Впервые за все десять дней Пэйган действительно позабыла в этот момент о той отвратительной сцене. Она бросила фотоаппарат и устремилась вслед за санями, которые лошадь с непривычной для нее быстротой продолжала уносить вперед, мотая их по заснеженной дороге из стороны в сторону.

Когда сани проносились мимо небольшой группы лыжников, один из них ухватился за вожжи и повис, стараясь удержать лошадь. Некоторое время она тащила его вперед, но постепенно замедлила свой бег, и, когда вконец запыхавшаяся Пэйган догнала сани, лыжник уже успокаивал дрожащую кобылу, похлопывая по потной шее и что-то говоря ей на непонятном Пэйган языке.

— Как ты смеешь! — заорала Пэйган на перепуганную и бледную Джуди. — Как ты смеешь бить лошадь! Как ты смеешь заставлять ее мчаться галопом по льду! Марш назад, дура несчастная! — Голова у Пэйган была при этом откинута, ноздри раздувались от гнева, а ее прямой нос обрел властное и надменное выражение.

Озабоченная только состоянием и судьбой лошади и ничем другим, Пэйган взяла из рук незнакомца вожжи, поблагодарила, даже не взглянув на него, и повела лошадь под уздцы назад, навстречу разозленному вознице, который повез их домой.

На улице перед конюшней их дожидался темноволосый, одетый в лыжный костюм человек, выглядевший внешне как весьма уверенный в себе слуга хозяина, обладающего высоким положением. С лицом, на котором не было написано ничего, кроме легкого высокомерия, он подошел к Пэйган и слегка поклонился ей.

— Мой хозяин, Его Королевское Высочество принц Абдулла, хотел бы пригласить вас встретиться с ним в гостинице «Империал».

— А я — королева китайская, — ответила Пэйган, гнев которой все еще не остыл и которая в этот момент отвергала извинения Джуди, не желая даже слушать их.

— Между прочим, Пэйган, Абдулла действительно живет в «Империале», — сказала Джуди. — Когда он приезжает в здешнюю школу, то всегда снимает там два «люкса», одни и те же. Сама я никогда его не видела, но этот человек похож на одного из его телохранителей. — Джуди концом своего бледно-голубого шарфа прикрыла подбородок. — Послушай, я должна идти, мне уже скоро пора быть в «Шезе». Но на твоем месте я бы всерьез отнеслась к этому приглашению. Тебя что, часто приглашают на чай члены королевской семьи? — С этими словами Джуди убежала, с трудом передвигая ноги в тяжелых сапогах.

Помня о горькой истории с Полем, Пэйган не решалась принять приглашение. Она не хотела больше связываться ни с какими иностранцами.

— Ничего не случится, если ты встретишься с ним внизу, в Большом зале, — уговаривали ее подруги. — Пэйган, ведь это же член королевской семьи, — добавила Кейт, пока они шли вслед за смуглым человеком в сторону «Империала».

Принц Абдулла, одетый в белоснежный лыжный костюм, сидел, выпрямившись на стуле и горя от нетерпения, в углу Большого зала. Внешне он чем-то напоминал ястреба: такие же расходящиеся в стороны, как крылья, густые брови, зоркий и цепкий взгляд, глаза человека, привыкшего к тому, чтобы ему повиновались. Не поворачивая головы, он одними только глазами следил за приближающимися девочками, потом встал и вежливо произнес:

— Очень рад, что вы пришли. Прекрасная погода сегодня, не правда ли? — Он говорил по-английски, проглатывая слова, но акцент чувствовался очень слабо.

Принц указал рукой на бархатные стулья вокруг стола. Девочки расселись, и некоторое время разговор шел только о погоде, гостинице и лыжах. Прямая, как шомпол, спина принца, его самоуверенное и почти грозное спокойствие подчеркивали принадлежность к королевскому роду, но как-то странно выглядели у восемнадцатилетнего парня. Пэйган подумала, что, наверное, и сам он лучше и увереннее чувствует себя верхом на арабском скакуне, нежели здесь, в гостинице, на этих старых, обитых зеленым бархатом стульях. Она перевела разговор на лошадей, и принц впервые за все время улыбнулся.

С этого момента двух других девочек для него как будто бы вовсе не существовало.

На этот раз Пэйган ушла от Абдуллы раньше обычного. Но направилась не к выходу из гостиницы, а поднялась на лифте на самый верхний этаж, потом пробежала по последней лестнице и подошла к комнате Ника, в которой успели уже побывать все четыре подруги. Ей повезло, Ник только что сменился с дежурства и был у себя. Она постучала, Ник открыл дверь. Он был в рубашке с короткими рукавами.

— Что, захотелось заглянуть и в трущобу? — холодно спросил он, когда Пэйган вместо приветствия потрепала его по щеке.

— Нет, просто любопытно, почему ты терпеть не можешь Абдуллу. Не думаешь же ты, что мы, все четыре, станем уделять все свое внимание только тебе одному. Особенно когда знаем, что тебя интересует одна лишь Джуди. — Пэйган уселась на кровать, и пружины под ней громко заскрипели. Нику разговор на эту тему явно не доставлял удовольствия.

— Ваша личная жизнь меня не касается.

— Тогда в чем дело, Ник? Что, у Абди уже есть какая-то другая девочка?

— Понятия не имею. И меня это в любом случае не интересует. К тому же даже если бы я что и знал, то тебе бы. не сказал… Но… мы вместе учились в школе, и я могу тебе поклясться, что эта скотина Абдулла — вовсе не то, чем он хочет казаться. Конечно, женщины считают его неотразимым. Да он и в самом деле красив.

