— Отец отказался помогать ему. Он заявил, что модами занимаются только педерасты. Поэтому Ги взял в долг у некоторых из своих постоянных клиентов. Например, моей матери он предложил, что будет шить ей четыре платья в год за небольшую плату авансом. Она согласилась и порекомендовала его некоторым своим знакомым, и они тоже все согласились, даже тетушка Гортензия.

Тетушка Гортензия продолжала озадачивать Джуди и приводить ее в полное недоумение. Она была совершенно не похожа на всех других теток, каких довелось видеть Джуди, — да если на то пошло, то и на всех других взрослых вообще. Накануне вечером тетушка Гортензия повела их ужинать к «Мадам де Жорж». Те изысканные кушанья, которые там подавали: перепелиные яйца, артишоки, мясо цесарки, а на десерт что-то такое, что напоминало по вкусу замороженное бренди, — навсегда и сразу выработали у Джуди отвращение к тому, чем она привыкла питаться с детства. После этого роскошного ужина убавили свет и началось представление. На сцене появилась шеренга необычайно красивых девиц, шелестевших высокими султанами из розовых страусовых перьев. Все они были едва прикрыты, все высокие, элегантные, узкобедрые, с высокой грудью. Джуди вдруг заметила, что у всех девиц очень широкие плечи, бицепсы, мускулистые руки. Не веря собственным глазам, Джуди разинула рот. Она ущипнула Максину и спросила:

— А что, эти… э-э-э… девушки на самом деле мужчины, да?

— Да! — засмеялась Максина.

— И твоя тетушка сама нас сюда привела?!

Потрясающе!

— Она хотела, чтобы ты увидела что-нибудь такое… о-ля-ля! — захохотала Максина. — Это самое скромное из всех нескромных парижских ночных шоу. Тетушка Гортензия любит эпатировать буржуа. Она не выносит напыщенности и очень любит шокировать задавак.

— Я вас, европейцев, никогда не пойму.

— Зато мы вас хорошо понимаем. Мы прекрасно знаем, что может вас шокировать, — заметила тетушка Гортензия. Джуди показалось, что в звучании ее голоса было что-то от шелеста медленно падающего снега, от журчания струек воды в старинном каменном фонтане, от мягкого позванивания дорогого фарфора; странно, но было в нем и нечто общее со скрипом сапог для верховой езды, сделанных из добротной, хорошо выделанной кожи. Джуди почувствовала, что тетушка Гортензия принадлежит к числу тех людей, кто способен закатить колоссальный скандал, ни разу не повысив при этом голоса. У нее было крупное неровное лицо, на котором над широким ртом, вечно растянутым в обманчивой улыбке, торчал большой нос. Веки она накрасила зеленой краской, в тон изумрудно-зеленой причудливой шляпке из атласа. Она была высока ростом и производила впечатление человека надменного и неприступного — до тех пор, пока не одаривала вас своей странной, обворожительной улыбкой.

Пробежав по заснеженным улицам, девушки добрались наконец до запотевших от пара стеклянных стен кафе «Де Маго». Там они уселись за единственный свободный столик и заказали горячий лимонный пунш.

— Черт возьми, ни одного знакомого лица, — пожаловалась Максина. — Вечером тут совершенно иначе. Как-то раз я даже видела, как Симона де Бовуар ругалась здесь с Жаном Полем Сартром. А один раз я видела тут Жюльетту Греко. Она всегда носит черный свитер и брюки. Странный костюм, тебе не кажется?

— Зато можно по утрам не ломать себе голову над тем, что надеть, — проговорил невысокий гибкий молодой человек, блондин, одетый в черный свитер и брюки, усаживаясь на свободное место за их столиком. Внешне он чем-то напоминал вора-домушника: невысокий, с римским, слегка с горбинкой, носом, широким чувственным ртом и гривой льняных волос. — О господи, Максина, как же ты изменилась!.. А как постройнела! Я бы тебя даже в манекенщицы взял. — Он размотал с шеи длинный черный шарф и заказал три горячих сандвича с сыром и жареную ветчину — стандартный набор французского студента.

— Как живешь, как дела? — спросила Максина.

— Уже больше года живу в пансионате «Лондон», обзавелся пошивочной мастерской, но, похоже, никто этого пока не заметил.

— А как вам удалось отвертеться от службы в армии? — спросила, перебивая его, Джуди.

— Когда мне было четырнадцать лет, я переболел туберкулезом, поэтому армия меня забраковала. Отец, конечно, был из-за этого вне себя. Но маме очень понравилось, когда меня взяли на работу к Жаку Фэту: потому что я уже больше не рвался шить платья ей. Она постоянно жаловалась, что примерки такие утомительные и что я все время всаживаю в нее булавки! — Он усмехнулся.

— А как же вы после школы попали в ателье к одному из самых знаменитых портных? — спросила Джуди. — Его во всем мире знают!

