Но он ощутил прикосновение на своей руке – значит, это был не сон. И прежде чем Стивен полностью проснулся, ее тело с мягкой шелковистой кожей, теплое после сна, прижалось к нему.

Юлиана. Сердце его произносило это имя. Стивен повернул голову и коснулся губами ее слегка вьющихся волос и нежной кожи у виска. Он погладил ее плечо, вспомнил все.

Стивен знал немало прекрасных женщин. На одной он был женат, за другими ухаживал.

Но ни одна из них – ни Мэг, ни утонченные придворные красавицы, ни женщины, выбранные Кромвелем для короля – не обладала достоинствами Юлианы. Он не мог точно назвать, в чем именно заключаются ее достоинства. Ее необыкновенный темперамент. Богатство чувств, ее жизнерадостность, настойчивая энергия, которая дала Юлиане силы преодолеть его сопротивление, позволила смело выступить против него, заглянуть в его сердце и увидеть там что-то такое, за что стоило бороться.

Узнав ее, Стивен нашел в ней не только прекрасную женщину, но свое отражение в ее глазах: там была вся его боль, страхи, непреклонная гордость и страсть. И любовь, которой он учился день за днем, наконец, получила свое воплощение.

Юлиана. Ее имя звучало безмолвной песней на его устах. Ее любовь, словно круги по воде, распространяющиеся вширь, неизбежно захватывала самые сокровенные уголки сердца.

А он, глупец, считал, что у него хватит сил сопротивляться ее любви.

Когда забрезжил рассвет и радуга заиграла над постелью, Стивен де Лассе осмелился предаться мечтам. Он изучал лицо Юлианы, нежный овал в обрамлении мягких волос. Стивен представил, как темные соболя ее волос превращаются в белый горностай, как нежные черты лица изменяются с прожитыми годами, и понял, что ему хотелось бы состариться рядом с этой женщиной, не выпуская ее из своих объятий.

Стивену вновь захотелось любить.

Леденящий страх охватил его сердце. Он даже застонал.

Если бы он смог уговорить Юлиану остаться с ним, она могла бы родить ему детей.

Таких, как Дик? Таких детей, как Оливер? Детей, чья судьба – сгорать дотла, становиться жертвами неминуемой проклятой болезни, оставляя кровавые рубцы в сердце своих родителей.

Юлиана никогда бы не перенесла такой потери. Ей никогда не приходилось держать на руках умирающего ребенка, воздевать руки к небу в беспомощном гневе, испытывать всепоглощающую боль, когда бесценное для тебя существо погибает от удушья на твоих руках.

Никаких детей, решительно заключил он. Он должен научиться воздержанию.

И Стивен чуть не захохотал от собственной глупости. Ну, конечно, воздержание! После такой ночи – это невозможно.

Руки его крепко сжали Юлиану. Боже мой, он любил ее ночью как сумасшедший. Неудивительно, что теперь она так крепко спит.

Воспоминание о ее неуемной страсти, ненасытности, ее необузданном экстазе возбудило его. Очень хорошо, сказал он себе. Воздержание невозможно. Придется воспользоваться тем французским средством. Да, хотя некоторые сравнивают его применение с купанием в сапогах, но дискомфорт будет совсем небольшой платой за то, чтобы защитить сердце Юлианы от горя.

– Что за небольшая плата? – спросила Юлиана, просыпаясь.

Стивен чуть не подскочил.

– Что?

– Ты сказал: «небольшая плата».

– Я не говорил этого.

– Я слышала, как ты сказал. – Юлиана приподнялась на локтях и отбросила волосы. Движение обнажило ее грудь, и у Стивена пересохло в горле, все мысли выскочили из головы.

Наугад, он схватил кувшин с водой, который всегда стоял у кровати, и сделал большой глоток.

– Должно быть, я думал вслух.

Юлиана села в постели и взяла у него кувшин. Со страстной нежностью он наблюдал за движением ее горла, когда она пила. Юлиана отставила в сторону кувшин.

– Почему ты так на меня смотришь?

Стивен сменил позу, лег между ее ног и начал целовать ее влажные губы, а затем соски. Под его влажным языком они затвердели, и Юлиана вскрикнула.

– Вот почему, Юлиана.

– Я не понимаю...

Губы его целовали то одну грудь, то другую, зубы пощипывали и покусывали соски, Юлиана тихо застонала.

– Теперь ты догадалась? – спросил он, и пальцы его опустились вниз, чтобы раздвинуть бедра.

В ответ раздался только тихий стон. Губы его скользнули к ее упругому плоскому животу.

– Просто догадайся, моя сладкая. Ну?.. – чувственный поцелуй заставил тело Юлианы изогнуться натянутым луком. – Почему я так обращаюсь со своей обнаженной женой?

Никакого ответа не последовало, да он и не ждал его. Прелестное отзывчивое тело и бессловесные стоны были ответом на ласки его рук и губ, приводящих Юлиану в экстаз. А затем Стивен уже ничего не мог с собой поделать. Вопреки данной себе клятве он соединился с ней, упиваясь ответной страстью ее плоти, восхитительным напряжением всех ее мышц.

Позже, когда они лежали, насытившиеся и утомленные, слушая доносившуюся песню жаворонка и позволяя легкому ветерку ласкать их обнаженные тела, он почувствовал изумление перед этим чудом. Словно очнувшись от изумления, Стивен улыбнулся.

– Ты довольна ответом, моя госпожа?

Юлиана прищурилась в ответ. На ее лице также светилось изумление.

– Возможно, мой господин. Но я не помню вопроса.

