При таком положении дел Гудвин твердо решился присвоить себе достояние капитана. Его ждало несомненное банкротство: в последнее время из-за безрассудных спекуляций он понес огромные потери. Он задумал оставить навсегда Европу, прихватив с собой вверенные ему двадцать тысяч.

В пору первой молодости Гудвин долго жил в Южной Америке, где до сих пор оставался родственник его матери, очень богатый и именитый купец. Гудвин был убежден, что это переселение избавит его от всяких преследований, и эти двадцать тысяч помогут ему составить состояние, равное тому, которое он терял в настоящее время.

«Юлия, — думал он, — поедет со мной, а Густав может оставаться и в Англии и отыскать себе какое-нибудь дело. Между нами не было никогда искренней привязанности, и мне надоело слышать его вечные порицания всем моим предприятиям».

— Да, Яков, — заговорил опять банкир, возвращаясь к прерванному разговору со своим приказчиком, — эти двадцать тысяч помогут нам отвратить беду. Если первые требования будут исполнены без всяких отлагательств, мы возвратим себе доверие и покончим со всеми слухами.

— Это очень возможно, — отвечал приказчик, но так сухо и холодно, что оскорбил банкира. — Но что мы станем делать, когда капитан возвратится домой и потребует у нас свои деньги обратно?

— Наше положение может поправиться за это время, — возразил банкир.

— Может, конечно, но как мы приступим к этому исправлению?

— Но ведь некоторые из наших спекуляций должны же удасться, — заметил банкир, делая страшное усилие, чтобы выдержать проницательный взгляд серых глаз Якова.

— Вы действительно так думаете, мистер Гудвин? — спросил приказчик, делая странное ударение на этих словах.

— Совершенно уверен. В этих деньгах открывается источник другого состояния.

Гудвин впал в глубокое раздумье, из которого его внезапно вернул голос, как-то странно прозвучавший в его ушах.

— Мистер Руперт Гудвин, — говорил этот голос, — я пришел к вам, чтобы получить обратно двадцать тысяч фунтов, которые имел честь вручить вам сегодня.

Раскаленное железо не могло бы произвести в сердце Гудвина того страшного ощущения, которое произвели эти простые слова. Они совершенно его уничтожили. Однако он скоро оправился настолько, чтобы отвечать с поддельной твердостью.

— Многоуважаемый капитан Вестфорд, меня испугало ваше неожиданное появление, несмотря на то, что я не страдаю слабостью нервов. Но мне часто твердили, что в моем замке водятся привидения, и вы в сумерках показались мне выходцем из другого мира. Прошу вас садиться и отведать этого бургундского, за доброкачественность которого я ручаюсь своим честным словом. Будьте так обязательны, Даниельсон, позвоните. Я тотчас прикажу подать сюда огня.

— Дорогой мой капитан, — сказал банкир по уходе Даниельсона, — объясните, чем я обязан удовольствием принять вас сегодня у себя? Вы хотите сделать какие-нибудь распоряжения? Или процент, который мы назначили вам, слишком мал?

— Мистер Гудвин, — отвечал капитан, — я человек прямой и не считаю нужным скрывать от вас причину моего возвращения: я просто хочу получить мои деньги.

— Вы боитесь доверить их мне? До вас, верно, дошли несправедливые слухи, распущенные в публике презренным интриганом?

— Дошедшие до меня слухи могут быть справедливы или ложны — желаю от души, чтобы эти слухи были обманчивы и даже сам готов признать их такими. Но дело идет о сумме, которой обеспечивается будущность дорогих мне существ. Я не смею навлечь на нее даже тени опасности.

— И вы ее получите, мой милый капитан, — отвечал банкир, — но так как таких денег у меня в кармане сейчас нет, вы должны поневоле прождать до утра.

Моряк изменился в лице.

— Я надеялся, — сказал он, — найти вас на Ломбард-стритс до закрытия банка. Я отдал приказание корабельному экипажу быть наготове к восходу солнца и, если я не вернусь к назначенному времени, корабль отправится в путь без меня.

Банкир хранил несколько минут глубокое молчание. Лампы еще не были поданы в комнату, и мрачная улыбка проскользнула по его лицу.

— Корабль отправится в путь без вас, — сказал он, — но лоцманы, без сомнения, ждут еще ваших приказаний?

— Нет, они не имеют никакой причины ждать их, — ответил капитан, — они получили нужные наставления, и, если я не возвращусь вовремя, старший лейтенант примет на себя мои обязанности и «Лили Кин» отправится в путь.

В это время внесли лампы.

— Любезный Даниельсон, — обратился банкир к своему старшему приказчику, — уже пробило девять часов, и если вы сейчас же не уйдете, то опоздаете на поезд, который в половине одиннадцатого отправляется из Гертфорда.

— Вы очень заботливы, мистер Гудвин, — ответил приказчик, смотря пристально в глаза банкиру, — мне в самом деле пора уходить.

— Я прикажу своему кучеру отвезти вас, — сказал банкир и, не дав Якову ответить, позвонил и отдал вошедшему лакею нужные приказания.