— Ну не только в этом дело, — с улыбкой сказала Пэйган.. — Интересно и то, как он себя преподносит. Все эти телохранители, развевающиеся балахоны, свирепые черные усы и… э-э-э… всякие предосторожности. — Ей вдруг пришел в голову вопрос, есть ли у Абдуллы официальное разрешение на ношение оружия в Швейцарии. Наверное, он ездит с дипломатическим паспортом и может делать что ему заблагорассудится. Пэйган вздохнула. — Понять не могу, как это я до сих пор в него не влюбилась. Но вот почему-то не влюбилась. Он занятен, но я от него вовсе не без ума. Не то что ты от Джуди.

— Ну тогда тебе чертовски повезло, потому что Абдулла обращается с женщинами совсем не как джентльмен. Он ими просто пользуется. Я хочу сказать, что сами женщины его совершенно не интересуют. Он не обращал внимания ни на служанок, ни на сестер своих одноклассников, ни даже на их матерей.

— Ник, но не хочешь же ты сказать, что?..

— Я хочу сказать, что он как-то странно… утилитарен по отношению к женщинам. — Ник не мог найти нужных слов, чтобы показать, что по отношению к западным женщинам Абдулла был холодно-расчетлив. Он ими пользовался. Он у них учился. Но он занимался с ними любовью только для того, чтобы доказать свою власть над ними и свое превосходство над мужчинами из их собственного племени.

— Ник, он подозревает абсолютно каждого. Подозревает, что его как-то используют, что его могут убить, и во всем прочем, что только приходит в голову этим принцам, — возразила Пэйган, решившая, что в Нике заговорила самая обыкновенная ревность.

— Вот такое сочетание угрозы и способности очаровывать женщин и находят неотразимым, — расстроенно и с оттенком зависти произнес Ник.

— Должна ли я понять тебя так, что, с твоей точки зрения, Абди нарочно играет со мной в кошки-мышки? Что он просто хочет заставить меня страдать?

— Пэйган, забудь на минуту об этих дурацких любовных играх и послушай, что я тебе говорю.

Вы мне очень нравитесь, все четыре, и ты знаешь, как я отношусь к Джуди. Но я твой друг. Я бы никогда не стал никого из вас как-то использовать. А Абдулла делает именно это. У него нет уважения к людям, он не понимает, что такое благородство, и он… не джентльмен.

Пэйган откинула голову назад и расхохоталась.

— Ник, дорогой, — сказала она, — ты рассуждаешь, как старая тетушка! Скажи еще, что я должна носить трусики не из эластика, а из колючей проволоки!


Пригласит ли ее Абдулла на бал в День святого Валентина? Именно это больше всего волновало и Пэйган, и всю школу. Абдулла редко показывался на публике, особенно после того, как однажды в воскресенье он захотел покататься с Пэйган на санях и какой-то уличный фотограф заснял их во время этой прогулки. Негатив был немедленно продан журналу «Пари матч», и через сутки снимок появился в газетах всего мира.

Раз в два дня Пэйган стали доставлять целую охапку высоких красных роз. Визитной карточки в букете никогда не было. "Ты же говорила, что красные розы — это вульгарно», — поддела ее как-то Кейт, за что в нее немедленно была запущена подушка. После того как в школу привезли третью подобную вязанку, Пэйган вызвали в кабинет директора, и там ей было сказано, что она не должна впредь принимать эти букеты. Месье Шарден был необычайно возбужден и говорил очень взволнованно. В половине статей, посвященных светской хронике, в газетах всех стран Европы упоминалась его школа. Реклама была ему полезна, но выразить свое неодобрение он все же считал себя обязанным.

Через несколько дней, вечером, Пэйган снова вызвали в кабинет директора. Вернулась она оттуда в задумчивости.

— Что случилось? — спросила Кейт, лежавшая в это время на кровати, задрав ногу вверх, пока Максина красила ей ногти.

— Телефонный звонок.

— От кого? — телефонные звонки всегда были в школе событием особой важности.

— От Каспара, двоюродного брата. Он дипломат. Говорит, что прослышал о том, будто я часто встречаюсь с принцем Абдуллой, и звонит предупредить, что я должна вести себя в высшей степени осмотрительно. — Она нервно усмехнулась. — Каспар сказал также, что в Сидоне на женщин принято смотреть как на вещь, и если женщина осквернена, ее просто выбрасывают. Он говорит, что иногда их даже забивают камнями до смерти. Можете представить себе подобное?

— Черт возьми, Кейт, лежи спокойно, не дергайся, — сказала Максина.

Пэйган устроилась на соседней кровати.

— Я его спросила, какое отношение ко мне имеют, оскверненные арабские женщины?

— А старина Каспар заявил, что Абди вытолкнули к власти, когда он был еще очень мал, потому что его отец фанатично религиозен, слегка помешан и живет в полном уединении. Каспар говорит, что Абди не созрел для того, чтобы править страной в XX веке. И еще, что он становится очень опасен, когда думает, будто над ним смеются или его унижают. — Она усмехнулась. — Каспар долго убеждал меня, что в Абдулле живут одновременно как бы два человека: один, получивший европейское образование правитель, умеющий вести дипломатические переговоры с западными политиками, и другой, безжалостный и очень властный арабский вождь, слово которою — закон и который подчиняется только собственным животным инстинктам средневекового насильника.