Несколько раз Сэм летал в Лос-Анджелес: вначале договариваться с кинотеатрами о стоимости и времени проката, потом для организации предварительных просмотров, во время которых они с режиссером сидели в зале среди зрителей и, наблюдая за их реакцией, при свете карманных фонариков делали в блокнотах пометки: такой-то эпизод слишком затянут, в такой-то момент публика вдруг начала смеяться или, наоборот (что еще хуже), не засмеялась там, где ей полагалось бы это сделать.
Пока Сэм был в Лондоне, Клер также чувствовала себя втянутой в круговорот страстей и достигавших порой драматического накала событий вокруг „Пшеничных гонок". То был мир, в котором жил Сэм. Но когда он уезжал, в жизни Клер возникала пустота – вокруг нее и даже внутри нее самой. Ей было так плохо, что по утрам она через силу заставляла себя вставать с постели. За это время Клер поняла, что столь же страстно, как она влюблена в Сэма, он влюблен в свою работу, которая, в отличие от других, требует полной самоотдачи, поглощает все время и все мысли того, кто ей предан. Временами Клер ловила себя на том, что слегка ревнует.
За месяц до выпуска картины Сэм снова полетел в Лос-Анджелес, чтобы организовать рекламную кампанию, подключить прессу, радио и телевидение. Клер, как обычно, провожала его в аэропорт. Уже за барьером Сэм оглянулся. Клер помахала ему. Ее худенькое личико показалось ему таким грустным, что он снова подошел к разделявшему их барьеру и, перегнувшись через него, сказал:
– Я готов на что угодно, лишь бы ты улыбнулась. Знаешь что? После премьеры в Англии я сам расскажу обо всем твоей бабушке.
Понедельник, 3 ноября 1958 года
Большинству мужчин смокинг к лицу; не составлял исключения и Сэм. Он был просто неотразим, когда появился на Честер-Террас, в квартире Элинор, чтобы отвезти дам семьи О'Дэйр в кинотеатр „Одеон", где должна была состояться премьера „Пшеничных гонок". Глаза Сэма блестели от возбуждения; он предвкушал успех. О новом фильме уже много говорилось и писалось – главным образом одобрительно, да и умело организованная рекламная кампания обещала хорошие результаты.
Перед выходом из дома, в своей спальне, надевая алую вечернюю пелерину поверх черного кружевного платья, Элинор шепнула Шушу:
– Конечно, он староват для Клер, но очень, очень симпатичный.
– Я понимаю, почему ее заинтересовал зрелый мужчина, – отозвалась Шушу. – Просто раньше она никогда не имела с ними дела.
Двумя часами раньше Клер честно поведала ей обо всем, и Шушу, понимавшая, что не слишком молодой да к тому же еще и дважды разведенный Сэм – совсем не тот блестящий юный аристократ, о котором мечтала Элинор для своей внучки, обещала по возможности успокоить подругу. Однако она предчувствовала, что здесь без проблем не обойдется, поскольку Клер в упрямстве почти не уступала бабушке.
Когда фильм закончился, публика приветствовала Сэма и тех, кто был с ним, громом аплодисментов. Теперь Сэм мог позволить себе расслабиться. Прочитать информацию в газетах он мог только утром следующего дня, но напряженное молчание, царившее в зале на протяжении всего показа фильма, и долго не утихавшая овация яснее ясного говорили об успехе.
Премьеру отмечали там же, в „Одеоне", в ресторане „Плющ". Часа через два Сэм отвез Элинор и Шушу домой, на Честер-Террас; там он переговорил с Элинор наедине и сообщил ей, что они с Клер собираются пожениться.
От неожиданности Элинор лишилась дара речи. Конечно, Шушу успела подготовить ее, но все же… Да, Клер встречалась с Сэмом, имела с ним какие-то отношения, однако выходить за него замуж…
– Но вы намного… Но Клер тан молода! – выговорила она наконец.
– Клер тан не думает, – мягко возразил Сэм. – Ей скоро исполнится двадцать. В каком возрасте вы сами вышли замуж?
– Это никак не относится к делу, – отрезала Элинор, а в мозгу ее метались сотни вопросов. – Я полагаю, вы сможете заботиться о Клер… в материальном плане?
– И даже очень, – весело отрапортовал Сэм. Немногие из молодых людей могли бы похвастаться таким же, как у него, финансовым положением и авторитетом.
Элинор внезапно почувствовала, что очень устала.
– Сейчас уже слишком поздно, – сказала она, – так что я с трудом соображаю. Я поговорю с Клер утром.
Пятью минутами позже она трясла за плечи уже уснувшую Шушу.
– Ты не можешь себе представить, что мне заявил только что этот парень!
– Он хочет жениться на Клер, – сонно пробормотала Шушу.
– Значит, тебе она сказала!
– Да, потому что тебе она боялась сказать. Не стоит делать из этого трагедию, Элинор. Давай поговорим утром.
Элинор снова потрясла Шушу за плечи:
– Я глаз не сомкну! Мне нужно поговорить с тобой сейчас. Это так неожиданно! Что она вообще знает об этом человеке? Где его семья? В какую историю Клер собирается впутаться?
Шушу села в постели.
– Помнится, я говорила тебе примерно то же самое, когда ты собралась замуж за Билли. Разве ты тогда слушала меня? Нет! Ты пошла напролом. А Клер такая же упрямая, как ты. Так что лучше перестань задавать подобные вопросы, даже если тебе не по вкусу их затея. А этот Сэм – настоящий симпатяга.
