— Зай, но это же хорошо.

— Правда? — Она не удержалась от язвительности. — Мне тоже так казалось. После сельской школы, где в классе училось пять человек, оказаться в огромном городе, казалось, что это хорошо. Невероятно трудно, страшно, но хорошо. Паша, я наслаждалась этим, я училась, как помешанная. Навёрстывала, читала всё подряд, смотрела всё, что хотела. И я сразу поняла, кем хочу быть. Журналистом. Я даже поступила сама. Знаешь, каких трудов мне это стоило? Дуся всерьёз думала, что у меня что-то с головой случится. — Павел улыбнулся. А вот Алёна руками развела. — А что мне делать теперь? Что у меня, вообще, осталось? Я даже самой себе ничего доказать не смогла.

Она была расстроена. Слёзы не лила, но это было и не нужно. Сидела, поникшая, снова вздохнула, а потом потянулась к Павлу. Прилегла рядом и обняла. Молчала, думая о своём, и Алёне было о чём подумать, теперь он об этом знал. И прижалась она к нему доверчиво, и если искала не помощи, то хотя бы моральной поддержки. А его это неожиданно смутило, Павел не сразу решил, как нужно поступить, медлил, думая о том, какая горячая у неё щека, после слёз. Потом всё-таки обнял. Сначала просто положил руку на плечо Алёны, а когда она инстинктивно придвинулась к нему, спрятав лицо у него на плече, обнял крепче. И даже губами её лба коснулся.

— Ты что-нибудь придумаешь. Уж в этом я не сомневаюсь.

Она носом шмыгнула, потом кивнула. Ничего не сказала, лежала тихо-тихо, только дышала очень размеренно. А Павел, неожиданно для себя самого, тихо сказал:

— Спи. Не думай ни о чём.

И Алёна просто закрыла глаза. Как оказалось, она жутко устала от этого разговора. Глаза закрыла, Павла обняла и несколько минут лежала, без всяких мыслей в голове. Слушала его дыхание, чувствовала, как он едва ощутимо гладит её через одеяло. Костров молчал, и она молчала. Больше не хотелось ничего говорить. А потом уснула. Первый раз она уснула с ним, в его постели, а Павел её не разбудил. И от того, не в первый, но уже в следующий момент после пробуждения, Алёну настигла паника. Да ещё проснулась не сама, а от того, что ей в лицо ткнулись холодным влажным носом, она инстинктивно отодвинулась, глаза открыла и уставилась в морду Роско, с приоткрытой пастью и розовым языком. Секунду соображала, после чего оттолкнула от себя огромную собачью голову.

— Боже, Роско, хватит меня слюнявить.

— Он целует, — сообщил детский голос за её спиной, и Алёна в ужасе прижала к груди одеяло. Обернулась, посмотрела на Ваньку, который сидел на постели, поджав ноги и корчил псу смешные рожи. А Алёна на пустую подушку посмотрела. Нервно кашлянула, но ребёнку своего смятения показывать было нельзя, поэтому как можно спокойнее спросила:

— Ты давно проснулся?

— Да.

— А папа?

— Он новости смотрит. Ты встаёшь? — Ванька потянулся к ней и потряс за руку. — Вставай. Папа сказал, что если ты сейчас проснёшься, мы пойдём на рыбалку. Алёна, я хочу, хочу на рыбалку!

Она выдохнула, села, старательно заворачиваясь в одеяло, и уже продумывая, что скажет Кострову по поводу того, что он оставил её голую досыпать в своей постели. Мог бы хоть в бок толкнуть, когда сам вставал, чтобы она не попала вот в такую ситуацию.

— Хорошо, сейчас я встану, мы позавтракаем и пойдём.

Ванька разулыбался, кивнул, при этом преданно смотрел на неё, не собираясь двигаться с места. Алёна в детские глаза смотрела, потом взгляд на Роско перевела, который положил лобастую голову на постель и щурился.

В конце концов, рукой на обоих махнула.

— Идите.

Ванька с постели сполз, позвал собаку, но в дверях оглянулся, задумчиво посмотрел.

