В течение всей предыдущей недели на студии „Пайнвуд" шли павильонные съемки; теперь они были закончены, и оставалось отснять несколько эпизодов на натуре. Предполагалось, что дело происходит в порту Ливерпуля, но оказалось, что снимать там невозможно, поскольку старые ливерпульские доки занесены илом, поэтому местом съемок была избрана верфь Карджилл, находившаяся на отшибе от тех доков, что еще работали.

Фильм назывался „Пшеничные гонки" и повествовал о двух братьях-соперниках. Старший, в поисках приключений, стал пиратом; младший, обаятельный молодой человек, слыл добрым и хорошим парнем, но по ходу дела оказывалось, что это не более чем личина. Получив в наследство трехмачтовую торговую шхуну, братья начали с того, что занялись перевозками, и понемногу, где праведными, где неправедными путями, создали целую фрахтовую империю, после чего младший принялся усиленно вытеснять из нее старшего. Накал страстей достигал максимума в эпизодах гонок с грузом пшеницы вокруг мыса Горн, когда братья, каждый на борту своего корабля, яростно боролись за первенство, а также за благосклонность супруги шкипера третьего судна.

Актеры, одетые моряками, разговаривали с режиссером – худым, болезненного вида человеком в дорогих джинсах. Лучше всех Клер был слышен голос Уильяма Холдена, игравшего старшего брата. Джастин Уоттон, стройный, гибкий, с золотисто-рыжей шевелюрой, лишь недавно стал получать крупные роли. В „Пшеничных гонках" он играл младшего из братьев-соперников. С ними сидела также Симона Синьоре, исполнявшая роль жены третьего шкипера.

Холден спорил с режиссером по поводу эмоциональной окраски одной из сцен:

– Если Симона будет так на меня смотреть, каждому тут же станет ясно, что она без памяти влюблена в меня!

Забыв о холоде, Клер завороженно наблюдала за актерами. Детально разобрав сцену, они дважды прошли ее, внося небольшие поправки.

Режиссер открыл было рот, чтобы скомандовать: „Мотор!" – но остановился:

– Здесь нужно навалить еще бочек, а то вон на том здании вполне современное окно попадает в поле зрения камеры. Надо закрыть его!

Клер, все еще стоявшая возле штабеля пустых бочек, посторонилась, чтобы не мешать кинувшейся к ним группе ассистентов, а потом снова заняла свое прежнее место.

Наконец все было сделано, хлопушка – на сей раз с надписью „Дубль 2" – снова установлена перед камерой.

– Мотор! – подал команду режиссер. Клер вскрикнула.

Ее кто-то толкнул в спину, она сорвалась с места и со всего размаху шлепнулась. Сверху на нее рухнуло чье-то тяжелое тело. Вокруг грохотали, подпрыгивая на булыжниках, раскатившиеся бочки.

– Черт бы вас всех побрал! – загремел прямо над ухом Клер мужской бас. – Кто так складывает бочки? Они же едва держались! Если бы я не оттолкнул эту девушку, ей бы все кости переломало!

Спаситель Клер наконец-то освободил ее от своего весьма немалого веса и помог ей подняться. Перед ней стоял крупный, уже не первой молодости мужчина с обветренным лицом, веселыми черными глазами и целой шапкой вьющихся черных волос, волосы курчавились и на его запястьях, и на груди под распахнутым воротом рубашки. Незнакомец внимательно посмотрел на ободранные руки Клер, ее грязное лицо и перепачканную одежду.

– Пойдемте-ка в костюмерную. Сейчас вызовем врача.

Выговор у него был явно американский.

– О, не стоит беспокоиться насчет врача. Мне просто нужно привести себя в порядок.

– Позовите врача! – приказал мужчина. Он хотел удостовериться, что девушка не получила никаких серьезных повреждений – предосторожность на тот случай, если ей потом вдруг вздумалось бы потребовать компенсацию под каким-нибудь фальшивым предлогом когда он улыбнулся, Клер заметила, что зубы у него кривоваты – хотя, очевидно, его самого это обстоятельство не слишком заботило, в отличие от других присутствовавших на съемочной площадке американцев, чьи великолепные, безупречно ровные зубы явно недешево обошлись их хозяевам.

Через час Клер снова была на съемочной площадке, но на сей раз ее усадили на полотняный складной стул самого режиссера. Большой, похожий на медведя человек, спасший ее – Сэм Шапиро, продюсер фильма, – сидел рядом. Атмосфера на площадке была несколько напряженной, но вокруг самого Сэма стояла какая-то аура беззаботного добродушия, что весьма расположило Клер к этому уже не первой молодости – должно быть лет сорока – человеку Постепенно она ощутила, как его напор и энергия, подобные тем, что исходят от крупного, сильного животного, буквально подчиняют себе все и вся.

– Как удачно, что я сегодня оказался здесь, – говорил ей Сэм. – Обычно я не присутствую на съемках.

– А как же вы следите за их ходом?

– Я каждый вечер просматриваю отснятое за день, и мы отбираем лучший материал.

– В таком случае, почему вы приехали именно сегодня?

Сэм пожал плечами.

