Мистер Мальтраверс был вполне светский человек и умел обращаться с подвластной ему труппой. Он пожал плечами, сказал Эстер Вобер несколько лестных фраз и заверил, что она нужна ему для другой роли, а роль королевы красоты он должен был передать еще кому-то. По мнению мистера Мальтраверса, зрители уже пригляделись к красоте мисс Эстер — необходимо новое лицо, привлекающее внимание публики молодостью и невинностью. Вот почему он избрал Виолетту, соединяющую в себе оба эти качества. И он направился к Виолетте.

— Очень рад, что вижу вас, милое дитя, — сказал он ей, кланяясь. — Так вы решились принять мое предложение?

— Да, мистер.

— Хорошо. Отправляйтесь немедленно в гардеробную и скажите мистрисс Клеменс, чтобы она сняла с вас мерку. Она знает, что нужно для этого костюма. Поспешите к ней, она добрая женщина.

Он передал Виолетте карточку, написав на обороте несколько слов. Приветливая и очень скромно одетая девушка вызвалась проводить Виолетту в гардеробную. Пройдя по нескончаемым лестницам, они наконец достигли большой комнаты, наполненной разными платьями, материями, лентами и кружевами. Около двадцати женщин находилось в ней за работой; к одной из них подвели Виолетту: то была мистрисс Клеменс. Прочитав поданную ей карточку мистера Мальтраверса, она оставила свою работу и сняла с Виолетты мерку на костюм, постоянно громко восхищаясь то ее стройной талией, то необыкновенной белизной ее тела, то ее прекрасными волосами. Для Виолетты похвалы этой доброй женщины казались очень странными. Она с ужасом подумала о своем дебюте, но ради бедной своей матери и брата она готова была подвергнуться еще большим испытаниям.

На сцене Виолетта снова встретила директора, который объявил ей, что она должна явиться завтра в десять утра на репетицию.

— Кстати, какое имя поставить на афишке? — спросил он. — Вы мне еще не сказали вашего имени.

— Мое имя Вест…

Виолетта хотела назвать свое имя, но вдруг осеклась, подумав, что низкое положение, которое она вынуждена занять, могло набросить тень на безукоризненное имя отца. Директор, казалось, угадал ее мысли.

— Вам не надобно говорить мне настоящего вашего имени, — ласково сказал он, — вы можете назваться каким вам угодно. Может быть, у вас есть знакомые или родные, от которых вы желали бы скрыть ваше вступление на сцену.

— Вы очень добры, — сказала Виолетта. — Хотя я и уважаю драматическое искусство и артистов, но положение мое на этом поприще такое незначащее, что мне действительно было бы приятнее, если бы мое имя не сделалось известным. И, если вам все равно, то прошу вас называть меня Ватсон.

— Прекрасно, милое дитя, здесь вы будете называться Ватсон.

Виолетта поблагодарила директора за ласковое обращение с ней и с облегченным сердцем отправилась домой. Она нашла свою мать за обычной работой, стоящей столько труда и приносящей так мало существенной пользы, а брата, с отчаянием в лице, сидящего за столом, подперев голову рукой.

— Поговори ты с братом, Виолетта, — сказала мать, — может, ты сможешь утешить его, меня он не хочет слушать.

Молодой человек поднял голову.

— Мама, — возразил он, — прошу тебя не говорить этого. Разве я когда-нибудь не слушал твоих увещеваний? Но я не могу больше переносить это бездействие. С тех пор как у меня не стало этой писарской работы, мне кажется, что я сойду с ума. Мне невыносимо видеть тебя за этой трудной работой и знать, что Виолетта должна показывать за деньги свое хорошенькое личико глупой толпе, тогда как я, здоровый и образованный мужчина, должен сидеть сложа руки и есть хлеб, который слабые женщины таким образом заработали.

— Лионель, и ты можешь мучить нас подобными словами? — упрекнула его Виолетта.

— Я не вынесу больше этого! — воскликнул молодой человек и быстро вскочил со своего места. — Еще одну попытку я сделаю, как не сомневаюсь в ее удаче. Помнишь, мама, когда я еще был джентльменом, все восхищались моими рисунками и говорили, что я мог бы стать хорошим художником? Теперь я хочу испытать, могу ли я в бедности, когда никто уже не льстит мне, заработать себе этим на хлеб?

Он отчаянно засмеялся, как человек, узнавший вполне пустоту мнимой дружбы и ложь в похвалах лести.

Лионель положил на стол свой портфель с рисунками и начал перебирать их.

— Что ты затеваешь, Лионель? — спросила его мать.

— Я уже сказал тебе, мама, что хочу испытать свой талант художника. Друзья отца осыпали меня похвалами, когда приходили к нам обедать и пили его вино. Теперь услышу, что скажут купцы, которые платят деньги только за действительно хорошие произведения. — Он завернул несколько рисунков, поцеловал мать и сестру. — Пожелайте мне удачи, — сказал он и торопливо вышел.

 

17


Никогда еще улицы Лондона не казались Лионелю такими скучными и мрачными. Мелкий дождь проникал до костей. То был один из таких дней, в которые только бедные и деловые люди решаются выходить на улицу.

