это делать. Хорошим примерщиком можно только родиться, научиться этому нельзя. В Париже работают самые лучшие примерщики в мире. Стой спокойно, а то уколю. Я могу делать выкройки, шаблоны, кроить, шить, снимать мерки, могу быть мастером небольшого пошивочного цеха. Но прежде всего и главным образом я модельер, и, когда у меня будет настоящий салон, ничем другим я заниматься не стану, увольте.

— А продавать? — спросила Джуди. — Кто сейчас продает то, что ты шьешь? Вид у Ги стал озабоченным.

— Пока еще у меня не возникало необходимости в продавщицах, потому что все мои клиенты знают меня лично и приводят своих друзей. Они находят в этих посещениях даже нечто интригующее. Им нравится приходить в этот обшарпанный пансионат, нравится думать, что, покупая у меня, они здорово экономят, — и это действительно так. К тому же у них появляется чувство, что они открывают новый талант, и я надеюсь, что в этом они тоже не ошибаются. Но вот, дорогая, как тебе это нравится? — С этими словами Ги отступил назад, а Джуди осторожно подошла к зеркалу. На ней был классический хитон греческой богини.

— Ой, как мне такое хочется!!!

— Когда стану побогаче, посмотрим. А пока я вынужден экономить каждое су. — Он быстро вынул булавки, скреплявшие платье, и бережно и ловко поймал распавшийся и упавший с плеч

Джуди шелк. — Пойдемте выпьем по аперитиву.

Он распахнул дверь в смежную комнату, в которой жил сам. Она являла собой странный контраст с предельно практичной, находящейся в безупречном порядке рабочей комнатой. Личные вещи Ги — книги, нижнее белье, ботинки — валялись грудой в ногах кровати, которая производила впечатление единственного полупустого места в комнате, до отказа заставленной и заваленной полуодетыми манекенами, металлическими стойками-вешалками для одежды, тюками муслина, бумажными выкройками. Ги сдвинул гору книг подальше к краю, и они, все трое, уселись на кровать, скрестив по-турецки ноги. Белый вермут был разлит по стаканам — в два бумажных и один для полоскания при чистке зубов, — и Ги стал делиться с девушками своими планами и замыслами. Он рассказал о том, как начинал, и о том, что хотел бы делать дальше. Эти планы были столь же отчетливы, как вид с Триумфальной арки, на которой Джуди побывала вчера. Отметив про себя с завистью это их качество, Джуди задумчиво произнесла:

— Ты так уверенно говоришь обо всем этом.

— Я?! Да я живу в постоянной неуверенности» в себе, в постоянной нерешительности. Внутренне, про себя, я все время панически сомневаюсь, есть ли у меня хоть какие-нибудь способности, — ответил Ги, а потом мрачно добавил: — Ты и представить себе не можешь, какое это мучение — решить, должен ли пиджак быть однобортным или двубортным. А решение это крайне важно, потому что я не могу позволить себе пробовать большое число разных вариантов, и поэтому мне приходится решать сразу, как и что делать. И пока у меня не будет средств на то, чтобы нанять помощника, мне даже не с кем посоветоваться. На этой. работе испытываешь ужасное одиночество, можете мне поверить.

— Да, я тебя понимаю, — сказала Джуди. — Мне тоже будет страшно не хватать Максины. Не только поговорить не с кем будет, мне пока жить и то негде.

— А почему бы тебе не поселиться здесь? — предложил Ги. — Из всех приличных мест это самое дешевое, что мне удалось найти, всего пятьсот франков за сутки. Это где-то около двух долларов, верно? На левом берегу полным-полно дешевых пансионатов для студентов, но тут чисто и даже приносят завтрак в постель, если можешь заплатить. Когда у меня был грипп, мне три раза в день приносили еду в комнату. А кроме того, здесь внизу есть телефон, и, если раз в месяц будешь немного давать на лапу тому мрачному типу, что там дежурит, он может даже записывать, кто тебе звонил.

— Прекрасная идея, — заявила Максина. — И к тому же Ги сможет за тобой присматривать, а ты ему будешь советовать, какие костюмы шить: однобортные или двубортные.

Когда они отправились ужинать, то по дороге остановились возле мрачного дежурного, и Максина быстро договорилась с ним об оплате, выторговав пятнадцатипроцентную скидку. Потом по улице Бонапарта они дошли до расположенного на углу шумного ресторанчика «Бо арт». Поднимая стакан с вином, Джуди чувствовала себя гораздо увереннее, чем утром. Теперь ей оставалось только найти работу.

Два дня спустя, когда Джуди занялась поисками работы, от ее бодрости и уверенности не осталось и следа.

Вооружившись своими швейцарскими дипломами, она отправилась в затрапезную контору по найму, где ей пришлось долго дожидаться в очереди, пока ее вызвали. Вопросы ей задавала женщина неопределенного возраста с типично французским лицом: болезненная желтоватая кожа, усталые карие глаза, ярко-блондинистые, выкрашенные дорогим красителем волосы, стянутые сзади в пучок. Говорила она очень быстро, и поначалу Джуди, отвечая ей, запиналась. В конце беседы женщина выразительно фыркнула, чтобы подчеркнуть свои сомнения в пригодности Джуди к чему бы то ни было; пожала плечами, как бы говоря «ну что я могу тут поделать?!»; а затем вытащила из ящика своего стола большой кухонный таймер и устроила Джуди экзамен на скорость печатания на машинке. Несмотря на давящую атмосферу, Джуди его выдержала. Женщина еще раз фыркнула, выражая свое удивление, пожала плечами — дескать, заранее не угадаешь! — позвонила в какие-то четыре места, вручила Джуди четыре карточки с адресами и отправила ее беседовать с потенциальными нанимателями.

