Алёна посмотрела на открытую дверь спальни, за стеной Ванька старательно писал закорючки в прописи, а тут… Алёна в панике выключила телевизор, с кровати вскочила, и как была, босиком, кинулась бегом по коридору. Только мимо детской на цыпочках прокралась, а дальше побежала сломя голову. Без стука дверь в кабинет распахнула, мужчины на неё обернулись, а она никак с дыханием справиться не могла. Павел брови вздёрнул.

— Ты чего?

— Там такое… — выдохнула она. Схватила с полки телевизионный пульт, и только повторяла: — Паша, там такое… Господи, это федеральный канал…

Экран, наконец, вспыхнул, Алёна нажала кнопку нужного канала, а сама на Павла смотрела. Видела, как вытягивается его лицо, тяжелеет подбородок, а глаза сужаются. Он впился глазами в экран и слушал.

— Я просто оказалась не нужна, — лился с экрана печальный голос. — Я знаю, что Паша меня никогда не любил, но он хотел ребёнка, он сына хотел. Я ему была не нужна. Да и наши отношения к тому моменту окончательно испортились, я ему надоела, и я приняла решение оставить его в покое. А тут беременность, и я… Признаться, я думала об аборте. Потому что знала, что с этим человеком будет очень сложно. Но я хочу повторить, Паша хотел сына. И поэтому выбора мне буквально не оставили.

— Что это значит? — спросил ведущий. — Можно заставить женщину родить?

— Знаете, можно. Если лишить её возможности выходить из дома, общаться с родными и друзьями, хоть у кого-то попросить помощи. А мне, если честно, и просить было не у кого. Родители далеко, в Новосибирске, хороших знакомых в Москве нет. — Она всхлипнула. — Поверьте, я ведь на самом деле считала, что встретила того самого мужчину. Надёжного, обеспеченного, который никогда не обидит.

— Вот ведь коза, — с чувством проговорил Негожин, отхлебнул из бокала и откровенно поморщился. Но на его высказывание никто внимания не обратил. Алёна привалилась спиной к стенному шкафу и, не отрываясь, смотрела в телевизор. На Павла больше не смотрела, почему-то уверена была, что он этого не хочет. И без того слышала, как он дышит и зубами скрипит.

— Думаю, если бы родилась девочка, всё было бы по-другому. Но Паша очень хотел сына.

— И что случилось после родов?

Последовала пауза, ещё всхлип, после чего девушка сделала глубокий вдох, собираясь с силами.

— Я стала не нужна. Ребёнка у меня просто забрали.

Вадим выпрямился на стуле, недовольно покосился на Кострова. Ткнул пальцем в экран.

— Ну, ты посмотри, что делает, зараза. Паш, она тебя на всю страну позорит!

— Помолчи, — сказал тот, и Алёна нервно сглотнула, тон был глухой и страшный, такого она ещё не слышала. И так и не осмелилась на него взглянуть.

— Что значит, вы не нужны? — послышался чей-то вопрос, интересовалась и негодовала женщина. — Вы мать! Вас лишили прав?

Ирина отчаянно замотала головой.

— Я ничего не подписывала! Я не отказывалась от сына! Бумаги мне показали уже после, я ни на одном суде не была!

— Вот ведь… — Вадим еле слышно, но выругался, а Алёна всё же голову повернула и на Павла посмотрела. Почему-то ждала увидеть его бледное лицо и панику в глазах, а он сидел, откинувшись на кресле, сложив руки на груди, и на экран смотрел со зловещей, едва заметной усмешкой.

— Вы не знаете, что это за человек! — Кажется, Ирина вошла в раж. Слёзы высохли, а в глазах появился пожар. — Он очень скрытный, и очень опасный. Меня все предупреждали. Говорили, что ему никого не жаль. Даже отца не было жаль, они всегда общались сквозь зубы. Паша как видел его, у него сразу настроение пропадало. И все близкие знакомые знают, что, точнее, кто тому причиной! Это уже давно не секрет! Только я долго верить отказывалась!

— Ирина, о чём вы конкретно говорите? Расскажете?

Она негодующе сверкнула глазами, плечи расправила. Потом важно кивнула.

— Расскажу. Я пришла сюда, чтобы всё рассказать. Чтобы, наконец, начать бороться. За себя и своего ребёнка. В последние недели много чего произошло, и Андрея Константиновича грязью полили обильно. И его любимые родственники в том числе. Я не знаю ничего про его работу, но то, что говорили они… Это просто бесчестно и бесчеловечно. А все, кто хорошо знаком с семьёй Костровых, знают, кто разрушил семью. Она изнутри разрушена. Павлом и Региной.

Повисла тишина, и в студии, и в кабинете. Алёна дыхание затаила, невольно вспомнила Регину Ковалец и как всегда восхищалась ею — умом, красотой и статью, и захотелось поморщиться. А Павел, наконец, рыкнул:

— Удавлю эту тварь.

— Если поспеешь вперёд Регины, — невесело хмыкнул Негожин. — Но это, конечно, аттракцион самоубийцы. Нельзя быть настолько дурой.

— Вы хотите сказать, что Регину Родионовну с пасынком связывают особые отношения?

— Да. И, поверьте, это заметно всем, кто оказывается рядом. Думаете, почему Павел никогда не появлялся в обществе вместе с отцом и мачехой? Господи, да он к сыну ни одну женщину, кроме Регины, не допускает. Андрей Константинович терпел, сколько мог, а теперь его обвиняют бог знает в чём. Это, по меньшей мере, несправедливо. А он не может за себя ответить, его больше нет. — Ирина слёзы вытерла. — Он жил ради семьи. Он так любил Регину.