Лионель дошел до Риджент-стрит и медленно побрел по этой широкой улице. Какое-то горькое чувство овладело им при виде всех богатств, выставленных в окнах магазинов, и прекрасных экипажей, гордо кативших по обеим сторонам ее.

Он вошел в магазин эстампов, где почти не было покупателей, и обратился к торговцу, приводящему в порядок картины, разложенные на прилавке.

Лионель предложил ему свои рисунки. Тот со вниманием начал их рассматривать.

— Эти работы доказывают много таланта и старания, — сказал он, — но, к сожалению, я не могу принять их, так как подобных эскизов, писанных известными художниками, у меня более чем достаточно.

Лионель побледнел — последняя его надежда рушилась.

— Не можете ли вы предложить мне какую-нибудь работу? — боязливо спросил он. — Я не потребую большой платы, дайте мне только возможность трудиться.

— Решительно невозможно, — отвечал торговец, отрицательно покачав головой. — У меня больше запасных рисунков, чем я могу продать за целый год, альбомы же вышли из моды.

— Может быть, я мог бы написать вам что-нибудь позначительнее?

— Я не мог бы продать этого, молодой человек, — возразил торговец. — Сперва нужно приобрести известность, чтобы я мог продавать ваши произведения.

Лионель закрыл свой портфель. Смертная бледность покрывала его лицо, губы были судорожно стиснуты и таинственный огонь светился в его глазах. Он повернулся спиной к прилавку и очутился против молодой дамы, красота которой невольно поразила его. То не была красота английского типа. Большие и черные глаза, густые волосы того же цвета и нежная оливковая кожа лица указывали на испанское происхождение. Одежда ее как нельзя более гармонировала с ее красотой. Зеленое бархатное платье туго прилегало к изящным формам талии и рук, а дорогая кашемировая шаль, небрежно накинутая на плечи, открывала прекрасную шею.

Такова была девушка, против которой стоял Лионель, когда он с горьким отчаянием в сердце отвернулся от продавца. С минуту он посмотрел на нее и прошел мимо, чтобы оставить лавку и избавиться от ее влияния. Какое дело бедняку до этого существа, без сомнения принадлежащего к высшему классу общества и воспитанного в роскоши?

Он подошел к двери и почувствовал легкое прикосновение руки к его плечу и, обернувшись, увидел ту же даму.

— Погодите немного, — ласково сказала она, — я хотела бы поговорить с вами.

— Як вашим услугам, — он остановился у дверей, ожидая, что она скажет.

Сострадание побудило эту молодую особу заговорить с Лионелем. Она слышала его разговор с продавцом и по его манерам тотчас заметила, что он образованный человек и не привык еще бороться с нуждой. Она увидела глубокое отчаяние на его лице и решилась помочь ему.

— Вы ищете работу? — робко спросила она.

— Да, я в ней даже нуждаюсь.

— И какого рода бы она ни была, вам все равно?

— Решительно! — воскликнул Лионель. — Я в состоянии исполнить самую трудную обязанность, все сделать, что только может сделать честный человек, чтобы добыть кусок хлеба для тех, кого я так люблю.

— Для тех, кого любите? — повторила молодая дама. — Вы, может быть, имеете молодую жену и детей, нуждающихся в помощи?

— О нет! У меня нет ни жены, которая тяготилась бы моей бедностью, ни детей, которые, плача, просили бы у меня хлеба; те, о ком я говорю, — мать и сестра моя, которые с радостью кормили бы меня своими трудами, если бы я хотел воспользоваться ими, но это для меня слишком тяжело.

— Я могла бы найти вам работу. У меня есть брат, который также имеет большое дарование к живописи. Сейчас он путешествует. Он оставил мне несколько из своих произведений, которые для него ничего не значили, но они мне дороги как воспоминания. Мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь привел в порядок эти картины. Не примите ли вы на себя этот труд? Наш загородный дом велик, и я не сомневаюсь, что отец мой согласится поместить вас у себя на все время этой работы. Если вы принимаете мое предложение, то я попрошу его написать к вам, а пока — вот моя карточка.

Она подала Лионелю карточку: «Мисс Гудвин, Вильмингдонгалль, Гертшир».

«Мисс Гудвин из Вильмингдонгалля!» — со страхом подумал Лионель, отступив от своей прекрасной спутницы.

— Вы, вероятно, знаете моего отца, — сказала она, — ведь весь свет знает банкира Руперта Гудвина.

Лионель хотел ответить, но не мог ничего произнести. Эта девушка, очаровавшая его своей красотой и готовая стать его благодетельницей, была дочерью Руперта Гудвина, жестокого врага его матери. Мог ли он принять благодеяния от семейства этого человека? Но как было ему отказаться от помощи, так благородно предложенной ему и принятой им с живой благодарностью? Не зная, на что решиться, он стоял перед молодой девушкой.

— Могу ли я просить моего отца написать вам насчет условий, и согласны ли вы принять мое предложение? — кротко спросила она.