— Там не бывает честно или нечестно. Там бывает выгода.

— Выгода везде есть, даже здесь.

— Серьёзно?

— Да. Главное, с какой стороны посмотреть.

— Ты это Нюсе рассказываешь?

— Её зовут Аня, папа. И она терпеть не может, когда её называют Нюсей или Нютой. Ты знаешь об этом?

Дмитрий Сергеевич крякнул и отвернулся от неё. А Алёна печально улыбнулась.

— Извини, но я считала и считаю, что ты не хочешь слышать ничего, что тебе не нравится.

— Ты сейчас про себя?

— Не только. Папа, ей двадцать три года, что она видела? Макс и тот над ней смеётся. А за кого ей замуж выходить? Тут кроме деда Андрея ни одного холостяка на пять километров вокруг, по крайней мере, подходящего. А дальше ты её не пускаешь! Она и так боится тебе слово сказать поперёк. Да и не умеет. Я, конечно, понимаю, что ты её любишь, наверняка больше, чем меня, идиотку строптивую, но, папа, нельзя держать её на привязи вечно.

Отец нехорошо усмехнулся.

— И что ты предлагаешь? Отдать её на перевоспитание твоей тётке?

— Аню уже не перевоспитаешь, не волнуйся. Но дай ей шанс… просто посмотреть на мир. Если она захочет, она вернётся и никуда больше не уедет. Но у неё должен быть выбор. Как у меня и как у тебя. Иначе просто нечестно.

— Ты мне о честности говоришь? Ты хоть раз честно спросила у матери, что она пережила, когда нашла твою записку? Или та же Нютка?

Алёна сглотнула, отвернулась от него, а ногтями вцепилась в сырую древесину.

— Ты бы меня не отпустил, — проговорила она глухо.

— Это не значит, что нужно было сбегать из дома. Это позор, дочь.

Она руками всплеснула.

— Может быть. Но кто его, кроме нас, заметил? И я тысячу раз просила прощения. Но ты не дал мне ни единого шанса! Но, наверное, именно это было честно. По-твоему. И я, на самом деле, чувствую вину. Но куда больше перед мамой и перед Аней. Потому что из-за меня ты ужесточил контроль, и у неё не осталось не единого шанса.

— Шанса сбежать?

— Хотя бы что-то сказать в свою защиту.

— Ей не от кого защищаться. Она, слава богу, в мать пошла, а не в тебя.

— Ты путаешь, папа. Не в меня, а в тебя.

Дмитрий Сергеевич остановил на Алёне пристальный взгляд, после чего неожиданно хмыкнул.

— Что ж, может ты и права. А ты?

— Что?

— Всем довольна?

— Нет, конечно. Я же не сумасшедшая, чтобы быть всем довольной. Да и не бывает ничего гладко. Ты сам прекрасно знаешь. Но это моя жизнь, и большинство решений я принимала сама. Именно этого я хотела, а не развлечений и свободной жизни, как ты думаешь. Я несу ответственность за каждое своё решение. Даже за то, что я сейчас нахожусь здесь. — Алёна дыхание перевела и тише добавила: — Несмотря ни на что, мне есть куда возвращаться. И я это ценю. Ты меня не выгнал.

— Куда я тебя выгоню, с ребёнком?

Алёна улыбнулась сквозь слёзы, кивнула.

После Алёна долго обдумывала их разговор. Да, он не закончился объятиями и обоюдными просьбами о прощении, отец в какой-то момент просто поднялся и посоветовал ей идти спать. Но Алёна всё равно чувствовала облегчение, это был первый их разговор за десять лет. Без споров, криков и обид. Уж какие выводы для себя сделал отец, Алёне остаётся лишь догадываться, она отлично знала, насколько он упрям бывает и непримирим, но почему-то она была уверена, что пусть маленький, но шаг к примирению сделан.

Павел появился неожиданно. Это было подобно грому, тому самому, среди ясного неба. Когда человек вздрагивает от неожиданности и замирает. Замирает в растерянности, не зная, что делать. Алёна две недели его ждала. Изо дня в день, просыпалась утром и говорила себе: сегодня он вернётся. А вечером, перед сном, чтобы как-то справиться с разочарованием, успокаивала: не сегодня, так завтра обязательно. Но время шло, к ожиданию привыкалось, с ним приходилось жить, как-то смиряться с ним, и поэтому когда оно закончилось, в одну минуту, на Алёну обрушилось непонимание. Вот только что она занималась своими делами, нарезала зелень, мама сушила её в огромных количествах, чтобы использовать зимой, а сейчас только смотрит на остановившийся за оградой автомобиль, на Павла, который вышел из машины и теперь идёт к ней. А у неё пустота в душе, будто воздушный шарик, наполненный тягостным ожиданием и тревогой сдулся, а что придёт на смену, пока не ясно. Загадывать страшно. И поэтому Алёне понадобилась целая минута, она руки опустила и просто смотрела на него. Потом задохнулась, и в тот же момент всё стало хорошо.

— Паша.

Из-за стола вскочила, укроп попадал на землю, нож, кажется, тоже, но это было совсем неважно. Кинулась к Кострову, даже не заметив его улыбки и призывно раскинутых рук. Алёна подбежала и повисла у него на шее. Павел немного покачнулся, но обнял её в ответ.