— Честно говоря, я получил эту работу только потому, что моя мама была знакома с главной продавщицей салона Жака Фэта. А я до этого или сам портняжил, или срисовывал модели, которые делал Фэт. Разумеется, я делал это совершенно открыто, сама понимаешь. Но рисую я здорово. — Он подул в соломинку на Максину. — К концу первого года моей работы у Фэта меня уже сделали художником, который работает над отдельными деталями модели. А к концу второго года я стал уже помощником модельера. Не самого Фэта, ты понимаешь, но одного из его подмастерьев. — Молодой человек разлил по стаканам вино. — Моя работа заключалась в том, чтобы на основе эскизов, которые делал сам Фэт, готовить чертежи для закройщиков, в разных вариантах, пока не найдем то самое, изюминку. А затем, . когда была уже готова выкройка, когда идея была, как мы говорим, в материале, я должен был подыскивать подходящие пуговицы, «молнии» и следить за всеми этими деталями вплоть до первой примерки модели на манекенщице. Естественно, непосредственно с клиентами мы никогда дела не имели, с ними общаются продавщицы-примерщицы… Максина, если хочешь сохранить свою нынешнюю потрясающую фигуру, не заглатывай так сандвичи.

— А как вы научились шить? — снова спросила Джуди, которой всегда хотелось знать все и обо всем.

— Не знаю. Я просто шил, и все, — пожал плечами Ги.

Хотя Ги Сен-Симон и выставлял себя этаким только что вылупившимся на свет беззаботным гением, которому все удается без напряжения и усилий, но подлинная причина его успехов заключалась не только в его природном таланте, но и в той одержимости модой, которая побуждала его проводить каждую свободную минуту в обществе закройщиков и портных салона Жака Фэта, скрупулезно овладевая мастерством, которое создавалось и совершенствовалось поколениями и передавалось только через непосредственное обучение, от человека к человеку, причем портные-мужчины шили только мужскую одежду, а женщины — только женскую, и так было всегда.

— Но нельзя же просто так «взять и начать» ни с того ни с сего. Так не бывает, — возразила Джуди.

— Ну, я сшил несколько хороших костюмов маме. Она их носила. Сперва мне казалось, что она делает это только ради того, чтобы доставить мне удовольствие. Но потом все ее подруги тоже захотели иметь такие же костюмы. Ну что ж, была не была! Вот так я и начал. А теперь расскажи, что ты сама собираешься делать?

— Я хочу стать специалистом по интерьерам, хочу поехать учиться дизайну в Лондон, — ответила Максина, — но пока никак не могу осмелиться сказать о своих планах папе. Хочу как-нибудь подготовить тетушку Гортензию, чтобы она за меня это сделала.

— А я намереваюсь найти здесь, в Париже, место переводчицы, — уверенным голосом добавила Джуди, хотя отлично понимала, что сделать это будет очень непросто: соперничество за рабочие места в Париже было почти такое же отчаянное, как уличное движение, продолжительность рабочего дня во Франции была очень большой, а оплата труда весьма низкой.

— Да, а потом она вернется в Нью-Йорк, — весело проговорила Максина, — найдет себе работу в какой-нибудь из знаменитых транснациональных корпораций, где пригодится ее знание языков. И в конце концов выйдет замуж за своего босса!

— А можно взглянуть на то, что ты шьешь, Ги? — спросила Джуди, желая сменить тему разговора.

— Разумеется. Выходите замуж за каких-нибудь жутко старых миллионеров и становитесь моими лучшими клиентками. Покажу, но не сегодня: мне через десять минут надо быть у поставщика пуговиц. Давайте встретимся завтра после работы. В шесть вечера, в пансионате «Лондон». А потом я вас отведу поужинать в «Бо арт». Завтра Валентинов день, и студенты будут развлекаться вовсю… Я что-нибудь не так сказал?

— Нет-нет, все в порядке, — поспешно ответила Максина. — Просто у нас в школе в прошлом году была в Валентинов день небольшая неприятность. Мы… э-э-э… вернулись с танцев несколько позже, чем положено.

— Ну, это чепуха, больше у вас таких детских проблем не будет, — утешил их Ги, махнув рукой официанту, чтобы принесли счет, и не обратив внимания на повисшую за столом тяжелую тишину.

Когда они снова вышли на улицу, там ярко светило слабое зимнее солнце, ветер стих и было уже не так холодно, как утром. Девушки неторопливо прогуливались по мощеной набережной, вдоль каменных парапетов, тележек букинистов и темно-зеленых киосков.

— А Ги вообще нравятся девушки? — спросила Джуди. В кафе она обратила внимание на то, что он как-то странно двигал все время руками.

— Не знаю. Быть может, и нет. Понятия не имею. Но знаешь, тебе в любом случае нечего в него влюбляться. Я хочу подыскать тебе кого-нибудь, кто смог бы за тобой присматривать. Вроде Ника, чтобы он был тебе не любовником, а братом. Хотя бы пока. Не хочу, чтобы ты чувствовала себя в Париже одинокой.

— А нельзя так, чтобы он был одновременно и тем и другим?

— Ну, в Париже этого просто не избежать, даже если бы ты и захотела. Но погоди до весны, когда расцветут каштаны. Кстати, давай заглянем в сад Тюильри, там всегда что-нибудь цветет.

Девушки быстрым шагом прошли через сад, а потом повернули налево, на авеню Монтень. Чем ближе подходили они к дому номер 32, тем сильней и взволнованней бились у них сердца: ведь здесь располагался салон Кристиана Диора, величайшего модельера в мире.