Каролина продолжала сверлить его настороженным взглядом.

– И вас нисколько не беспокоит, что Диана безутешна?

При одной мысли о том, что Диана страдает, ему стало больно.

– Разумеется, беспокоит! – На скулах у него заходили желваки. – Ваши предположения крайне оскорбительны… Уверяю вас, я не намерен причинять Диане ни малейшего неудобства.

Глаза цвета морской волны раскрылись от изумления.

– По-моему, вы говорите правду, – задумчиво протянула Каролина.

Гейбриел нахмурился:

– По-моему, недоверие, которое я угадываю в вашем голосе, еще оскорбительнее.

Каролина смерила его озадаченным взглядом:

– Гейбриел, мне кажется, после нашего последнего разговора вы сильно изменились.

– В каком смысле изменился? – спросил он, не сводя с нее мрачного взгляда.

– Стали не таким властным. Не таким несгибаемым. И, конечно, не таким высокомерным! – Она лукаво улыбнулась, словно дразня его.

– В самом деле? – сухо парировал Гейбриел. – Не сомневаюсь, вашей сестре приятно будет услышать ваше мнение.

– Как и всем нам, – ответила Каролина. – Смею ли я надеяться, что теперь вы, наконец, хотя бы поговорите с ней?

– Смеете, – кивнул он.

Как только Каролина покинула его кабинет, он сразу помрачнел, обдумывая предстоящий и очень важный разговор с ее старшей сестрой.


– Эта подушка вас чем-то обидела?

Услышав голос Гейбриела, Диана, сидящая в шезлонге, вздрогнула и всем телом развернулась к нему. Гейбриел стоял на пороге ее спальни, подняв темные брови над насмешливыми темно-синими глазами. Он успел поменять запыленную дорожную одежду на темно-синий сюртук, жилет оттенком чуть светлее, бежевые панталоны и сверкающие черные сапоги. Темные волосы были еще слегка влажными после мытья. От одного его вида у нее перехватило дыхание.

– Что, простите?

– Вы так яростно обрывали бахрому с подушки, – врастяжку произнес он, заходя в комнату, – словно она вас чем-то обидела.

Диана рассеянно глянула на подушку, которую держала на коленях. Она совершенно не понимала, что делает, пока Гейбриел не привлек к подушке ее внимание. Она даже не заметила, что успела оборвать всю бахрому по углам, что шелковые нити беспорядочным клубком лежали на синем бархатном шезлонге.

Она нервно бросила подушку и встала.

– Что я могу для вас сделать, милорд?

Раз они сейчас одни в ее спальне, чего она не может для него сделать? Гейбриел впал в отчаяние. Ему стало физически больно – так хотелось ему взять ее на руки и, наконец, заняться с ней любовью как следует. Желание совершенно нелепое, ведь круги под ее глазами и мокрое от слез лицо говорят о том, что она недавно плакала. И губы ее, полные, чувственные губы, которые так и хочется поцеловать, как будто слегка дрогнули, прежде чем она решительно поджала их и вскинула подбородок, принимая привычный холодный и бесстрастный вид.

Гейбриел подошел к окну и посмотрел на площадь перед домом.

– Вы, наверное, рады вернуться в Лондон? – спросил он.

Почему она должна радоваться? Диана не могла вспомнить ни одного повода для радости, кроме возможности продолжить поиск Элизабет, хотя… возможно, младшая сестра сама не хочет, чтобы ее находили! Очень неприятно, что Гейбриел застал ее в таком виде – и конечно же догадался, что она плакала. Диана дала себе слово, что о причине ее слез он ни за что не узнает. Она была совершенно уверена, что теперь, вернувшись в Лондон, он, не теряя понапрасну времени, разорвет их помолвку.

Она выпрямила спину, как будто готовясь к удару.

– Да, мне в самом деле приятно воссоединиться хотя бы с одной из моих сестер.

Гейбриел повернулся к ней:

– Уверяю вас, мы с Воном будем и дальше упорно продолжать поиски Элизабет!

– Милорд, я вовсе не собиралась обвинять ни вас, ни лорда Вона, – поспешно возразила она.

Лучи солнца, проникавшие в комнату из окна у него за спиной, придавали его волосам иссиня-черный блеск, мрачное же его лицо оставалось в тени.

– В самом деле? – Он удивленно поднял темные брови. – А ведь вы имеете полное право обвинять нас… На прошлой неделе Доминик не слишком утруждал себя поисками, я же был занят другими делами.

Она склонила голову:

– Я прекрасно понимаю, что в то время для вас куда важнее было благополучие вашей матушки.

Он насупился, и на лбу его выступила морщина.

– Вы так чутки и так привыкли заботиться о людях, что им приписываете те же качества…

Так ли это? Диана больше ни в чем не была уверена. Да и как могла она в чем-то быть уверена, когда сейчас ее поглощали мысли о собственном несчастье? Она не сомневалась: Гейбриел пришел к ней для того, чтобы просить ее разорвать помолвку. Ей казалось, будто сердце ее разбивается на столько мелких осколков, что ей никогда уже не удастся собрать их в единое целое!

