Но засыпать без отца Ваня отказался. Умылся, после короткого пререкания почистил зубы и лёг. Но ворчал и ворочался. Алёна сидела рядом с ним на кровати, но, в конце концов, сдалась и пошла за Павлом. За дверью кабинета слышался его голос, она даже разобрала вполне конкретное и резкое:

— Я всё устрою. Тебе не надо волноваться по этому поводу… А она заткнётся.

После этого жёсткого «она заткнётся», Алёна дверь и открыла. Остановилась в дверях, прислонилась спиной к дверному косяку, отворачиваясь от Кострова, чтобы не терзать его своим взглядом, потом руки на груди сложила в ожидании. Он всего несколько секунд на неё смотрел, после чего положил трубку. Сказал только короткое:

— Я завтра позвоню, — и трубку положил.

Алёна не смотрела на него и ничего не спрашивала. И без того знала, кому он звонит. Регине. И это было неправильно, было ужасно, но в душе шевельнулся червячок. Сомнения? Это скорее напоминало ревность. Хотя, откуда ей знать это доподлинно? Она никогда никого не ревновала. Но что-то с ней случилось, внутри случилось, и пока Алёна старательно прислушивалась к себе.

— Что? — довольно резко спросил он.

— Поднимись к Ване. Он не хочет засыпать без тебя.

Секундное молчание, потом Павел поднялся из-за стола, и звук отъезжающего назад кресла прозвучал, как гром. Предупреждение о надвигающейся грозе. Костров даже прошёл мимо неё молча, Алёна смотрела ему вслед, как он поднимается по лестнице, потом опустила руки. Чувствовала себя полностью беспомощной. Прошла в кабинет и села на кожаный диван. Там и дождалась Павла. Он спустился минут через двадцать, и, судя по взгляду, не ожидал застать её в кабинете. Губы недовольно поджал, прошёл к столу и сел. На кресле развалился, вытянув ноги. На краю стола стояла ополовиненная бутылка виски, рядом бокал, и Костров залпом допил то, что в нём оставалось.

— Я её узнала, — сказала Алёна, так и не дождавшись от него ничего.

— И в каких из своих образов она понравилась тебе больше?

— А тебе она в каком больше нравится?

Он пренебрежительно фыркнул.

— Думаю, ты и так догадываешься.

Алёна кивнула. Смотрела не на него, в стену напротив, казалось, что от возмущения, особенно после его последнего замечания, задохнётся.

— Ты прав, разница разительная.

Павел устало навалился на стол, Алёну разглядывал в явном недовольстве.

— Перестань стену взглядом сверлить. Скажи, что думаешь. Ведь справедливость — наше всё, да?

— Моё всё, — поправила она его сухо.

— Конечно.

Алёна голову повернула, посмотрела на него.

— Паша, что теперь будет?

Он плечами пожал, изо всех сил старался казаться равнодушным.

— Новый виток скандала. Ещё пара десятков подобных шоу, теперь уже с моим именем. Где будут переживать за участь моего сына. Говорить, что я монстр, что я украл ребёнка у матери, что я лишаю его детства… Ну, помоги мне, ты же журналист, что ещё говорят в таких ситуациях?

Алёна оперлась локтями на колени и закрыла лицо ладонями.

— Кошмар какой.

Павел не ответил, откинулся на спинку кресла, чуть крутнулся из стороны в сторону.

— Я думала, она умерла. Поэтому ты не хочешь о ней говорить.

— Можно было сказать, что угодно. Её никогда не было, это считается смертью?

— Она собирается судиться, Паша!

Он в нетерпении взмахнул рукой.

— Алёна, не неси чушь! Она не собирается судиться, и никогда не собиралась. Иначе она пошла бы в суд, а не на телевидение. Ей скандал нужен, и поддержка, которую она получит вследствие этого. Она же несчастная мать! У которой забрали ребёнка! Ты сама всё видела и слышала, всё, что творилось в студии. А это пошло на всю страну!

— Она его ни разу по имени не назвала, — проговорила она негромко, пока Костров кипел от возмущения. И, наверное, он этого не ожидал, этих слов, потому что переспросил:

— Что?

— Она не называет его по имени, — повторила Алёна. — Я специально следила. У меня ощущение было, что она не знает, как его зовут.

Павел смотрел на неё в упор и молчал. После чего упёрся лбом в свой сжатый кулак, даже поморщился. Повисло молчание, Алёна наблюдала за ним, уже почти собралась встать и подойти, но в ту секунду, когда она решилась, Костров снова потянулся за бокалом. Сделал глоток, после чего сказал:

— Иди спать.

— А ты?

— Мне надо подумать.

Он развернулся на кресле к окну, Алёна видела, как поднялась его рука, пальцы потёрли подбородок, и Костров вздохнул. Он уже не мог рассуждать здраво, вне зависимости от того, что выглядел абсолютно трезвым, бутылка виски на столе говорила сама за себя. И поэтому она решила оставить его сегодня. Поднялась, поборола желание подойти к нему, и из кабинета вышла. В доме сегодня было слишком тихо, даже мрачно, как в её первую ночь здесь. Роско спал на диване в гостиной, наплевав на все запреты, поднял голову, когда услышал шаги Алёны. Посмотрел настороженно, наверное, тоже чувствовал напряжение, появившееся в доме. Но Алёна ничего не сказала, с дивана не погнала, и когда она стала подниматься по лестнице, он снова опустил голову на лапы. Шумно вздохнул и закрыл глаза.

