И с Алёной была, по сути, та же ситуация. И для неё были трудные ответы на её множество вопросов. Но пока давать их не хотелось. Но пройдёт время и нужно будет что-то решать. Что ей говорить, пытаясь донести очевидную правду: он не слишком удачный выбор для серьёзных отношений с молодой девушкой. Ей нужен кто-то, кто будет не только заботиться, но и любить, как любить умеют люди её возраста, самоотверженно и с отдачей; кто будет вместе с ней что-то открывать для себя и беречь новые эмоции. А он для этого… не стар, но юношескую эмоциональность растерял давно, задолго до рождения Ваньки. И теперь старательно соскребает остатки, чтобы сыну хватило его теплоты и душевности. Но сейчас Алёна держала его за руку, улыбалась, и эти мысли хоть и пронеслись у Павла в голове, но сосредотачиваться на них не хотелось. Даже руку её отпускать не хотелось. А Ванька радостно скакал впереди, правда, то и дело оборачивался и принимался что-то рассказывать. Павел, занятый своими мыслями, не сразу понял, что говорит его сын о вещах, которые ему самому были неизвестны или малоинтересны. А Ванька рассказывал про цветы, про птичек и даже какой-то короткий стишок продекламировал. После стихотворения Костров покивал, похвалил и поинтересовался:

— Кто тебя научил?

— Алёна, — бесхитростно ответил ребёнок, и Павел на Алёну взглянул. Та лишь плечами пожала.

— Что помнила, то и рассказала.

Границы усадьбы проходили как раз по берегу реки. В самом удобном месте был оборудован небольшой пирс, рядом стояла домушка без окон, запертая на амбарный замок, а у самого пирса покачивалась на воде скромная лодка, на борту которой белой краской было написано «Фаина». Рядом с пирсом просторная полянка, на траве бревно и несколько пеньков, а между ними след от костра. А вид отсюда открывался необыкновенный. Алёна вдохнула полной грудью, огляделась, потом потянулась руками к солнышку, как мама когда-то учила, даже на цыпочки привстала. Павел занимался ребёнком, наказывал Ване к воде близко не подходить одному, потом достал из кармана ключ и направился к домушке. Ребёнок, конечно, за ним бросился, без конца задавая вопросы.

— Чья лодка? — спросила Алёна, когда они вернулись с удочкой и каким-то ящиком.

— Максимыч живёт в деревне на другом берегу. На лодке куда быстрее, чем пилить в объезд тридцать километров.

— А кто такая Фаина?

Павел посмотрел на неё и усмехнулся.

— Любимая женщина. Наверное.

Алёна улыбнулась ему в ответ.

Сама по себе рыбалка вышла замечательная, правда, богатым уловом не порадовала. Павел с Ванькой поймали двух рыбин, не маленьких и не больших, и на этом успокоились. Ванька набегался, накричался, Роско ему вторил утробным басом, в таком крике даже глухонемые рыбы обязаны были попрятаться или убраться восвояси, так, в итоге, и вышло. Но это уже никого не расстроило. И Алёна пресекла все разговоры об ухе, рыбы (Павел знающе утверждал, что это окуни) были определены в ведро, и ни о какой их гибели Алёна слышать не хотела.

— Мы отпустим их в пруд за домом, — сказала она, имея в виду лужу три на три метра недалеко от крыльца. Павел красноречиво закатил глаза, но ничего не сказал, а Ваня пообещал приходить и кормить рыб хлебом, и даже имена им дал. Но тут же опечалился, что не знает, кто из них кто.

Костёр всё же разожгли, пожарили принесённые специально сосиски и съели холодную курицу. Роско достались сосиски, и он казался довольным. Шнырял по кустам и камышам, и нарывался на то, чтобы по возвращению домой быть вымытым с особой тщательностью.

— Отличная получилась рыбалка, — сказала Алёна, встречая Павла на пирсе после купания. Полотенце ему протянула, и даже сама краем плечи ему промокнула, пока он лицо вытирал.

— Это не рыбалка, — проговорил он с лёгким сарказмом, — это пикник. Твоими усилиями. На рыбалке едят то, что поймают.

— Глупости. Мне жалко рыб, и Ване жалко, а уху он всё равно есть не будет.

— Сплошные женские отговорки.

— Папа, тебе не холодно?

— Не холодно, — отозвался он.

Роско тоже из воды выбрался, огляделся, потом принялся отряхиваться. Закрутил обрубком хвоста и довольно оскалился.

— Я смотрю, мальчики, все довольны, — улыбнулась Алёна, наблюдая за ними.

Ванька подпрыгнул.

— А на лодке покататься?

Пришлось покататься на лодке. Роско и тот предпринял попытку забраться на борт, но Алёна эту попытку пресекла. Испугалась, что лишние пятьдесят килограмм судёнышко не выдержит. Пришлось псу метаться по берегу и скулить. Слушать это было невозможно, поэтому они довольно быстро вернулись на берег. Роско запрыгал вокруг них, будто не видел неделю, просто заходился от радости, что Кострова смешило.

Домой возвращались куда медленнее. Ваня держался за руку Алёны, а когда начал зевать во весь рот, Павел его на руки взял. Ванька обнял его за шею, свесил голову отцу на плечо и почти тут же заснул.

