Пьер целеустремленно двинулся к Максине, и в этот момент Кейт увидела Франсуа. Он сидел между двумя толстыми темноволосыми девицами, у которых были совершенно одинаковые сонные, полуприкрытые тяжелыми веками глаза. Кейт помахала ему рукой, но Франсуа ее, похоже, не заметил. Кто-то пригласил ее на танец, и она снова помахала Франсуа, когда, кружась в фокстроте, проскользнула мимо столика, за которым сидела эта троица, но Франсуа и тут не заметил ее.

Когда танец кончился, к столику Кейт незаметно подошла Джуди. Она была одета в традиционный швейцарский костюм с белой блузкой, плотно зашнурованной черным кружевным корсетом, и ярко-красной широченной юбкой.

— Так хочется сбросить с себя этот попугайский наряд. Я только на секундочку, я должна помогать сегодня в баре. Что случилось, Кейт?

Когда Кейт объяснила ей, в чем дело, Джуди посоветовала:

— Нечего тут сидеть. Ноги и язык у тебя есть. Пойди к нему и поздоровайся.

Послушавшись ее совета, Кейт, великолепно выглядящая в кремовом платье из тафты, вырез которого к каждым очередным танцам всякий раз все более углублялся, направилась туда, где сидел Франсуа. Он поднял на нее глаза и слегка нахмурился.

— А, добрый вечер, Кейт. Познакомься, это Анна и Хелена Старкосы. — Кейт улыбнулась обеим девицам, которые в ответ лишь едва заметно кивнули ей головами. Одна из них вставила сигарету в длинный золотой мундштук, Франсуа мгновенно, почти рефлекторным движением, поднес ей зажигалку.

— Я сижу вон там, Франсуа, в дальнем углу, — сказала Кейт.

— Да, я видел. Я тебя потом, может быть, приглашу, попозже.

Изумленная Кейт поняла, что ей дают отставку, и еле добрела назад к своему столику.

Попозже?.. Может быть?.. Но ведь это же бал в честь Дня святого Валентина !

— Что стряслось? — спросила Максина. Кейт была не в силах ответить: она боялась, что разрыдается. Краска разливалась у нее сначала по шее, потом по лицу. Когда Кейт краснела, ее всегда это очень портило.

— Пойдем в туалет, — быстро сказала Максина, хватая ее за руку и таща за собой.

В туалете Кейт вовсю залилась слезами.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь, — утешала ее Максина. — Быть может, это просто какие-то его старые знакомые. Пойду подойду к нему и поздороваюсь, а ты жди здесь.

Максина ушла и направилась к столику Франсуа. Он так же, как до этого Кейт, познакомил ее с двумя девицами и дал ясно понять, что сейчас разговаривать с Максиной не хочет.

Бедняжка Кейт, думала Максина, торопясь обратно. В полумраке она разглядела Джуди и кивком головы показала ей в сторону туалета. Через несколько минут Джуди присоединилась к подругам. Максина в это время как раз успокаивала Кейт:

— Перестань реветь, дорогая. Должна же быть какая-то причина такому его поведению. — Но, говоря это, Максина отлично сознавала, что причин было даже две: по одной по каждую сторону от Франсуа.

— Послушай, он просто скотина, и очень хорошо, что ты от него избавилась, — проговорила Джуди, которая была еще очень неопытна и не знала, что подругам ни в коем случае нельзя ругать любовника брошенной женщины. — Ты можешь сделать одно из двух, — продолжала Джуди, обнимая Кейт за плечи и слегка потряхивая ее. — Или устроить ему прямо сейчас скандал — но ты этот скандал проиграешь. Или же не показывать ему, что ты чувствуешь себя уязвленной и униженной. Мужчины не любят рыдающих женщин, которые норовят на них повиснуть. Ты просто обязана быть гордой. Приведи себя в порядок и отправляйся в зал, улыбаясь как ни в чем не бывало.