Она его любит…

Больше Диана не смела спорить с собой. Не могла закрывать глаза на свои чувства. Она безнадежно влюблена в лорда Гейбриела Фолкнера, графа Уэстборна. С особой остротой она поняла это, когда Каролина сообщила ей о приезде Малкома Касла. Гейбриел стал для нее единственным мужчиной на свете! Когда она смотрит на него, ее всякий раз окатывает мощная волна переживаний. Вот и сейчас ей больше всего на свете хотелось прижаться к нему, очутиться в его объятиях, знать, что он никогда ее не отпустит. Хотя он наверняка пришел именно для того, чтобы отпустить ее…

Она все прочла в его темных глазах, в которых сквозило сожаление, в беспокойном выражении его лица, в том, как он начал мерить ее комнату шагами. Несомненно, он подбирает подходящие слова, придумывает, как бы повежливее признаться ей в том, что он раздумал на ней жениться. Такого оскорбления Диана не смогла бы вынести – невыносимо было даже думать об этом. Она гордо встала, лицо ее приобрело смертельную бледность.

– Полагаю, в данных обстоятельствах даме приличнее объявить о разрыве помолвки?

Гейбриел с шумом втянул в себя воздух и, отвернувшись от нее, снова посмотрел в окно. Грудь его сковал леденящий холод. Сбылись его худшие опасения! Диана просит его освободить ее от взятых на себя обязательств! Его замутило при мысли, что ему придется отойти в сторону и наблюдать, как ее теплая, заботливая душа достанется другому. Ему придется наблюдать, как она выйдет замуж за другого, – более того, ему, как ее опекуну, самому придется выдать ее за другого!

Когда Гейбриел предложил сестрам Коупленд выйти за него замуж, ему было все равно, которая из трех примет его предложение; тогда он ошибочно полагал, что все молодые женщины похожи друг на друга. Теперь он знал, как сильно он заблуждался. Другой такой женщины, как Диана, не существует. Ни одна не может сравниться с ней теплотой и нежностью сердца. Верностью. Стремлением исполнять свой долг. И храбростью… Он понял, что Диана, если понадобится, способна бросить вызов самому дьяволу, даже не задумываясь, во что ей это обойдется. Ведь именно так она и поступала. Последние десять лет она непрестанно жертвовала собой ради своих близких и никогда не задумывалась о собственном счастье. Если он не вернет ей свободу, она и дальше будет жертвовать собой…

Он не мог принять от нее такой жертвы. Он отпустит ее!

Как ужасно и как странно – он, который последние годы не придавал никакого значения чувствам других людей, не может вынести мысли, что он послужил поводом для страданий Дианы! Нет, она не должна страдать из-за него более ни минуты.

Обернувшись, он сухо кивнул ей в знак согласия, полузакрыв глаза, чтобы она ничего не смогла в них увидеть.

– Я позабочусь о том, чтобы завтра в газетах появилось соответствующее объявление… В крайнем случае оно появится послезавтра. Вас это устраивает? – Гейбриел не сомневался, что совсем скоро ему придется читать еще одно объявление – о помолвке Дианы с презренным трусом Каслом!

На смертельно бледном лице ее глаза казались особенно синими.

– Буду очень вам признательна, милорд.

Он снова кивнул.

– Не хотите ли поговорить со мной еще о чем-нибудь?

О чем еще им разговаривать? Она словно онемела. Гейбриел больше не хочет жениться на ней, все остальное не имело для нее совершенно никакого значения… Последние пять дней она так мечтала о разговоре с ним! Теперь ее душили гнев и боль, но все растворилось в каком-то оцепенении. Случилось то, чего она так боялась!

Их помолвке конец. Ей больше нечего ждать от жизни – лишь бесконечные мучения, способные даже ее поставить на колени. Пусть он скорее уйдет, тогда она сможет выплакаться, и он ничего не будет знать.

– Нет, милорд, больше я ничего не хочу вам сказать, – с трудом солгала она.

– Отлично! – Он направился к двери.

Вдруг Диана поняла: она не вынесет, если он уйдет.

– Вы… проявили большую доброту, пригласив сюда мисс Бриттон.

Он резко остановился и, развернувшись к ней, невесело улыбнулся:

– Вы не считали меня способным на доброту?

Она смертельно побледнела:

– Нет… я вовсе не это хотела сказать! Я прекрасно знаю, на что вы способны.

Он скривил губы:

– Только не по отношению к вам?

Диане показалось, будто она слышит звон – словно разбивалось ее сердце.

– По-моему, вы проявили огромную доброту, освободив меня от нашей помолвки, – проговорила она, задыхаясь.

– Так и есть. – Ноздри его раздувались, губы сжались в нитку, темно-синие глаза стали непроницаемыми. – Простите, Диана, но я и в самом деле очень занят.

Он вышел из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.

Диана решила, что так же наглухо закрылось его сердце – оно всегда останется закрытым для нее.


– Вы куда-то уезжаете?

Диана замерла на месте. Она и ее горничная стояли в холле, Соумз готовился открыть для них дверь. Она через силу посмотрела на Гейбриела, стоящего на пороге своего кабинета. Ее шляпка и винно-красная накидка поверх винно-красного же с кремовой отделкой муслинового платья служили вескими доказательствами того, что она в самом деле собирается куда-то пойти.