— А ты, — шёпотом проговорил Павел, глядя на Алёну, которая несла ведёрко с рыбами, — устала?

— Хочешь и меня на плечико?

— Чуть позже.

Рыб выпустили только перед ужином. Специально дождались, пока Ваня проснётся, и Алёна вместе с ним отправилась к пруду. Прудик был заросший осокой по берегам, но на воде плавали несколько листьев кувшинок, что говорило о чистоте воды. Правильно, долгие годы здесь никто не мусорил и гадость в воду не лил, с чего ему быть грязным. Окуни освоились тут же, один мгновенно скрылся на глубине, а вот другой не забыл покрасоваться, навернул круг, прежде чем последовать за приятелем. Ваня ещё булку в воду покрошил, но рыбы не вернулись.

— Они потом всё съедят, — успокоила его Алёна. — Пойдём в дом, дождь собирается.

После ужина Ваня снова сел за прописи, это было единственное, что могло удержать его от беготни по дому, что после еды было вредно. Мальчик снова надулся, поворчал, но за стол сел и взял ручку. Правда, попросил попить, потом заявил, что снова хочет спать, затем поинтересовался, где папа.

— С дядей Вадимом в кабинете, — ответила ему Алёна, разворачивая мальчика обратно к столу. — Папа работает, и ты немножко поработай. Тебе за лето нужно все прописи закончить. По страничке в день. Давай, мы с тобой договаривались.

— Ты со мной посидишь?

— Нет. Ты должен делать это в тишине и покое. А я потом посмотрю.

— А может, я беспокоюсь, — пробубнил Ваня, наваливаясь на стол. Алёна сделала вид, что не слышала этих слов, из детской вышла, правда, дверь закрывать не стала. Прошла в комнату Павла, собираясь посмотреть телевизор. В усадьбе у неё совершенно не находилось времени на внешний мир. Сразу перестало существовать телевидение и даже интернет, реальная жизнь вдруг оказалась интереснее. И пока выдалась свободная минута, Алёна и решила разузнать, что в мире делается. Ванька занимался домашней работой, Павел после ужина заперся с Негожиным в кабинете, и они решали какие-то вопросы, хотя, Алёна подозревала, что дело скорее было в бутылке виски, которую Костров почему-то в сейфе хранил. А Алёна устроилась на широкой постели в спальне Павла, включила негромко телевизор, чтобы Ваня не отвлекался, и достала из кармана припасённую конфету. Вздохнула, чувствуя довольство всем днём в целом. Телевизор включился на любимом Павлом новостном канале, мужчина в стильном костюме бодро вещал о котировках и акциях, и Алёна канал переключила. Конфету в рот сунула и перещёлкивала каналы. Добралась до федеральных, и когда увидела известного на всю страну ведущего вечернего ток-шоу, остановилась на нём. Шоу было разноплановым, иногда откровенно скандальным, но порой там обсуждали известных людей или какие-то события в стране. Поэтому она пульт отложила, решив дать шоу шанс в этот вечер. К этому моменту уже шло бурное обсуждение в студии, знаменитые гости качали головами и ахали, и ведущий взял слово.

— Давайте не будем торопиться с выводами, и выслушаем Ирину до конца. Думаю, это только начало истории, и здесь всё далеко неоднозначно. Ирина, продолжайте.

Камера взяла крупный план, сидящей на диване гостьи. Её лицо показалось Алёне знакомым, она жевала конфету и вспоминала. Актриса, певица? Наверняка, расскажет что-нибудь душераздирающее, как её кто-то бил, обокрал или морально издевался. В последние годы на телевидении появилась мода пиариться подобным образом. А девушка и выглядит подходяще для этого: скромное тёмное платье, скорбный взгляд и нервно стиснутые руки.

После предложения ведущего продолжить рассказ, девушка тяжело качнула головой, от чего тяжёлая копна волос едва не вырвалась из-под заколки.

— Я не знаю, что сказать, не знаю, куда мне ещё идти. Я понимаю, что у меня нет ни сил, ни средств судиться. Меня заклеймят позором, такое уже было. И я сына не увижу. Я не знаю, как разговаривать с этим человеком. У меня была единственная надежда… на свёкра. Конечно, вы можете говорить, что он был плохим человеком, коррупционером, я об этом ничего не знаю. Но Андрей Константинович был единственным человеком, который мог хоть как-то повлиять на ситуацию. Он хоть что-то старался сделать. Павел человек трудный… если он сам не хочет идти на компромисс, то добиться от него этого невозможно. Поверьте, я через многое прошла…

Девушка снова стиснула руки, посмотрела сначала вверх, как бы сдерживая слёзы, а потом в камеру. А Алёна, которая последнюю минуту лежала и, кажется, не дышала, только чувствовала, как сердце колотится одуряюще, вдруг поперхнулась конфетой и резко на постели села. Вот сейчас, когда девушку в очередной раз показали вблизи, она её и узнала. Хотя, надо признать, сделать это было трудно. До этого Алёна её только на фотографии видела, и тогда у брюнетки была другая причёска, другое выражение глаз, куда меньше одежды, и её руки, соблазнительно касающиеся полной груди, не были нервно стиснуты. Но это была она. Она. И сейчас она на всю страну говорит о Павле и сыне…