— Не показывай ему, что тебе больно, — поддержала ее Максина. — А выяснением отношений займешься в более подходящее время с ним, чтобы он не смог отвертеться.

— Послушай, Франсуа всю последнюю неделю каждый день обедал в «Шезе» с двумя этими толстыми гречанками, — сказала Джуди. — Они наследницы какого-то богатейшего судовладельца, и Франсуа прекрасно об этом знает, не думай.

Можешь, конечно, хныкать, если хочешь. Но куда лучше держаться молодцом.

К сожалению, весь этот разговор подслушала одна из учениц «Иронделли», находившаяся в это время в кабинке туалета. Злорадно сияя, она немедленно сообщила новость всем, кому могла. Наконец-то эта Мисс Гштад получила по заслугам. Когда Кейт, умывшись и заново накрасившись, снова появилась в зале, она мгновенно поняла, что все уже все знают, что весть о пережитом ею унижении стала всеобщим достоянием. В Кейт взяла верх ирландская кровь, и она помахала рукой, подзывая официанта: «Ник, будь другом, налей-ка мне чего-нибудь двойного».

Ник, уже знавший о близнецах-гречанках, принес ей двойной бренди, что было категорически запрещено. Кейт глотнула и задохнулась, закашлялась, во все стороны полетели брызги. Но потом справилась и, выпив, попросила еще, однако Ник решил больше ей бренди не давать. Вместо этого он, за свой счет, стал таскать ей коктейли каких-то необыкновенных и очень сочных цветов, безалкогольные и с большим количеством нарезанных дольками фруктов. Принося очередной бокал, он болтал с ней о чем-то таком, что не требовало с ее стороны ни ответа, ни даже участия в разговоре. Утешая сейчас Кейт, Ник тем самым утешал и самого себя. Он понимал, что она чувствует, потому что и сам испытывал то же самое из-за Джуди, когда у него выдавалась свободная минутка и он мог задуматься об их взаимоотношениях. Почему Джуди не чувствовала, как сильно он ее любит? Почему сила его чувства не заставляла ее испытывать такое же чувство к нему? Почему она обращалась с ним только как с другом и никак иначе? Боль, которую переживали сейчас и Ник, и Кейт, отчасти объяснялась тем, что оба они не понимали, что их нынешняя любовь — не единственная, но только лишь первая в их жизни.

— Посмотрите-ка, целая компания из «Ле Морнэ», и все готовы в тебя влюбиться, — прошептал Ник Кейт.

Через стеклянные двери в зал входила целая группа подростков, одетых в вечерние костюмы. Космополитический состав компании бросался в глаза: в ней были два перса с черными, жгучими бровями, которые дугами сходились на переносице, желтовато-бледный, с. болезненного цвета лицом индийский раджа, худощавый блондин-скандинав, который шествовал так, будто привык, что все остальные должны непременно пристраиваться за ним следом. Среди новоприбывших были и два самых заметных в этом потоке ученика «Ле Морнэ»: невообразимо богатый Гюнтер Бэггс и принц Садруддин, младший сын Ага Хана.

Пока эта группа не спеша двигалась по залу и рассаживалась за столиками, шум в зале внезапно стих. Подобная многозначительная тишина всегда предшествует появлению королевской особы. Головы всех присутствующих повернулись к входной двери: там стоял принц Абдулла, почетный гость бала, прямой и чопорный, как будто он принимал военный парад. Притворно скромно опираясь на его руку, в облаке сверкающего серебристо-серого тюля рядом с ним плыла по ступенькам Пэйган.

Кейт уже совершенно откровенно флиртовала с Ником, чувствуя себя с ним в полной безопасности. Ровно в полночь с потолка в зал опустилось множество розовых и белых надувных шаров, а всем присутствующим в зале дамам преподнесли по золоченой пудренице, сделанной в форме сердечка, и по розовой, на длинном стебле, розе. По залу начали бросать серебряный серпантин, и всякие формальности были окончательно позабыты.