* * *

Летний сезон заканчивался, но для Юлианы все только начиналось. Каждая ее клеточка пела от радости, когда она работала у пресса по изготовлению сидра из яблок. Она вдыхала густой запах спелых яблок, в легком прохладном ветерке уже чувствовалось приближение зимы. Вдали от главных ворот послышались голоса, и она вспомнила, что Стивен ожидает сегодня груз с французскими товарами. Раздался возбужденный крик Оливера, что вызвало у нее улыбку.

Каждый день приносил что-то новое для Оливера. Она обожала наблюдать за его первыми неуверенными попытками подружиться с детьми из деревни и усадьбы. Она брала его с собой на прядильню в старое аббатство Мэлмсбери. Юлиана испытывала к малышу еще более нежное чувство, когда она прижимала его к себе во время приступов кашля.

А ночь... Глаза Юлианы затуманились. Она снова обратилась мыслями к своему мужу, Юлиана высыпала очередную корзину яблок под пресс. Каждая ночь приносила ей что-то новое. Бесконечные часы любви со Стивеном. В спальне он был так же изобретателен, как и за своей чертежной доской. Какая это была радость – их близость, и глубокая любовь, поглотившая их полностью, эти бессонные ночи, боль...

– О-о, посмотрите на нашу госпожу, – произнес веселый насмешливый голос. – Снова размечталась.

Юлиана сощурилась и засмеялась в ответ Нэнси Харбут.

– Я делаю сидр с самого рассвета. Я заслужила отдых.

Джилли толкнула Нэнси в бок.

– Держу пари, она думала вовсе не об отдыхе. Не так ли, моя госпожа? Ну давайте, расскажите нам, что заставило вас так покраснеть.

– Никогда, – заявила Юлиана. – Ты еще девушка, Джилли Игэн.

– Боюсь, вы ошибаетесь. – Джилли убрала рыжеватые волосы с глаз и бросила задумчивый взгляд на берег реки. Там Родион занимался с лошадьми. Он снял рубашку, и солнце позолотило его тело.

Нэнси с осуждением прищелкнула языком.

– Сохнешь по этому египтянину, – проворчала она. – Он разобьет твое сердце, попомни мое слово.

– О чем сплетничаете? – весело обратился к ним Стивен. На плечах у него сидел Оливер.

Юлиана почувствовала прилив нежности, увидев мужа. Ведь это был тот же человек, который хотел наказать ее за воровство лошади. И все же как он переменился с тех пор! Он уже не был угрюмым загадочным лордом. Он стал открытым, откровенно любящим мужчиной. В его глазах играли смешинки, а на лице сияла широкая улыбка.

Оливер размахивал чайной чашкой.

– Посмотрите, что привезли из Франции! На дне этой чашки – обнаженная женщина.

– Дай мне ее, – Юлиана схватила чашку, заглянула внутрь, засмеялась и показала ее Нэнси и Джилли. На картинке была изображена купальщица, скромно прикрывающаяся гроздьями винограда, фиговыми листьями, с лавровым венком на голове.

Женщины начали охать и ахать, пока Стивен не прервал их с наигранной суровостью.

– Пора вам приниматься за работу.

– Мы не рабыни, господин, – смело заявила Юлиана.

– Нет, ты рабыня, – вмешался Оливер. – Я слышал, как папа разговаривал с дядей Джонатаном. Он сказал, что превратил тебя в рабыню страха.

Юлиана вскинула голову.

– Страха?

Уши у Стивена покраснели.

– Страсти, – заявила Нэнси, указывая пальцем на Стивена. – Ну и острый же у вас язычок, мой господин. Как можно говорить такое в присутствии вашего вездесущего постреленка.

– Я не вездесущий постреленок, – закричал Оливер, слезая с отца, словно с дерева. – Я шпион! Да!

– Шпион, как дядя Элджернон! – Воинственным криком он подозвал сына вдовы Шейн, который собирал яблоки, и они вместе помчались со двора.

Юлиана поднялась с кресла-качалки и подошла к мужу вплотную. Нэнси и Джилли почуяли надвигающуюся бурю, и их будто ветром сдуло из-под навеса.

– Я рабыня страсти, да? – потребовала ответа Юлиана, дрожа от оскорбления, нанесенного ее гордости.

С притворной беспечностью Стивен взял яблоко, вонзил в него зубы и начал медленно жевать.

– К несчастью, мальчик подслушал разговор. Но должен признать, как это ни ужасно, что это правда.

– Это оскорбление, – заявила она. – А ты чересчур высокомерен.

Стивен откусил от яблока большой кусок и зажал его зубами. Наклонившись к Юлиане, он предложил ей отведать яблока от своего куска. Она медлила. Тогда Стивен обхватил рукой ее шею и притянул к себе. С озорной улыбкой Юлиана заглотнула наживку и хотела отстраниться от мужа, но он опередил и впился в ее губы.

Юлиана поняла, что бесполезно противиться, да она и не хотела. Стивен заставил ее, воспитанную в роскоши, забыть, что она Романова. Среди бела дня он повел ее к покрытому соломой, построенному из известняка навесу. Там, среди глиняной посуды и деревянных чанов с сидром, он раздел Юлиану донага, бросил прямо на земляной пол ее шаль и занялся с ней любовью. Юлиана не произнесла ни одного слова протеста, когда он схватил ее руки, зажал их высоко над головой и быстро проник в нее. Не переставая двигаться над ней, он полил ее грудь и живот пенящимся сидром и, достигнув высшей точки, начал пить яблочный нектар с ее обнаженного тела.