— Первым делом он подумал бы о том, что нужно вызвать пожарную команду. Или спасти кошку. О, ты всегда был несправедлив к нему!

— А ты? Вспомни, как ты его называла. «Расчетливый Генри»! На любой официальный прием приезжает первым и уезжает последним, обойдет всех, поговорит с каждым нужным человеком — премьером, министром… Когда-то ты говорила, что любая посредственность поступает так, чтобы сделать карьеру.

— Генри мой брат! — выпалила Элен.

— По-твоему, это дает тебе право быть к нему жестокой?

— Нет. Я имею право критиковать его, потому что люблю. Если бы ты хоть немножко любил его, то мог бы говорить о нем что угодно. В пределах разумного. Если хочешь знать, сейчас я жалею, что обзывала его по-всякому. Генри очень добрый, внимательный и чудесно ко мне относится. Он единственный, к кому я могу обратиться за помощью. Он сделает для меня все, что в его силах, не будет цепляться к словам и не затеет дурацкую ссору… Я должна была позвонить ему, а не тебе…

Я сказал:

— Не плачь. Элен, милая, не плачь…

Но она уже положила трубку.


Я увидел Барнаби на противоположной стороне улицы; миссис Лодж (Фиона Лодж, дорогая приходящая няня средних лет), держа мальчика за руку, учила его правилам дорожного движения: посмотреть налево, потом направо, потом снова налево. Я с удовольствием наблюдал за этой картиной. Лицо мальчика напряглось; ему хотелось как можно лучше справиться с заданием, неправдоподобно огромный ранец свисал с его маленького ссутулившегося плеча, из-под нового алого блейзера торчали худые белые ножки в новых серых форменных шортах. Он поднял глаза, увидел меня, тут же споткнулся о край тротуара и беспомощно взмахнул руками. Опытная Фиона Лодж (деньги потрачены недаром!) поймала его за воротник и дернула назад как раз в тот момент, как из-за угла вылетел фургончик почтовой службы, за рулем которого сидел улыбавшийся псих. «Там видят странную картину паденья мальчика с огромной высоты…», промелькнули у меня в голове строки стихотворения Одена. Я с трудом проглотил комок в горле побежал через улицу, подбадривая Барнаби улыбкой.

Он с укором сказал:

— Папа, тебе не следовало бежать через дорогу. Это опасно.

— Папа знает, — сказала Фиона Лодж. — Но папа непослушный.

Она лукаво улыбнулась мне, обнажив неестественно ровные искусственные зубы. Я ответил на улыбку, простив няне лукавство и зубы; как-никак, она спасла мальчика.

— Да, — сказал я, — непослушный папа. Прости меня, дорогой.

Фиона Лодж промолвила:

— Он не хотел идти в школу, пока не увидит вас.

Барнаби дернул ее за руку и сказал:

— Папа называет меня дорогим, потому что любит. — А потом гордо улыбнулся мне.


Взрослые улыбаются, чтобы скрыть тревогу и страх. Или просто душевную усталость. Именно так я улыбался Клио (она сидела за столом полностью одетая и ела «мюсли» на завтрак), рассказывая ей, почему звонила Элен. Клио выразила надежду, что Элен не знает о ее «глупой выходке». Я снова заставил себя нежно и понимающе улыбнуться и ответил, что Элен могла об этом догадываться, иначе я едва ли стал бы звонить ей из автомата.

— Ты мог сказать ей, что ее плохо слышно, — совсем по-детски расстроилась Клио. Я засмеялся; казалось, это слегка успокоило ее. Она сдвинула очки на кончик носа и улыбнулась, все еще с трудом, но чуть более естественно. — Наверно, я просто почувствовала угрозу, — сказала Клио. — Элен сильнее меня. Дело не в ее красоте; с этим я справилась бы. Но она несчастна, и в этом заключается ее преимущество.

Я сделал вид, что не понял.

— Это от нее не зависит!

— Вот-вот. О том и речь. Ты тут же бросаешься на ее защиту. Ты смотришь на меня как на врага даже тогда, когда я не нападаю на нее. Я знаю, ей страшно. Но не ей одной.

— Она его мать.

— А ты отец! Тебе тоже страшно. И мне тоже. Я видела Тима последней. Я не сделала и не сказала ничего плохого, но ты уверен, что все было наоборот. Ты все спрашиваешь и спрашиваешь. Тебе хочется обвинить во всем меня. Если бы меня здесь не было, если бы ты не женился на мне…

— Я виню только себя.

— Зачем ты отталкиваешь меня? Я на твоей стороне, но ты не хочешь этого, не хочешь, чтобы я была рядом, не хочешь спать со мной…

— Не могу, — ответил я. — Извини. Тебе не следовало выходить замуж за старика.

Она сделала паузу — видимо, пытаясь понять, правда ли, что импотенция для мужчины за сорок вполне естественна. А потом обиженно сказала:

— Ты терпеть не можешь прикасаться ко мне. Ты женился на мне только из-за Барнаби и потому что был несчастен. А теперь хочешь упиваться своим горем в одиночку.

Это было достаточно верно, и мне стало не по себе. Я сказал, стремясь отвлечь нас обоих:

— Если я спрашивал тебя о Тиме и том, что случилось в тот день, то лишь потому, что продолжаю надеяться найти причину его исчезновения. А вдруг он сказал что-то, но тогда это не показалось тебе странным и стоящим запоминания?