– Это верно. Но он-то что нашел в Клер? Она ведь вовсе не светская львица. Сэм явно не ломает себе голову, как бы улучшить этот мир во имя будущих поколений; он не то, что Клер, – совсем не похож на положительного героя из какой-нибудь книжки. Я все время спрашиваю себя, сколько времени у них это может продлиться. По-моему, эти ребята из Голливуда только и делают, что меняют жен. Мне бы не хотелось такого для Клер.
– А по-моему, надо постараться разглядеть во всем этом хорошую сторону, – решительно заключила Шушу, – и радоваться тому, что Клер счастлива. Если начнешь возражать, наверняка потеряешь ее еще скорее.
На следующее утро Элинор постучала в дверь комнаты Клер. Не получив ответа, она вошла и увидела, что Клер нет и постель не смята.
Перед самым ленчем бледная от бессонной ночи Клер тихонько вошла в дом и осторожно, на цыпочках двинулась было через холл.
– Это ты, Клер? – окликнула Элинор из своего кабинета. – Зайди-ка ко мне, дорогая.
Войдя в кабинет, Клер покраснела: она все еще была в том самом шифоновом платье цвета гиацинта (теперь изрядно помятом), которое надела накануне вечером для поездки на премьеру.
– Присядь, дорогая. – Элинор, улыбаясь, похлопала ладонью по сиденью дивана, указывая внучке место рядом с собой. – Хочу сказать тебе, что мне очень понравился твой Сэм: такой сильный, энергичный, уверенный и пользуется таким авторитетом. Я рада, что ты сделала такой выбор: Сэм зрелый мужчина с большим жизненным опытом, он сумеет позаботиться о тебе и не дать тебя в обиду.
Широко раскрытые от удивления глаза Клер заблестели радостью:
– Я так рада, Ба, что ты меня понимаешь! Ведь он и правда замечательный! Мне с ним так хорошо и… надежно.
– Я надеюсь и молю Бога, чтобы так было всегда, родная. А теперь беги к себе и переоденься.
Суббота, 28 февраля 1959 года
– Это прекрасно! – вздохнула Миранда. На ее напудренном до цвета мела лице призрачно сияли накрашенные перламутровой помадой губы, глаза были густо обведены черным, ярко-рыжие волосы подняты и уложены короной.
– Эх, мне бы такое платье на мою свадьбу! – воскликнула Аннабел. В свое время, горя нетерпением поскорее выйти за Скотта, она довольствовалась скромной, сугубо формальной брачной церемонией.
В квартире Элинор на Честер-Террас, в комнате Клер, младшие сестры с восхищением рассматривали наряд невесты. Кремовое атласное платье Клер – с воротником-стойкой, облегающим корсажем и пышной юбкой до середины икры – было творением Нормана Хартнелла; волосы уложены в греческом стиле, узлом, и перехвачены кремовой атласной лентой.
– Я просто на ногах не стою, – пожаловалась Клер. – Наверное, я разревусь…
– Только не в день свадьбы! – взмолилась Аннабел. Как ни хороша была невеста, Аннабел, в алом шелковом костюме с улыбкой женщины, уверенной в собственной красоте, почти затмевала ее. Рекламная кампания „Аванти", прошедшая под лозунгом «Смелые выбирают „Аванти"», оказалась не столь успешной, как ревлоновская кампания „Пламя и лед", но выдвинула Аннабел на заметное место среди фотомоделей. Американки были удивлены, что английская девушка – то есть материал традиционно не слишком эмоциональный – способна излучать подобную чувственность. Аннабел олицетворяла поразительное перевоплощение некогда чопорного, добропорядочного Лондона в передний край моды новой поп-культуры.
Миранда, глядя на сестер, притворно нахмурилась:
– А каково мне– вы ведь и не задумываетесь! Обе бросили меня и даже не оглянулись на прощание! Вот теперь разлетитесь кто куда со своими шикарными мужьями… Так что плакать-то скорее следовало бы мне, – впрочем, она, в бледно-розовом атласном платье от Сибил Коннолли, не очень-то походила на несчастную жертву.
– Плакать никому не придется, – решительно заявила Аннабел. – Мы сестры, и ничто для нас не изменилось. Когда мы будем встречаться, мы будем испытывать те же чувства, что и прежде, разговаривать, как прежде, и делать то же, что и прежде.
– Что ты имеешь в виду? – голос Клер дрогнул.
– Да все, что угодно! – с энтузиазмом воскликнула Аннабел. – От похода в оперу до соревнований, кто быстрее засунет палец ноги в рот.
Миранда презрительно фыркнула:
– Уж вы-то, почтенные замужние старушки, наверняка не сумеете даже близко подтянуть ногу ко рту.
– Ну, положим, я-то сумею, пари держу. – Аннабел села на ковер. – А вы нет! Держу пари! – И она скинула с ног свои алые „лодочки".
Миранда немедленно сбросила туфли, уселась на пол, ухватила обеими руками большой палец одной ноги и попыталась подтянуть его ко рту, но недотянула дюймов на шесть.
– Старость не радость! – хихикнула она. Наблюдавшая за сестрами Клер рассмеялась:
"Кровное родство. Книга первая" отзывы
Отзывы читателей о книге "Кровное родство. Книга первая". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Кровное родство. Книга первая" друзьям в соцсетях.