— Уходишь?

— Пойду. — Но поддалась его руке и назад откинулась, легла, устроив голову на его груди. А Павел её волосы принялся перебирать, потом зевнул. А она руку подняла, очертила пальцем его подбородок, откровенно играла с ним, но Костров засыпал и почти не реагировал. Алёна снова повернулась, приподнялась на руках и прижалась губами к его подбородку. — Я ухожу.

Костров угукнул, но глаз уже не открыл. Алёна с кровати поднялась, а пока надевала на себя хозяйский халат, который ей был жутко велик, самого хозяина и рассматривала. Снова пользовалась моментом. Но именно в этот момент в её изучающем взгляде не было места любопытству или понятному женскому любованию мужчиной, который совсем недавно занимался с ней любовью и делал это весьма умело. Она смотрела на него так, как Павел не позволил бы ей, будь он способен это прекратить. Алёна смотрела на его тело под простынёй, и уже знала, где находится каждый шрам на его теле. Их было немного, но они её пугали. Не своим видом, а тем, как они появились. Павел об этом говорить не желал, предпочитал отшучиваться, но его шутливый тон звучал предостерегающе, и Алёна уже дважды благоразумно замолкала. И даже опасалась прикасаться к нему в тех местах, будто знала, что её рука тут же будет остановлена. Его спина — у рёбер снизу, его бедро — длинный побелевший от времени рубец, и его лицо… Павлу не нравилось, даже когда она касалась сеточки шрамов на его щеке. Это казалось странным, немного смешным, глупым предрассудком, но Алёна всё это про себя проговаривала, потому что Костров обрывал эти разговоры на полуслове, и знать и слышать ничего не хотел. Только ухмылялся нехорошо. И она понимала почему. Он, из-за своей гордыни и самоуверенности, не терпел, когда его жалели, даже женщины. И ведь не объяснишь, что это совсем другая жалость. Жалость женщины, которая готова его принять таким, какой он есть, и ничего ужасного в нём не видит. В конце концов, она с ним спит, видит его раздетым, и её ничего в нём не пугает. Кроме, разве что, некоторой доли беспринципности, упрямства и достаточной жёсткости в поступках. Что из этого относится к его внешности?

Алёна кровать обошла, наклонилась к нему и поцеловала. Застыла в паре сантиметров от его лица, начала улыбаться, уже откуда-то зная, что Костров скажет в следующий момент.

— Что делаешь? — сонным голосом спросил он.

— Дразню тебя, — проговорила она ему в губы. — Я ведь ухожу.

Его рука пробралась под халат, прошлась вверх по её ноге, потом пальцы ухватили ягодицу, а Алёна рассмеялась и отскочила от него.

— Спи, — сказала она ему негромко.

Он перевернулся на живот, руками обхватил подушку рядом с собой, а Алёна снова застыла, на этот раз в дверях, уже не обманывая себя по поводу томления в душе. Сильное мужское тело на постели… это серьёзное испытание для женского разума и сердца. Как выяснилось.

Несколько часов спустя её разбудил мобильный. Алёна глаза открыла, посмотрела за окно, после чего вздохнула. Потом протянула руку к шумно вибрирующему аппарату, но это совсем не означало, что она собиралась ответить. На экран посмотрела, звонил Артюхов. Зачем-то. В который раз. И вызов Алёна отклонила.

Конечно, она догадывалась, зачем он звонит и что именно его интересует. Здесь ли она, и чем занимается. А говорить об этом, особенно с Тарасом, она не собиралась. И не только потому, что Павел этого не одобрит, она и сама не хотела говорить. Особенно, в свете последних событий. Ей было немного неудобно. Да и Тарас вряд ли удержится от каверзных, провокационных вопросов. Поэтому в «бан».

Как и Рыбникова, кстати. Тот вчера тоже звонил, момент для звонка был выбран не самый удачный, Костров рядом был… прямо совсем близко, увидел имя её начальника на экране, и не разрешил говорить.

— А если что-то важное?

— Всё важное я с ним решу сам, — то ли пообещал, то ли объяснил ей Павел. И чтобы заглушить все доводы разума, поцеловал. Надо сказать, что заглушить все здравые мысли в её голове, у него получилось. Зато сейчас они вернулись, Алёна засомневалась, но не из-за Тараса, о Рыбникове вспомнила, но Артюхову всё равно пришлось остаться ни с чем, вызов был отклонён.

— Алён, ты проснулась?

Дверь в её комнату открылась, заглянул Павел, бодрый и, судя по всему, выспавшийся, его взгляд был заинтересованным.

Алёна голову повернула, а телефон, что держала в руке, поспешно сунула под подушку. На Павла взглянула, сонно прищурилась. Только спрашивается: зачем притворяется? Потому что ему не нравятся её телефонные разговоры?

— Почти, — сказала она.

Павел её оглядел, взгляд задержался на спутавшейся копне волос, по губам скользнула ухмылка, но в комнату он так и не вошёл, вместо этого просто сообщил:

— Завтрак на столе, вставай.

— А который час?

— Десять. Ванька уже все дела переделал. Вставай, солнце.

Она улыбнулась. Абсолютно глупая улыбка расцвела на её губах, и чтобы как-то скрыть её, Алёна уткнулась лицом в подушку. И в неё пробубнила:

— Иду.

Дверь закрылась, Алёна перевернулась на спину, убрала с лица волосы, и в притворной тоске, чувствуя, как грудь распирает от эмоций, подумала: а говорят, есть мужчины, которые приносят своим женщинам кофе в постель.