— Что именно? Я рассказала тебе все. Там не было ничего особенного. Я сварила ему кофе. Он поднялся в свою комнату, немного побыл там, потом спустился с книгами, и я нашла ему пластиковый пакет, потому что тот, с которым он пришел, порвался. Я спросила, будет ли он ужинать, и он сказал, что да, если ты скоро вернешься. Но ты пришел позже, чем обещал. Он немного подождал, а потом сказал: «Наверно, мне пора». Но все это я уже рассказывала.

— Я знаю. Извини.

— Помню, я гадала, продолжает ли он переживать из-за Пэтси, но он не казался расстроенным. Просто очень тихим. Тише, чем обычно.

— По-хорошему или по-плохому?

Разве я мог объяснить ей разницу?

— Не по-плохому. Как будто что-то обдумывал. Но не совсем. Так, словно должен был принять решение, но не хотел. Словно еще не был готов к нему. — Клио бросила на меня воинственный взгляд. — Я понимаю, что ты хочешь сказать. Если я видела, что что-то не так, то должна была расспросить его. А я думаю, он не хотел, чтобы ему лезли в душу. Тим был по горло сыт вопросами типа «где ты живешь» и «куда собираешься». Как будто он не мог сам позаботиться о себе! В его жизни и так хватало шпионов!

Я от души надеялся, что это было не так.

— Он попрощался?

— Сказал: «Присматривай за отцом вместо меня». — Клио покраснела. — Я скрыла это от тебя потому, что знаю: ты не хочешь, чтобы я заботилась о тебе.

Внезапно она встала, неуклюже задела бедром за угол стола и сунула свою тарелку в посудомоечную машину. Я следил за тем, как она засыпает в машину порошок, закрывает дверцу, нажимает на выключатель. Казалось, она пытается отвлечься. Маленькая девочка, играющая в «дочки-матери».

Может быть, она должна была рассказать мне еще что-то? Я промолвил:

— Ты действительно заботишься обо мне. Хоть я этого не заслуживаю.

Она не сдвинулась с места, продолжая смотреть в окно. Машина начала работать: внутри что-то застучало, потом послышалось журчание воды, и стук смолк. Я неохотно встал и положил руку на плечо Клио. Она со слабым стоном повернулась ко мне, уткнулась лицом мне в грудь и обвила руками талию. Я ждал от себя судороги отвращения, но этого не случилось. Я ничего не чувствовал. Что ж, уже неплохо.

— Я не хотел обижать тебя, — сказал я.

Не поднимая головы, она пробормотала:

— Дело не только в Тиме. Если ты сердишься на меня из-за Барнаби, то я постараюсь лучше заботиться о нем. Нам не нужна няня. Если она уйдет, я пойму, что ты доверяешь мне. Даже если не можешь меня любить.

— Но я люблю тебя, — ответил я. — Глупышка. — Я отстранил Клио и обнял ладонями ее лицо. — Ты ведь не хочешь избавиться от Фионы, правда?

— Этого не хочешь ты. Ты боишься оставлять Барнаби наедине со мной.

— Было бы глупо увольнять ее только ради того, чтобы что-то доказать. Существует масса вещей, которыми ты не сможешь заниматься, если будешь все время присматривать за ребенком. Например, ходить в атлетический клуб. Или помогать мне. А когда Джордж выставит картины в своей галерее, ему тоже понадобится помощница.

Круглое лицо Клио, зажатое в моих ладонях, было мрачным.

— Что бы ты ни говорил, ты мне не доверяешь.

Вместо ответа я поцеловал ее. Губы у нее были очень полные и влажные. Я почему-то подумал, что они напоминают какой-то подгнивший фрукт. Я поцеловал ее в кончик носа и бережно отстранил. Она спросила:

— Значит, все будет хорошо? Ты любишь меня? Хотя бы немножко?

— Ты в самом деле думаешь, что это не так?

Ее лоб покрылся морщинами.

— Нет. Это просто… ох, ну ты сам понимаешь…

Я почувствовал себя очень усталым и ответил:

— Это не имеет отношения к тому, что ты сделала или не сделала. Просто физиология. — Тут на меня снизошло вдохновение. — Такое иногда случается, когда я работаю. Как будто мне нужно собрать все свои силы. А в данный момент их не так уж много.

Я широко раскрыл глаза и огорченно улыбнулся. Внезапно Клио смиренно кивнула и серьезно сказала:

— Прости, я об этом не подумала. Хотя должна была, правда? Конечно, я не творец, но думаю, что это похоже на ощущения спортсмена перед финишем, когда нужно собрать последние силы и побить свой личный рекорд.

Я задумчиво кивнул.

— Может быть. Не знаю. Я ведь не спортсмен.

Она с жаром ответила:

— Мне было бы легче, если бы я ощущала себя полезной. Или хотя бы не бесполезной. Я понимаю, это звучит немного эгоистично. На самом деле я просто хочу быть с тобой. Но я могла бы читать тебе, пока ты работаешь. Или не читать, если это тебя раздражает. Прекращать, когда ты пожелаешь…

Лично я хотел только одного, причем отчаянно — как можно скорее подняться наверх и оказаться в своей уютной мастерской. Ради этого я пошел бы на что угодно.