Найдя после долгих блужданий тот дом, который был ей нужен, Джуди вошла в похожий на тесную клетку лифт и поднялась наверх, в контору, где было нечем дышать и где с ней беседовал какой-то вычурный низкорослый толстяк, который неотрывно смотрел в пол и всякий раз, когда задавал вопрос, отряхивал свой левый рукав. Здесь ее не взяли, и Джуди пошла по второму адресу, потом по следующему… В таких хождениях по совершенно одинаково выглядевшим обшарпанным конторам она провела в общей сложности полторы недели. Все эти конторы были выкрашены в серый или бежевый цвета, пропахли пылью и высохшим печеньем, повсюду на столах громоздились горы картонных папок, одинаково светло-коричневых, одинаково забитых до отказа, с торчащими в разные стороны бумажками и одинаково мятых. В конце концов Джуди вынудили согласиться на меньшую зарплату, чем та, которую запросило агентство по найму, и взяли в качестве временной секретарши в фирму, занимавшуюся импортом тканей. Владельцем этой фирмы был крупный человек среднего возраста, лицо которого чем-то напоминало серое яйцо с нарисованными на нем черными, свисающими вниз усами. Он диктовал письма на французском языке. Если было необходимо, Джуди переводила их на английский или немецкий, потом печатала, а затем мучительно заполняла многочисленные таможенные формуляры, без которых невозможно было доставить в Париж твид из Шотландии или полотно из Дублина, как нельзя было и отправить в Нью-Йорк шелк из Лиона или кружева из Валенсии. Ее наниматель видел в Джуди машину, способную лишь ходить, говорить и печатать, и ни разу не сделал ни малейшей попытки о чем-либо заговорить с ней, ограничиваясь ежедневным «B'jour, mademoiselle».

— Вчера я надела на бал твое изумительное шелковое платье, танцевала каждый танец с разными молодыми людьми, а в результате чуть не умерла от скуки и захромала, — мрачно пожаловалась Максима тетушке Гортензии. Они сидели в небольшой, отделанной кленовыми панелями библиотеке парижской квартиры тетушки. Максина, попросившая об этой встрече, была внутренне в напряжении, но говорила решительно и целеустремленно. — Я совершенно не могу поговорить об этом с родителями без того, чтобы дело не кончилось скандалом. Такое впечатление, будто мы живем не в 1950 году, а в 1850-м! Мама не может понять, что я не хочу ходить на все нужные вечера, танцевать с нужными людьми, чтобы в итоге выйти за одного из них замуж. Я не хочу выходить за этого героя снежных склонов Пьера и вести потом точно такую же комфортабельную и скучную жизнь, какую вела моя мама.

Тетушка Гортензия, сидевшая в огромной соломенной шляпке, украшенной зеленой лентой, приподняла под ее полями густые кустистые брови, повела костлявым крупным носом и фыркнула. В отличие от Джуди Максина немного побаивалась своей тетки. Но сейчас та помолчала немного, а потом кивнула, ничего не сказав. Приняв это за признак одобрения, Максина продолжала:

— Конечно же, я люблю своих родителей, всю свою семью, но я не хочу больше вести эту жизнь. Как будто живешь в детском саду. Я хочу от них уехать и жить собственной жизнью. «Но ты и будешь жить собственной жизнью, если выйдешь за младшего Бурселя», — вот что мне говорит мамочка. — Максина передразнила раздраженный голос матери. — Знаешь, тетя, Пьер уже поговорил с папой. Но, когда я прихожу к его родителям, в эту квартиру на улице Георга V, единственное, чего мне хочется, это удрать оттуда как можно скорее. Я себя там чувствую как в ловушке, я ее просто боюсь, этой квартиры. Правда, она намного больше, чем наша, вся в белом мраморе и с черными служанками. Но его мать живет точно такой же жизнью, что и моя. Единственная разница в том, что она и по дому расхаживает в выходных туалетах. Я не хочу выходить замуж за Пьера, потому что не хочу вести такую жизнь. — Максина сердито закусила ноготь, хотя обгрызать на нем было уже почти нечего. — Но есть и еще одна причина, более важная. Пьера по-настоящему интересуют только лыжи. Я понимаю, что это звучит странно и что ты сейчас скажешь мне, что со временем это пройдет. Но мне кажется, когда этот интерес пройдет, на его место у такого человека, как Пьер, не придет никакой другой. Он богат, и ему нравится кататься на лыжах, вот и все. Но ему совершенно не нравится работать, и нет никакой причины, которая бы заставляла его работать. — Максина умоляюще посмотрела на тетушку. — Я же не могу выйти за богатого бездельника, помешанного на лыжах. Я этого не вынесу, особенно когда он начнет превращаться в стареющего богача, помешанного на лыжах. Поэтому я собираюсь отказать Пьеру. А потом я бы хотела на некоторое время уехать из Парижа. Я знаю Париж, я прожила тут всю свою жизнь. Я хочу посмотреть другие города — Лондон и Рим.