— Ты боишься темноты?

Алёна моргнула, затем осторожно кивнула, быстро смекнув, к чему мальчик разговор ведёт.

— Немного. А ты боишься?

— Папа говорит, что смелые и взрослые не боятся. И поэтому они должны спать одни. — Ваня к Алёне ещё присмотрелся, после чего головой качнул. — Хотя, ты девчонка. Хочешь, я буду с тобой спать ночью?

Пришлось приложить усилие, чтобы не улыбнуться.

— Спасибо, милый, я подумаю. Но папа вполне справляется.

Ванька задорно улыбнулся.

— Папа смелый, всех монстров прогоняет.

Алёна выдохнуть смогла, только когда за Ванькой дверь закрылась. Приложила руку к груди, проглатывая смущение. Кажется, так неловко ей ещё никогда в жизни не было.

Кострову досталось. Как только увидела его в коридоре, выходящим из кабинета, подошла и стукнула по плечу кулаком. Потом ещё раз.

— За что?!

— Ты почему меня не разбудил? — возмущённо зашипела она. — Меня Ванька в твоей постели застал. Я чуть со стыда не сгорела, Паша!

Костров ухмыльнулся, взглянул весело.

— А он?

— Заподозрил, что я темноты боюсь.

Павел засмеялся, а Алёне пришлось его толкнуть.

— Не смешно, между прочим. У ребёнка мог случиться шок.

— Но не случился.

— Потому что его отвлекли мысли о рыбалке!

Костров довольно кивнул.

— Мой сын. Пока не получит то, что хочет, его даже голые тёти не интересуют.

— Ты дурак, — обвинила его Алёна.

Он рукой её за плечи обнял, поцеловал в щёку, а Алёна на пороге столовой поторопилась из-под его руки вывернуться. Ванька уже сидел за столом и в ожидании мотал ногами. А когда их увидел, развёл руками.

— Где вы ходите?

Павел снова хмыкнул, сына по волосам потрепал.

— Ты чего такой активный с утра?

— Хочу на рыбалку! Пап, мы ведь пойдём?

— Конечно, пойдём. Я же обещал.

Ванька на стуле подскочил, потом украдкой стянул с тарелки кусок ветчины и руку опустил. Алёна Роско не видела, но услышала, как клацнули челюсти. А мальчик отцу, отвлёкшемуся на диктора экономических новостей, улыбнулся. Алёна же только головой качнула, продолжая намазывать Ване бутерброд маслом.

На рыбалку они всё-таки пошли. Пока собирались, обещания звучали невероятные. О том, что предстоящий улов обеспечит их обедом. Павел на полном серьёзе обещал сыну уху на костре, Алёна молча это всё слушала, после чего отправилась на кухню, об обеде позаботиться. Вода, бутерброды, булочки, оставшиеся от завтрака, и даже жареная курица в холодильнике нашлась.

— Кто на рыбалке ест курицу? — спросил у неё Павел, Алёна же только хмыкнула.

— Посмотрим, что ты скажешь часа через три. Рыболов-спортсмен.

— Думаешь, я рыбу ловить не умею?

Она плечами пожала.

— Понятия не имею.

— Ладно, увидишь. И пусть тебе стыдно будет.

— Ничего, мне с самого утра стыдно.

До реки пошли пешком, примерно полчаса неспешной прогулки. По тропинке, мимо стройки, Ванька впереди вприпрыжку скакал, его только Роско обгонял. А Алёна посматривала по сторонам, так далеко от дома она ещё не отходила, Павел не разрешал, всё время повторял, что в усадьбе много чужих. И сейчас Алёна осматривалась, поле, на котором они с Ванькой землянику собирали, сменилось заросшим оврагом, потом густым кустарником, с другой стороны высились сосны. Они шли и шли, а Алёна думала о том, что это невероятно — быть хозяином всего этого.

— Забор в той стороне? — спросила она в какой-то момент.

Павел кивнул.

— В той. — Усмехнулся вдруг. — Не помнишь, с какой стороны пришла?

— Шутишь? Это была самая ужасная ночь в моей жизни.

