Но к несчастью, отношения становились все хуже и хуже. С каждым месяцем споры учащались, а пропасть между супругами становилась все шире. Как-то, когда Сара предложила усыновить ребенка, Майкл попросту отмахнулся, заявив, что его родители никогда этого не допустят.

В глубине души Сара сознавала, что в ту ночь их будущая разлука стала неотвратимой. И дело было не в его словах. И не в том, что он принял сторону родителей. Майкла выдало выражение лица. Он словно давал понять, что считает эту проблему только ее собственной. Не их общей.

Менее чем через неделю Сара нашла Майкла в гостиной со стаканом виски в руке. Судя по мутному взгляду мужа, она предположила, что это уже не первая порция. Майкл тут же перешел к делу, заявив, что хочет развода, и уверен, что она его поймет. К концу его речи Сара потеряла способность что-то отвечать. Впрочем, ей этого и не хотелось.

Их брак умер, не продлившись и трех лет. Саре было двадцать семь.

Следующий год прошел как в тумане. Все жаждали узнать, что произошло. Но Сара рассказала правду только родным.

– Не сошлись характерами, – упорно повторяла она любопытным.

Она продолжала учительствовать, но только потому, что не знала, как быть дальше. Два часа в неделю она проводила с Сильвией, прекрасной женщиной, консультантом по семейным проблемам. Когда та рекомендовала группу поддержки, Сара посетила несколько собраний. В основном не высказывалась, а слушала и вроде бы ощущала, что ей становится легче. Но иногда, сидя одна в своей маленькой квартирке, часами плакала, сознавая, в какой невыносимой ситуации оказалась. В один из самых тяжких моментов она даже стала подумывать о самоубийстве, хотя ни консультант, ни родные об этом не знали. Именно тогда Сара поняла: нужно уехать из Балтимора и начать новую жизнь там, где ее не будут преследовать мучительные воспоминания. Там, где она никогда не бывала раньше.

И теперь, проходя по улицам Нью-Берна, Сара делала все возможное, чтобы оставить прошлое позади и двигаться дальше. Иногда приходилось бороться с собой, но все было далеко не так плохо, как вначале. Родители по-своему поддерживали ее: отец молчал, не касаясь болезненной темы, мать подсовывала вырезки из медицинских журналов о последних достижениях гинекологии. Но истинным спасителем оказался ее брат Брайан, тогда еще не уехавший учиться в Университет Северной Каролины.

Как большинство юношей его возраста, он казался рассеянным и отчужденным, но на самом деле был самым внимательным и чутким слушателем. И всегда находился рядом, когда ей необходимо было выговориться. Теперь Сара очень по нему скучала. Они всегда были близки, младший брат и старшая сестра, которая помогала менять ему пеленки и памперсы и кормила, когда позволяла мать. Позже, когда он ходил в школу, Сара вместе с ним делала домашние задания, и именно в то время поняла, что хочет стать учительницей.

Это решение было единственным, о котором она никогда не жалела. Сара любила свою профессию. Любила работать с детьми. Каждый раз, входя в новый класс и видя, как тридцать пар глаз выжидающе смотрят на нее, она понимала, что правильно выбрала профессию. Вначале, как большинство молодых учителей, она была идеалисткой, предполагая, что любой ребенок проникнется к ней любовью, если сильно постараться. Как ни грустно, но с тех пор она успела усвоить, что это попросту невозможно. Некоторые дети, по каким-то своим причинам, замыкались в себе, не слыша то, что говорила Сара, как бы упорно ни пыталась до них достучаться. И это было самой неприятной частью ее работы, единственной, из-за которой она не спала по ночам. Но попыток не оставляла.

Сара вытерла пот со лба, радуясь, что воздух постепенно становится прохладнее. Солнце опустилось ниже над горизонтом, а по земле протянулись длинные тени.

Когда она проходила мимо пожарного депо, двое пожарных, сидевших у ворот на садовых стульях, кивнули ей.

Сара улыбнулась. Пожары в этом городе случались крайне редко. Она видела этих людей каждый день, на одном и том же месте, вот уже в течение четырех месяцев.

Нью-Берн…

С тех пор как она приехала сюда, ее жизнь отличалась странной простотой. И хотя временами ей не хватало энергетики большого города, нужно признать, что размеренное существование имеет свои преимущества.

Летом Сара часто бродила по антикварным магазинчикам или просто любовалась яхтами, стоявшими на якоре за «Шератоном». Даже сейчас, когда занятия снова начались, она никуда не спешила. Работала, гуляла, иногда заходила к родителям, но большинство вечеров проводила одна. Слушала классическую музыку и переписывала планы уроков, которые привезла из Балтимора. И это ее вполне устраивало.

Поскольку в школе она была новенькой, ее планы все еще требовали небольшой доработки. Она обнаружила, что в основных предметах многие ученики продвинулись не так далеко, как ожидалось. Пришлось немного скорректировать планы и включить больше дополнительной работы. Впрочем, она ничему не удивлялась: каждая школа работала по-своему. Но к концу года учеников необходимо подтянуть. Один мальчик особенно ее беспокоил.

Джона Райан.