– Съемки – всегда время очень напряженное, особенно последняя неделя: все устали, вымотались, тут вам и взрывы эмоций, тут вам и слезы. Режиссеру приходится особенно туго, вот я и заехал, чтобы немножко разрядить обстановку. Сейчас я выступаю не в качестве продюсера, а скорее дипломата: стараюсь, чтобы ребята не растерзали друг друга. Момент для всех крутой – ведь любой лишний кадр приходится как-то впихивать в график, а это всегда и для всех целая проблема. Кстати, сегодня вечером, когда стемнеет, нужно будет отснять пару эпизодов. У меня назначен обед с одним парнем, потом снова вернусь сюда. Как насчет того, чтобы съездить пообедать?

– Но я не одета для обеда.

– Кому какое дело? Даю слово, что вас не выгонят из ресторана.


Во время перерыва на ленч, когда актеры и съемочная группа перекусывали в соседнем кафе, то один, то другой подходил к Сэму Шапиро со своими проблемами, и тот решал их на месте, все так же энергично и добродушно. Он явно был человеком действия, и ему нравилось, что вокруг него все кипит и бурлит, что все эти люди, объединенные его волей, работают для воплощения его идеи. Клер заметила, что он щедр на похвалы и высказывает их тепло, от всей души и что так же, от всей души, искренне и раскатисто хохочет. Его широкая, кипучая, деятельная натура придавала ему обаяние, против которого было трудно устоять. Вместе с тем он прекрасно владел искусством убеждать, с безупречной логикой выстраивая и мастерски обосновывая свои аргументы. Казалось, нет такой ситуации, из которой он не нашел бы выхода, и такой проблемы, которой он не разрешил бы так, как счел бы нужным, при этом доказав всем, что действует так ради общего блага. Клер никогда раньше не встречала столь энергичного и столь авторитетного человека.

Однако от нее не укрылось, что за обаянием и умением убеждать у Сэма Шапиро прячется буквально взрывной темперамент. Когда исполнитель второй по важности мужской роли, сославшись на головную боль, попытался выпросить у него освобождение от съемок на всю вторую половину дня, спокойствие Сэма мгновенно улетучилось.

– Нет! – рявкнул он, обрушивая свой волосатый кулак на хрупкий столик из пластика вишневого цвета. – Я не собираюсь оплачивать последствия твоих пьянок, Джастин.

Эта вспышка явно была лишь слабым отзвуком той мощи, что крылась в неистовой натуре Сэма Шапиро, и именно поэтому его появление на съемочной площадке оказывало на всех присутствующих такое дисциплинирующее воздействие.


Клер все же успела заскочить на минутку на Честер-Террас, в лондонскую квартиру Элинор, чтобы переодеться в свое лучшее платье из черной тафты от Белинды Бельвиль и позвонить в офис комитета движения протеста против водородной бомбы, чтобы предупредить, что вечером не сумеет прийти на работу.

Вместо этого она обедала с Сэмом Шапиро средь алого плюша и позолоты Посольского клуба. Ей еще никогда не приходилось бывать где-либо с мужчиной намного старше себя, а отца она едва помнила, поэтому находиться в обществе Сэма, такого сильного и деятельного, ей было непривычно, но приятно: с ним она чувствовала себя как за каменной стеной. При появлении Сэма сидевшие в ресторане люди начали оборачиваться и перешептываться, и это тоже было приятно Клер.

За столом она сидела между Сэмом и его собеседником – щуплым, худосочным, с тоненькими усиками. Этот банкир встретился с Сэмом, чтобы сделать ему кое-какие деловые предложения, однако изложить их ему никак не удавалось, ведь каждую минуту к столику кто-то подходил чтобы поздороваться с Сэмом или перекинуться с ним парой слов.

– Я сто лет знаю этого парня, – шепнул Сэм на ухо Клер – Он представитель „Парамаунт", а я уже десять лет вплотную сотрудничаю с этой командой.

– Сколько же фильмов вы делаете в год? – поинтересовалась Клер.

– На один фильм обычно уходит два года Это конечно многовато, но я продюсер работающий – сам досконально влезаю во все детали. Конечно, это требует времени но иначе я не могу.

– Вы приехали в Англию из-за „Пшеничных гонок"?

Сэм покачал головой:

– Нет Я перетащил все свое производство в Лондон еще в прошлом году Сейчас снимать кино дешевле и проще всего в Европе – особенно в Италии и Англии.

– Сэм Шапиро! Привет! – Еще какой-то человек в безупречно сшитом смокинге хлопнул его по плечу и кивнул в сторону четвертого, пустовавшего позолоченного стула за их столиком – Можно присесть?

Представитель „Парамаунт" вздохнул и, протянув руку через стол вернул Сэму испещренный цифрами лист бумаги который просматривал.

– Похоже нам лучше обсудить это в другой раз. – Он улыбнулся Клер с которой едва успел обменяться несколькими словами. Он видел, что привлекает Сэма Шапиро в этой девушке врожденное благородство утонченность манер и то хрупкое очарование, которым веет от старинных пастелей. Одним словом, качества весьма отличные от тех, что ценились в Лос-Анджелесе.


Как только темно-синий „роллс-ройс" Сэма затормозил у верфи Карджилл, к нему подскочил режиссер.

– Этот ублюдок Джастин опять надрался, – сообщил он еще не успев как следует усесться.