Павел так и не пришёл. Алёна долго не могла уснуть, думала обо всём, что сегодня узнала, крутилась с боку на бок, то и дело на часы смотрела. Время хоть и медленно, но шло, а Павел в спальню так и не поднялся. В какой-то момент показалось, что задремала, но потом неожиданно глаза отрыла, снова на часы посмотрела и поняла, что уже третий час ночи. Вот тут уже нервы сдали, и Алёна с постели поднялась. Накинула на себя махровый халат Павла, который был ей почти до пят, и пошла вниз. Роско на диване в гостиной не было, зато дверь в кабинет была открыта, и пёс лежал на полу, вытянувшись на дорогущем ковре. Когда Алёна в кабинет вошла, Роско тут же голову поднял, проявляя бдительность, но расслабился, только наблюдал. А Алёна подошла к дивану. Павел спал, положив голову на мягкий округлый подлокотник, ноги на другом подлокотнике, ему явно было неудобно, но будить его Алёна не решилась. От Кострова пахло виски, бутылка на столе была пуста, а он спал, закинув одну руку за голову. Алёна постояла над ним в сомнениях, потом сняла с себя халат и осторожно Павла им укрыла.

Наутро Костров выглядел разбитым. Он был без настроения, как впрочем, и все в доме, даже обычно улыбчивые девушки, накрывающие на стол, сегодня были тихи и практически незаметны, передвигались по дому, как тени. Альбина Петровна без конца шикала на них, а хозяину этим утром даже улыбаться не рисковала, чтобы, не дай Бог, не вывести его из себя. Казалось, что достаточно одной капли, одной искры, и Павел взорвётся. Убрать с лица выражение недовольства его заставил только сын. Павел растянул губы в улыбке, взял Ваньку на руки, подкинул, но тут же болезненно скривился, когда ребёнок ухватил его за шею. Поставил мальчика на ноги, и потёр ладонью шею.

Алёна наблюдала за ним, потом решительно подошла, заставила сесть и убрала его ладонь от шеи. Сначала погладила, потом принялась осторожно разминать шею и плечи, Павел голову опустил и даже застонал.

— Подняться в спальню сил не хватило? — чуть ворчливо проговорила она, чувствуя, насколько он напряжён. Ванька от них отвлёкся, теперь вис у Роско на шее, и слышать их не мог. Павел в ответ что-то пробубнил, но зато вздохнул довольно, когда Алёна ещё раз с нажимом потёрла шейные позвонки. — Я тебя полночи ждала.

— Угу.

Алёна разминала ему плечи.

— Лучше?

— Так — да.

— Теперь буду ругать себя за то, что решила не будить. Видела же, что тебе неудобно. Кто купил этот дурацкий диван?

— Регина.

— А, ну тогда это замечательный выбор. Без сомнения.

— Алён, не сходи с ума, — попросил он негромко.

Ей пришлось выдохнуть. Она даже волосы на его затылке пригладила, покосилась на Альбину Петровну, которая принесла тарелку с оладьями. Ещё раз провела ладонями по плечам Кострова, он голову поднял и осторожно повернул её сначала в одну сторону, потом в другую. На Алёну посмотрел. В его взгляде был определённый намёк и в то же время задумчивость. Алёна всё это прочитала, осознала, пропустила через себя, но решила проигнорировать. Не сейчас, явно не сейчас.

— Ваня, снова руки мыть и за стол.

Ванька посмотрел на свои ладони.

— А чего их мыть?

— Я, конечно, понимаю, что Роско у нас самый чистый пёс на свете, мы его лавандовым шампунем моем, но всё равно нужно мыть руки. Бегом, оладьи уже принесли.

— Блинчики!

— Блинчики, — согласилась Алёна.

Ванька из столовой выбежал, и Алёна с Павлом ненадолго остались одни. Альбина Петровна тоже вышла, без её вездесущего пригляда дышалось куда легче. Алёна за стол села, чувствовала, что Павел на неё смотрит. А потом он ещё и попросил:

— Скажи что-нибудь.

Она оглядела накрытый стол, в приступе нервозности подвигала тарелки. И повторила, как ночью:

— Она ни разу не назвала его по имени. Поэтому я ей не верю. Но ты…

— Что?

Это был самый трудный момент, но Алёна всё-таки заставила себя встретить его взгляд.

— У тебя её фотография в телефоне. — И с нажимом добавила: — Ты хранишь её фотографию.

— Нет, солнце.

Она руку вскинула и попросила:

— Молчи. Ваня идёт.

Мальчик сам влез на стул, продемонстрировал влажные ладони, а Алёна протянула ему тарелку с несколькими оладьями и свежим клубничным вареньем. Ванька улыбался, и Павел согласиться:

— Да, давайте позавтракаем спокойно.

Спокойствия хватило, как раз на завтрак. После появился Негожин, и Алёна хоть и увела Ваньку от взрослых разговоров, но напряжённость всё равно чувствовалась. Она таилась в каждом углу дома, а уж когда Павел повышал голос, каждое его слово, казалось, отскакивало от стен и увеличивало негатив в разы. Даже закрытая дверь в кабинет не спасала. Да ещё взгляды и перешёптывания домработниц на нервы действовало, лишь Альбина Петровна хранила стойкое молчание, и даже сердилась, услышав посторонние разговоры. Но хуже всего было то, что при появлении Алёны все разговоры смолкали, а на губах появлялись смущённые, а порой и притворные улыбки. Работников в доме было немного, но и от них не было никакого спасения.