Он негромко рассмеялся.

— Будешь знать, как через чужие заборы лазить.

Алёна голову закинула, чтобы в лицо ему посмотреть, и с долей здорового возмущения проговорила:

— Я спасала свою жизнь.

— Ага, — хмыкнул он в ответ и тёмные очки на глаза опустил.

— Паша, а ты ничего не забыл? Чем собираешься рыбу ловить?

— Не умничай. Я всё продумал.

— Правда?

— Конечно. Шагай, давай, по тропинке. Умница.

Она рассмеялась, а вместо того, чтобы обогнать его и шагать впереди, за руку его уцепилась. Признаться, Павла это немного удивило, он на их руки посмотрел, потом на Алёну кинул быстрый взгляд, она улыбалась, глядела по сторонам, и он ничего не сказал.

Иногда она делала такие вещи, кажется, простые и незначительные, которые ставили его в тупик. Вот, например, как сейчас, просто за руку взяла, сжала его ладонь, и выглядела при этом довольной, если не счастливой. Шагала по сельской в выбоинах дороге, и шуточки отпускала. Или носилась вечерами с Ванькой, играла с ним в футбол или в прятки, а вчера запускала цветастого воздушного змея, что привезла из города. А недавно влезла на подоконник в коридоре, чтобы выяснить, как крепится карниз со шторами. Чуть не упала оттуда, содрала шторы, но зато всё выяснила и сообщила всем, что необходимо заменить все занавески, во всех коридорах. Потому что это, по её мнению, ужасно и старомодно смотрится. Поступки были необдуманными, спонтанными, даже дерзкими, хотя бы вспомнить их знакомство, и некоторое время Павел был уверен, что Алёна играет. И необходимо было понять, делает она это осознанно, ожидая награду за свой талант, или у неё такой характер и всё это от безудержной энергии. Оказалось, что не то и не другое, особенно это стало понятно после сегодняшнего (или вчерашнего?) ночного разговора. Он её выслушал, оценил искреннюю печаль, и понял, что всё совсем не так, как он о ней думал. И уж точно девочка не играет, и награды за старательность не ждёт. Если вдуматься, то всё куда серьёзнее и опаснее, особенно для него. Потому что выходит так, что он единственный взрослый и ответственный, Алёна же проживает каждый день искренне и глубоко. И она, не смотря на свой не юный возраст, доверчива и в какой-то степени наивна. Она всё ещё верит в добро и людей, это, по всей видимости, тётя её постаралась. Сохранить в ней детскую непосредственность и честность в отношении к людям. Начали родители, а несравненная, по мнению окружающих, Дуся, продолжила. И, если честно, не очень понятно, что теперь с этим делать. Ему, например. Принять подарок с благодарностью или схватиться за голову от содеянного. И попытаться объяснить девочке суровую реальность, за пределами одной взятой в масштабе Вселенной усадьбы. Вот только в чём состоит эта реальность? В том, что он старше её на чёрт знает сколько лет, да даже не в годах дело, их жизненный опыт разнится на пяток десятилетий, и в нём уже давным-давно не осталось ни искренности, ни глубины, зачастую даже честность на обе ноги хромает. Только сын и спасает, его надо воспитать хорошим человеком, учить быть добрым и справедливым, вот как Алёна ночью говорила, а Павел часто боялся, что его внутренний циник подведёт, и Ваньку он научит чему-то не тому. Вот как у него с отцом было. Хотя, справедливости ради надо сказать, что его отец не особо старался привить сыну что-то хорошее. Как Костров-старший любил говорить: ничего лучше реальной жизни человека не учит. Вот и не видел повода брать основную нагрузку на себя. Поступать так с собственным сыном не хотелось, вот и старался, чтобы у Ваньки было настоящее детство. У него и так многого в жизни не было, например, матери, например, полной безопасности. Необходимо было всегда всё контролировать. И Павел понимал, что пока Ваня не замечает и не задумывается, а когда подрастёт, начнёт задавать вопросы. Избежать их возможным не представляется, поэтому следовало готовиться. К трудным ответам.