— Я хотел просить ответа насчет денег, мистер Гудвин, — забеспокоился Вестфорд. — Этот вопрос для меня весьма важен!

— Не угодно ли вам пройти в мой кабинет, я сию же минуту буду к вашим услугам, мистер Вестфорд, — отвечал банкир. — Теперь скорее в путь.

— Яков, или вы опоздаете на поезд, — с этими словами банкир почти вытолкнул приказчика за дверь.

Даниельсон сел в экипаж и помчался на станцию. Глубокий вздох вылетел из груди банкира.


4


— Любезный капитан! — сказал Гудвин, входя в свой кабинет. — Теперь объяснимся откровенно. Вы желаете получить ваши деньги сегодня же?

— Непременно, — отвечал капитан. — Требование мое вам покажется неприличным, потому что здесь не то место, где принимаются и выдаются деньги, но особенное обстоятельство, в котором я нахожусь, должно служить извинением.

— Я уже говорил вам, что не имею привычки носить с собой такую сумму и при обыкновенных обстоятельствах не был бы в состоянии возвратить вам сегодня же 20 тысяч фунтов. Но вы сказали, что завтра на рассвете отправляется ваш корабль и что вы понесете большую потерю, если не сможете отправиться на нем?

— Да, значительную потерю, — отвечал капитан.

— Хорошо же. Несмотря на то, что ваше поведение для меня весьма обидно, я все-таки не прочь исполнить ваше желание. Случайно, и это вам может показаться странным, у меня, в этом доме, находится сумма, которая значительно превышает эти 20 тысяч фунтов, врученные мне вами.

— В самом деле?

— Да. Не правда ли, случай очень странный? — и банкир засмеялся. — Я имею удовольствие считать своим клиентом старую и оригинальную даму, капитал которой лежал еще недавно в Обществе железных дорог. Несколько недель тому назад я получаю от нее письмо, в котором она меня убедительно просит, по случаю разных неосновательных слухов, взять эти деньги от Общества и сохранить их у себя до дальнейших ее распоряжений. Но интереснее всего то, что она меня просит сохранить их здесь, в моем загородном доме, потому что боится, как бы не украли, если они будут лежать в Ломбард-стрит. Слышали ли вы когда-нибудь о подобной странности? — и банкир снова засмеялся. — Если вам будет угодно, — продолжал он, — последовать за мной в другой флигель этого дома, в котором я сохраняю вверенные мне сокровища, я вам доставлю ваши 20 тысяч фунтов в банковских билетах.

— Вы меня крайне обяжете, — ответил капитан.

Гудвин отомкнул железный ящик и вынул из него огромную связку ключей, на каждом из которых была этикетка из пергамента. То были ключи от северного флигеля его дома.

В ту самую минуту, когда банкир со своим гостем намеревались оставить кабинет, дверь отворилась и молодая девушка лет девятнадцати, по черным как смоль волосам и прекрасному испанскому типу которой можно было немедленно узнать дочь Руперта Гудвина, вошла в кабинет. Рост молодой девушки был большой, осанка величественная, прекрасное лицо чрезвычайно выразительно. То была Юлия Гудвин; жена банкира уже давно умерла, оставив ему двух детей — сына и дочь.

— Я тебя везде искала, папа! — сказала Юлия. — Где ты скрывался весь вечер?

Банкир с досадой взглянул на свою дочь:

— Сколько раз я должен повторять, Юлия, что это место для меня священно, и я не желаю, чтобы мне здесь мешали? Этот господин здесь по весьма важным делам, и потому я прошу тебя не обременять меня дольше своим присутствием.

— Хорошо, папа, — возразила Юлия с обидой. — Но так скучно сидеть целый вечер одной в этом старом доме и ожидать каждую минуту появления какого-нибудь привидения.

— Идемте, капитан Вестфорд, — сказал банкир, когда дочь ушла, — уже довольно поздно. Последний поезд отправляется из Гертфорда около полуночи. Можете ли вы дойти пешком до станции?

— Три раза, если только это необходимо, — ответил капитан.

— Так пойдемте же.

Руперт Гудвин взял лампу и ключа и направился к большой зале. Он повел капитана по длинным коридорам, украшенным богатыми обоями, драгоценными картинами и большими китайскими вазами, наполненными живыми цветами. Все в этой части дома дышало богатством и роскошью, и в открытые двери Вестфорд видел великолепные комнаты, в которых старинная резьба на стенах и на потолке контрастировала с роскошным модным убранством.

Но в конце длинного коридора Гудвин отпер тяжелую дубовую дверь и ввел капитана в мрачную залу, воздух которой был пропитан пылью.

На одной стороне этой комнаты стояли железные сундуки; в середине паркетного пола находились письменный стол и несколько стульев. Высокое узкое окно, защищенное изнутри железной решеткой, было закрыто снаружи ставнями. В другом конце залы виднелась дверь, запертая плотными железными задвижками. Ничего не могло быть мрачнее этой комнаты, чуть освещенной лампой, которую Гудвин поставил на письменный стол.