— Паша, Паша…

— Хватит уже повторять моё имя, я чувствую себя неловко. — Он посмеивался над ней, но вся его насмешка выливалась только в слова. Сам Павел её обнял, потёрся колючей щекой, и даже застонал негромко. После чего сказал: — Солнышко, от тебя укропом пахнет.

Алёна быстро вытерла слёзы, потом принялась руки отряхивать, и снова в Павла вцепилась. Поцеловала и тут же отстранилась, принялась всматриваться в его лицо.

— Тебя отпустили? Совсем? Что они делали? Как нога, болит?

Костров откровенно закатил глаза, за плечи Алёну обнял. И попросил:

— Не тараторь. И я же не в застенках НКВД был, Алён. Что, по-твоему, они могли со мной делать?

— Не знаю, — в тревоге проговорила она. Потом прижалась к нему, руками обхватила. — Как же мы по тебе скучали!

— Где Ванька?

Алёна в растерянности закрутилась на месте.

— Где… На огороде, с детьми. Я позову его. — Но прежде чем бежать за ребёнком, обернулась, услышав жалобный скулёж. Роско нёсся через двор, то ли лаял, то ли скулил, налетел на Павла, тому пришлось даже отступить под таким натиском, а пёс принялся скакать рядом. Павел рассмеялся, а когда Роско поднялся на задние лапы, прижал его к себе.

— Моя собака, здоровяк мой. — Павел его гладил, теребил, даже за уши потянул, а Роско всё норовил его лизнуть в нос. Прыгал, как щенок, поскуливал и крутил хвостом. Павел на корточки присел, обнял собаку за шею.

— Соскучился? И я по тебе соскучился, парень.

Алёна всё смотрела на них, а сама пятилась по направлению к тропинке, что вела за дом. А когда всё же повернулась, заметила на крыльце отца. Они на мгновение встретились взглядами, но она тут же побежала по тропинке.

Ванька с детьми дёргал морковь. Если для кого-то это и было работой, то только не для детей. Они тянули за ботву, падали назад, смеялись и спорили, кто вытянет самую большую. А Алёна прибежала и каким-то не своим голосом закричала:

— Ваня, Ваня! Иди быстрее! Папа приехал.

Ванька замер в первый момент, бросил морковку с ботвой на землю и вытаращил глаза.

— Папа? Папа приехал!

Он мимо Алёны промчался так, что только пятки засверкали. А она только улыбаться могла, и то устало, бурные эмоции её оставили, хотелось просто сесть и поплакать, на этот раз от облегчения.

Когда во двор вернулась, захотелось шаг сбавить. Павел разговаривал с её отцом, отвлёкся, только когда сына увидел. Лицо озарила улыбка, он Ваньку практически на лету подхватил и к себе прижал. Поцеловал в щёку, а мальчик его за шею обнял.

— Папа, наконец ты приехал! Мы тебя ждём, ждём!

— Правда? — Павел ещё его поцеловал, на руках подкинул. — Это хорошо, что ждёте. Я торопился к вам. А ты как, хулиганил без меня?

— Нет! Я хорошо себя вёл. — Ваня на руках у отца крутнулся. — Деда Митя, скажи, что я хорошо себя вёл.

— Хорошо, хорошо. Помогал вовсю.

— Ну, ты просто молодец.

Алёна как раз подошла, на отца взглянула, а тот ей сказал:

— Матери передай, что я на пасеку уехал. К ужину буду.

Она кивнула. А когда отец отошёл, сделала ещё шаг, прижалась щекой к плечу Павла. И пока Ванька, захлёбываясь от восторга, пересказывал отцу новости, он Алёне шепнул:

— Не реви. Всё хорошо.

Она кивнула и осторожно вытерла слёзы.

Павел же отошёл и поставил сына ногами на скамейку, отступил на шаг. Ухмыльнулся.

— Господи, видела бы тебя Регина.

Ванька утёр нос тыльной стороной грязной ладошки, снова к отцу потянулся.

— Папа, тут так интересно. Мы дёргаем морковку. Знаешь, какая она большая бывает? — Ванька в ажиотаже раскинул руки. — Вот такая!

— Да что ты? А щёки у тебя такие тоже с морковки?

Алёна улыбнулась.

— С парного молока.

— И стриженный под машинку. — Павел откровенно рассмеялся. — Ребёнок, мой ли ты? — Взял снова сына руки и с ним сел. А Алёна Ваню по коротким волосам погладила.

— Он так оброс. Мама всех мальчишек стригла, и его заодно.

Ваня показал как.

— Вот так, папа, вжик — и всё. Быстро.

Павел кивнул.

— Да, вжик — и всё, и у Регины инфаркт.

— Ничего, быстро отрастут, — сказала Алёна. Заметила маму, да и Павел поспешил подняться. Руку женщине, что приглядывалась к нему с интересом и ожиданием, протянул.

— Здравствуйте. Я Павел.

— Здравствуйте, давно вас ждали. Я Нина Фёдоровна. — Она ещё окинула Павла изучающим взглядом, потом к Ване руку протянула. — Пойдём умываться, Аня воду нагрела. А потом цыплят кормить пойдёшь?

Ваня моргнул, явно разрываясь. На отца посмотрел.

— Папа, можно я пойду цыплят кормить? Я так люблю их кормить!

— Иди, конечно.

— А ты не уедешь? — бдительно поинтересовался мальчик.

Павел головой покачал.

А Нина Фёдоровна кинула на дочь долгий взгляд.

— И ты не стой, там ещё суп горячий, покорми.

— Сейчас, мама.