Кейт не могла больше выносить этого веселья и снова направилась в туалет, но по дороге ее перехватил Ник, который, хотя и был на работе, немного выпил.

— Послушай, — зашептал он, — мы тут оба с тобой одиноки. Джуди не хочет иметь со мной ничего, для нее я только друг. Сегодня она даже разговаривать со мной не хочет. Мне так страшно и тошно. Ты мне нужна, Кейт, — сказал он прямо. — Кейт, милая, пойдем ко мне в комнату.

Кейт удивлялась самой себе, что она раздумывает над подобным предложением. После того как ее отвергли, ей особенно хотелось ощутить себя в теплом объятии мужских рук.

— Не знаю, — задумчиво проговорила она. — А как мы это устроим?

— Будь среди первых, когда начнете садиться в автобус, а потом незаметно выскользни через заднюю дверь, пока учительница будет еще пересчитывать садящихся около передней. Договорись с Пэйган, чтобы она ночью тебе открыла. — Кейт выглядела такой несчастной и заброшенной, что Ник рискнул и обнял ее.

— Ладно, попробую, но ничего не обещаю. Все будет зависеть от Пэйган.

Она вернулась в зал и посоветовалась с Максиной, которая держалась несколько нетвердо после двух бокалов шампанского.

— Пьер тоже хочет, чтобы я осталась, — сказала Максина, явно горевшая желанием поступить именно так.

— Он тебя отвезет в то шале, где живет их команда?

— Нет, он заказал номер здесь. Просто на всякий случай.

На Кейт это сообщение произвело большое впечатление:

— Господи, это какие же деньги? И даже без предварительной договоренности!

— А почему бы нам и в самом деле не остаться? — Подруги посмотрели на Пэйган, которая в это время танцевала с видом настоящей принцессы. — А Пэйган не. захочет остаться, как ты думаешь?

— По-моему, она не отважится. — Подружки помахали через зал Пэйган и снова устремились в туалет.

— Остаться? — воскликнула Пэйган. — Да как же я могу остаться? Об этом же все узнают !

Я вам открою в пять часов. Только, ради бога, не опаздывайте.

Ровно в час Кейт и Максина уселись в автобус, прямо перед Пэйган, которая нарочно устроила около двери небольшое представление, приподнимая юбку, чтобы забраться на ступеньку, и громко высказывая свое недовольство. Пэйган преуспела настолько, что чуть было не столкнула учительницу в канаву, а Кейт и Максина тем временем выскользнули в заднюю дверь.

Кейт помчалась назад в «Империал» и бегом поднялась по черной лестнице на шестой этаж, где ее дожидался Ник. Они быстро прошли по коридору до служебной лестницы. Оказавшись наконец в безопасности в своей комнате, Ник обнял Кейт, потом расстегнул ее неуклюжее твидовое пальто. Кейт весело вспрыгнула на краешек кровати, которая громко заскрипела. Ник мягко привлек ее к себе, прижал ее голову к своей груди и стал гладить по волосам. Он гладил долго, пока не почувствовал, что ее тело расслабилось. Тогда он принялся целовать Кейт в волосы, щеки. Но не в губы, пытаясь как бы показать тем самым, что не хочет кого-то или что-то предавать. Через какое-то время, однако, Кейт подтянулась немного вверх, притянула к себе его лицо и прильнула к его губам. Со стоном, позабыв про все на свете, он впился ей в губы и стал целовать со всей нерастраченной страстью своих восемнадцати лет и со всем тем напряжением и болью, что накопились за последние восемь месяцев. Казалось, их поцелуй длился не меньше получаса. У него не было сил даже на секунду отпустить ее, он утонул в запахе и теплоте ее тела, которые чувствовались даже через кремовое платье из тафты, с каждой минутой сминавшееся все сильнее.