Славный малыш, застенчивый и скромный. Именно такого очень легко просмотреть. В первый день занятий он сидел в последнем ряду и вежливо отвечал на вопросы. Но работа в Балтиморе приучила ее не выпускать подобных детей из виду. Иногда их застенчивость ничего не означала. Иногда означала, что они что-то пытаются скрыть. Попросив класс сдать первые задания, она мысленно велела себе тщательно проверить его работу. Волновалась она, как выяснилось, не зря.

Детям было задано написать несколько строк о том, как они провели лето, – верный способ выяснить уровень грамотности в классе. В большинстве работ оказался обычный набор фраз, пестревших ошибками и незавершенными мыслями, изложенными плохим почерком. Но Джона выделялся из всех хотя бы потому, что не сделал то, о чем она просила. Написал свое имя в верхнем правом углу, но вместо сочинения нарисовал себя стоявшим в маленькой лодке с удочкой в руке. Когда она спросила, почему он не выполнил задание, Джона объяснил, что миссис Хейс всегда позволяла ему рисовать, потому что «он не слишком хорошо пишет».

В голове у Сары немедленно завыли тревожные сирены. Она улыбнулась и наклонилась к нему ближе.

– Можешь показать?

Джона нерешительно кивнул.

Пока остальные перешли к другому заданию, Сара наблюдала за честными стараниями Джоны. И быстро поняла, что это бессмысленно: Джона не умеет писать. Чуть позже она обнаружила, что он едва читает, да и в арифметике смыслит не многим лучше. Если бы ей предложили угадать, в каком он классе, она подумала бы, что Джона еще ходит в детский сад.

Первой ее мыслью было, что у мальчика нечто вроде дислексии. Но проведя с ним неделю, она уверилась, что это не так. Он не путал буквы и слова, понимал все, что ему говорили. Как только она показывала, как нужно делать правильно, он быстро все перенимал. Очевидно, его проблема крылась в том, что он ни разу не делал домашние задания, так как учителя этого не требовали.

Сара стала расспрашивать коллег и узнала о матери Джоны. Хотя она и сочувствовала мальчику, все же понимала, что нельзя позволять Джоне бездельничать, как это делали прежние, добросердечные учителя. Такое отношение только вредит мальчику. Но в то же время она не могла уделять ему необходимое внимание, поскольку в классе было еще двадцать девять учеников. Поэтому Сара и решила встретиться с отцом Джоны, рассказать обо всем в надежде, что они смогут найти выход из создавшегося положения.

Она слышала о Майлзе Райане.

Не слишком много, но знала, что люди по большей части любили и уважали его, и, главное, он трогательно заботился о сыне. И это было прекрасно. Проработав в школе совсем недолго, она, однако, не раз видела родителей, абсолютно равнодушных к собственным детям, считавших их скорее бременем, чем благословением. Встречались также родители, уверенные в том, что их ребенок – само совершенство. И с теми, и с другими было невозможно разговаривать. Но люди говорили, что Майлз Райан не таков.

На следующем перекрестке Сара замедлила шаг, ожидая, пока проедут машины. Перешла улицу, помахала продавцу за аптечным прилавком и захватила почту, прежде чем подняться к себе. Открыла дверь, наскоро просмотрела почту и положила на столик у двери.

Прошла на кухню, налила себе стакан воды со льдом и отнесла в спальню, где разделась, небрежно кидая вещи на вешалку и нетерпеливо ожидая мгновения, когда можно будет встать под холодный душ. Но тут ее внимание привлек мигающий индикатор автоответчика. Сара нажала на кнопку и услышала голос матери. Та приглашала дочь в гости, даже не спросив, есть ли у той другие дела. В материнском голосе, как всегда, звучало легкое беспокойство.

На тумбочке, рядом с автоответчиком, стояло фото семьи Сары: Морин и Ларри в середине, Сара и Брайан по бокам.

Раздался щелчок. Очередное сообщение от матери.

– Я думала, ты уже дома… надеюсь все в порядке…

Придет ли она? Есть у нее настроение?

Почему бы нет? Все равно свободного времени у нее много.


Майлз Райан ехал по Мэдем-Мурз-лейн – узкой извилистой дороге, идущей вдоль реки Трент и Брайс-Крик, из старой части Нью-Берна в Поллоксвилль, маленький поселок в двенадцати милях к югу отсюда. Названная в честь женщины, которая когда-то содержала один из самых знаменитых борделей в Северной Каролине, дорога проходила мимо бывшей мэрии и могилы Доббса Спайта, героя-южанина, подписавшего Декларацию независимости. Во время Гражданской войны солдаты-северяне выкопали скелет Спайта и повесили череп на железных воротах как предостережение гражданам города не сопротивляться оккупации. В детстве Майлз, наслушавшись подобных историй, боялся и близко подходить к этому месту.

Несмотря на красоту и относительную уединенность, дорога была небезопасна для детей. Тяжелые, доверху груженные лесовозы ревели на ней день и ночь, а водители не имели привычки сбрасывать скорость на поворотах. Как владелец дома, стоявшего неподалеку от дороги, Майлз годами пытался официально снизить пределы скорости.