— Он говорил Вам об этом?

— Да. В последний год мы часто общались. Он старался помочь мне… договориться с Павлом. Даже адвоката оплачивал. А после того, как они с Региной… решили разъехаться, ему просто не с кем стало поговорить. Видимо, на работе начались сложности, семья окончательно распалась, а единственный сын не имел желания с ним встречаться лишний раз. А потом, когда Андрей Константинович попытался поговорить с Павлом обо мне, он и с внуком ему видеться запретил. Понимаете, человек остался один.

— Ирина, но вы сюда не просто так пришли. Не просто рассказать свою историю, вы хотите чего-то добиться этим поступком. Должен сказать, очень смелый поступок. Костровы в нашей стране — это не просто фамилия, и не просто должность, эта семья очень долго являлась примером семейных ценностей. А сейчас выясняется всё больше подробностей, не лицеприятных.

— Мне наплевать на это, на то приятно кому-то или нет, я хочу, чтобы мне вернули ребёнка! — Ирина лицо руками закрыла, плечи затряслись.

— Сколько вы не видели сына? — спросил кто-то весьма проникновенно.

Ирина вытерла слёзы. А Алёна краем сознания отметила, что тушь на её глазах не потекла, не смотря на обилие влаги.

— Его забрали из роддома.

— Какой кошмар. Вы пытались его найти?

— Конечно! Но это невозможно сделать. Паша — очень богатый человек, он занимается гостиничным бизнесом, в том числе, и за рубежом. И где в данный момент ребёнок — знать невозможно. Думаю, многие и о его существовании не знали. У Костровых много недвижимости, к тому же, Павел единственный родитель, он в праве в любой момент вывезти сына за границу.

— А суд?

— У них есть мой отказ от родительских прав, и я не могу ни на что претендовать. Его нужно оспаривать, доказывать, и мой адвокат старается, но… Нас просто игнорируют. Я поэтому и пришла сюда, чтобы меня услышали! — Она поднялась и прижала руку к груди. — Я, клянусь, на всю страну, я ничего не подписывала! Или была в таком состоянии после родов, что не помню этого. Но это ведь не считается законным, это… это практически похищение!

Дверь кабинета чуть скрипнула, открываясь, и, кажется, вздрогнула не только Алёна, но и мужчины. Ванька заглянул, озабоченно, но их всех увидел и разулыбался.

— Зачем вы спрятались? Что вы без меня делаете?

Алёна в панике бросила взгляд на мрачного Павла, и поспешила мальчику улыбнуться, подошла и развернула к выходу, под несчастный голос Ирины, что ещё лился с экрана.

— Ты всё доделал?

— Да, написал. Знаешь, как я устал?

— Правда? — притворно ахнула она и взяла Ваню за руку. — Пойдём, я тебе молока налью с печеньем. Хочешь?

Ванька деловито кивнул.

— Хочешь.

Алёна, не смотря ни на что, рассмеялась, получив такой ответ.

— Очень хорошо. Ты хорошо поработал, можно вкусно покушать.

— А папа? Придёт?

Алёна погладила мальчика по голове и незаметно для него вздохнула.

— Придёт. Сейчас решит проблему, и придёт.

12

Пока Ванька пил молоко на кухне, скандальное ток-шоу закончилось. Алёна мрачно смотрела на часы, наблюдать за продолжением передачи ей не хотелось, просто по движению стрелки отслеживала, сколько ещё минут прошло. И думала, какое количество гадостей за эти минуты Ирина ещё могла рассказать с телеэкрана. На Ваньку смотрела, через силу ему улыбалась и кивала, когда он ей новый мультик пересказывал. Потом руку протянула, пригладила ему волосы.

— Вкусно?

Он кивнул, молоко допил и вытер губы ладошкой, даже не вспомнив о салфетке. Но Алёна лишь улыбнулась.

— Пойдём, я тебе почитаю?

— А папа? Он обещал почитать сегодня.

— Он занят, солнышко. Он почитает тебе завтра, хорошо?

Ванька демонстративно надул губы, но ничего не сказал, с табуретки спрыгнул. В дверях кухни им попалась повариха. И по тому, как она поспешно отвела глаза в сторону, Алёна поняла, что не она одна сегодня смотрела эту дурацкую передачу. С трудом, но пришлось подавить вздох. Необходимо было выглядеть бодро и спокойно.

— Вам что-нибудь ещё нужно? — спросила женщина, но Алёна качнула головой и поспешила вывести мальчика с кухни.

Этот вечер был самым тяжёлым, так Алёне казалось. Бесконечно длинный, наполненный тревогой и ожиданием чего-то неприятного. Ещё более неприятного, выводов и решений, которые могут не порадовать никого. Но лично от неё ничего не зависело, на долю Алёны выпало лишь ожидание, и она занимала время тем, что читала Ване на ночь. Он слушал внимательно, книжка ему нравилась, красочная, тяжёлая, с несчётным количеством страниц, в ней были собраны истории и про Вини-Пуха, и про Карлсона, и про Пеппи. Ваня особенно любил проделки Пеппи Длинный чулок, искренне смеялся и даже пытался что-то повторить, за что получал на орехи от отца, уже не раз и не два. Но мальчик не унывал, и Алёна подозревала, что мысленно вычёркивал из одного ему ведомого списка очередную попытку или проделку. И переходил к обдумыванию другой. Вот и сегодня внимательно слушал, даже вопросов не задавал, чему Алёна, признаться, была рада. Читала, старалась делать это с выражением, но голова была занята совсем другим.