В последние дни Альбина Петровна стала смотреть на неё с явным подозрением. Если раньше в её взглядах было лёгкое снисхождение, она мирилась с нею, как с неизбежным, но проходящим неудобством, то сейчас, по всей видимости, её заподозрили в злом умысле и коварстве. Конечно, скрыть от домочадцев, а тем более от обслуги, факт того, кто где ночует и чем при этом занимается, весьма трудно, да Павел особо и не старался, надо сказать. Он искренне считал, что это его дом, его жизнь, и он не обязан ни перед кем отчитываться. Тем более перед людьми, которым он зарплату платит. И, наверное, он был прав. Но в то же время, он совершенно не замечал того, что за их спинами теперь переглядываются и даже шепчутся. Не со зла, конечно, не со зла, просто всем было любопытно. Алёна все эти переглядывания и перешёптывания замечала, старалась близко к сердцу не принимать, и Павлу об этом не говорила. Мужчины в подобное не вникают, а она… вряд ли здесь задержится настолько долго, чтобы как-то решать эту проблему. Если это проблема, конечно. Возможно, кто-то из этих девочек, которым повезло устроиться на работу в усадьбу Костровых, ей завидует. Да и Альбина Петровна не просто так не в духе, ей не нравится поведение Алёны, считает, что та взяла на себя слишком много. А уж её практически единоличная забота о Ване, домоправительницу и вовсе не устраивает.

— Что на завтрак? — поинтересовалась она, как только вошла в столовую. Павел с Ваней уже сидели за столом: Костров в телевизор смотрел, слушал новости, а Ваня мотал ногой в ожидании тарелки с кашей. А услышав её голос, на стуле крутнулся и разулыбался. Алёна наклонилась к нему, чтобы поцеловать. Потом присмотрелась к его футболке, дёрнула за воротник. — Вчерашняя.

— Она мне нравится!

— На ней пятно.

Ваня оттянул ткань, полюбовался на пятно от молока. Наморщил нос.

— Ну и что, — решил он, в конце концов. — Пап, ничего, что пятно?

Павел глаза от телевизора на мгновение отвёл, посмотрел на сына. Потом рукой махнул. Ванька тут же обрадовался, улыбнулся Алёне через стол.

— Видишь?

— В том-то и дело, что вижу, — отозвалась она. — Пятно очень хорошо вижу, надо переодеть.

— А папа!.. — браво начал Ваня, что совсем не произвело впечатления.

— А папа в этом ничего не понимает.

Альбина Петровна как раз принесла тарелки, и после этих слов неодобрительно на Алёну глянула. Алёна даже решила, что на самом деле границу перешла, но Павел, кажется, спор о футболке пропустил мимо ушей. Повернулся к столу и только в некотором ступоре уставился на тарелку с кашей, которую перед ним поставили. Алёна толкнула его ногой. Костров вздохнул, взял ложку и принялся есть. После вчерашнего утреннего разговора о том, что за столом все должны есть одно и то же. Раз кашу, значит кашу. Раз блинчики, значит, все едят блинчики. Так ведь справедливо.

— Раз одному четыре, то и всем должно быть четыре, — ворчал вчера Костров, на что Алёна предпочла отмолчаться. И о пользе каш на организм и взрослого человека говорить не стала. Только зря его раздражать. Зато Ваня доволен. Ест манную кашу, с куда большим энтузиазмом, поглядывая на отца.

— Чем нас сегодня кормят? — браво осведомился Негожин, появляясь в столовой. Ладони потёр в предвкушении, забыл поздороваться, за стол уселся и принял всерьёз растерянный вид, когда увидел перед собой тарелку. Поднял глаза на хозяина дома. — Это что?

— Каша, — сказал ему Ваня, облизывая ложку. — Манная.

Вадим нахмурился, а Павел ему кивнул.

— Угощайся. Расти большой, не кашляй.

— А мяса нет?

— Мясо будет на обед, — сообщила Альбина Петровна. — Тушёное. С баклажанами.

— А до обеда долго?

— Вадим, ешьте кашу, — посоветовала ему Алёна. — Не поверю, что такой большой и серьёзный мужчина не в состоянии осилить тарелку манной каши. Это очень полезно.

Вадим прищурился, глядя на неё.

— Это ты придумала?

— Нет, диетологи.

Павел брови вздёрнул.

— Серьёзно? А вчера ты говорила о справедливости.

— И это тоже. — Она посмотрела сначала на одного, потом на другого. — Мужчины, в конце концов, не подавайте ребёнку дурной пример. Ешьте кашу.

Ванька хихикнул, съел ещё ложку, а на Алёну взглянул с видом заговорщика.

После завтрака Павел снова скрылся за дверью своего кабинета, это уже был обычный день в усадьбе. По утрам он работал, и беспокоить его не стоило, это знали все в доме. Даже Альбина Петровна и Роско в эти часы шмыгали мимо двери в кабинет неслышно. А Алёна с Ваней в это время обычно гуляли. Забирали Роско и шли изучать территорию. Далеко не уходили, это запрещалось Вадимом, и, не смотря на обещание далеко не удаляться, Алёна была уверена, что за ними присматривают. Порой затылком чувствовала чужой настырный взгляд. Спорить было бессмысленно, и Алёна старалась не обращать внимания, а Ванька и вовсе не замечал. Он, кажется, искренне радовался возможности побегать по траве, поноситься наперегонки с Роско, и исследовать всякие кочки и кусты. Всё-таки мальчишки нисколько на девочек не похожи. Пока Алёна пыталась приобщить мальчика к прекрасному, рассказывала ему о птицах и растениях, тот умудрялся найти какую-нибудь грязь, жука или даже мышь-полёвку, что вызывало просто бурю восторга.