Памела Джонсон - Кристина

Миссис Скелтон пожала плечами.

— Как вам угодно. Решайте сами, мне все равно.

Ее супруг исчез. Потом я узнала, что его появления перед гостями, хотя и отличались необыкновенной сердечностью, бывали весьма кратковременны. Сердечности хватало ненадолго, и когда он чувствовал, что она иссякает, он погружался в молчание и его улыбающийся взгляд становился отсутствующим. Он напоминал человека, прекрасно знающего по-французски всего десяток фраз и немедленно пускающего их в ход при встрече с французами. Произведя впечатление и исчерпав весь запас своих познаний во французском языке, он исчезал до того, как его собеседники успевали разочароваться.

Элинор проводила меня до дверей. Нэд уже спустился вниз, чтобы исправить какие-то неполадки в моторе. В тот день я узнала, что машина принадлежала его отцу и тот лишь изредка позволял ему пользоваться ею.

— Скучная семейка, не правда ли? — сказала Элинор, дружелюбно глядя на меня. — И самая скучная из всех — это я, ибо предпочитаю жить не в Лондоне, а в Хертсе, в трущобах эпохи Тюдоров. Нэдди в сущности неплохой, и ему повезло, что он нашел вас. Однако держите его покрепче в своих коготках, если вы уже отрастили их.

Она ужасно некрасива, подумала я, и знает об этом. И считает бесполезным заботиться о своей внешности, а потому даже не пытается делать это. Толстые стекла ее очков были в старомодной, тяжелой круглой оправе, она носила заколки в волосах. Но я подумала, что у нее прелестный рот и ее муж, должно быть, поэтому и женился на ней.

— Я постараюсь, миссис… — ответила я и умолкла в нерешительности.

— Ормерод, если это так уж важно. Но лучше зовите меня как все — Нелли. Правда, другие это делают не без насмешки. Идите, ваш жених уже ждет вас. Следите за его характером. Когда он был ребенком, он падал на пол и грыз кулаки от злости. Сейчас он стал гораздо лучше, конечно.

Это был неудачный день, поскольку он развеял все мои романтические иллюзии; но, с другой стороны, он был все-таки удачным: меня одобрили, я понравилась. Собственно, я даже считала, что слишком понравилась, ибо мне казалось ненормальным, что семья Нэда безоговорочно встала на мою сторону против него. Мой внутренний критик мог бы многое сказать мне, но я не хотела его слушать, во всяком случае тогда.

Официальная помолвка налагает свои обязанности. Мне предстояло познакомить Нэда с моими друзьями. Я пригласила только самых близких — Дики, Каролину, Возьмем Платона. Я не пригласила Айрис — мне не хотелось рисковать.

С самого начала меня одолевали сомнения. Я не столько боялась, что скажут мои друзья о Нэде, — мне казалось, что он не может не понравиться им, — сколько меня беспокоило, понравятся ли они ему. Все они вдруг показались мне такими юными, а наши интересы такими детскими, и от этого мои друзья стали мне еще дороже, и я мысленно уже защищала их от всякой возможной критики.

— Пожалуй, кроме чая, следует подать также херес, — предложила Эмили, которая, казалось, нервничала не меньше моего. — Нэд, очевидно, привык к хересу.

— Кто же пьет херес после обеда, — авторитетно заметила я.

— После обеда? — недоуменно переспросила Эмили. Она была убеждена (как до недавнего времени и я тоже), что обедать положено днем, а не вечером. — Понимаю, — добавила она. — Тогда, может быть, купить пива?

Сама Эмили была убежденной трезвенницей, но ее непреклонность в этом вопросе была несколько поколеблена, когда врач прописал ей рюмочку виски перед сном. Кроме того, она испытывала священный трепет перед тем, что называла миром Нэда. Мне кажется, она жалела о Лесли и его редкой заурядности — он весь был как на ладони, и в нем не было ничего неожиданного и непонятного.

Как я и опасалась, вечер оказался неудачным. Мои друзья сидели в напряженных позах, словно по команде смеялись шуткам Нэда и так же внезапно умолкали. Дики захватил с собой гитару, но при одном взгляде на Нэда тут же выскользнул в прихожую и сунул ее под вешалку. Каролина, на которую я возлагала самые большие надежды, поскольку она была замужней женщиной, а следовательно, принадлежала к миру взрослых, разочаровала меня. Куда девалось ее живое, даже несколько смелое остроумие? Она курила сигарету за сигаретой и за весь вечер не проронила и двух слов. Я чувствовала, что начинаю злиться на нее. По какому праву она присвоила себе роль стороннего наблюдателя, которую я хотела сохранить для себя?

Только Возьмем Платона не утратил своего обычного красноречия, но я даже жалела об этом. (Кажется, оно самым настоящим образом потешало Нэда.)

— Ну вот Ницше, например, — разглагольствовал Возьмем Платона, отбрасывая со лба прядь всклокоченных волос. — Какое-то время я находился под его влиянием. Но рано или поздно начинаешь видеть его насквозь. Во всяком случае, так было со мной. За всех, конечно, ручаться нельзя.

— Я бы лично не стал, — солидно поддакивал ему Нэд. — Кто же потом завладел вашими мыслями?

— Кажется, Шопенгауэр поразвлекал тебя с недельку, не так ли, Рэг? — сказал Дики, — Но бедняга недолго продержался. А потом мы только и слышали, что о Фрейде. Ad nauseam[24].

— Он хотя бы щекочет нервы, — заметила Каролина. — Вносит какое-то разнообразие.

Возьмем Платона откашлялся, готовясь к бою.

— Едва ли кто станет отрицать, что Фрейд является катализатором нашей эпохи. Как вы считаете? — доверительно, как мужчина к мужчине, обратился он к Нэду.

— А что это нам дает?

— Ну, например, познание самих себя. Мы теперь знаем себя так, как не знали никогда. Более того, — добавил Возьмем Платона, небрежно передернув плечами, — это нечто вроде катарсиса.

Дики тихонько напевал, разглядывая носок своего ботинка.

— Эти разговоры чересчур мудрены для меня, — сказала Каролина, — Что такое катарсис? Похоже на лекарство.

— Так оно и есть! — горячо воскликнул Возьмем Платона. — Это своего рода слабительное, только для души.

Мне и раньше казалось, что он не очень умен, но я была слишком привязана к нему, чтобы особенно задумываться над этим. Теперь же он выглядел просто смешным, и это больно задело меня.

Мне захотелось, чтобы он показал себя в более выгодном свете.

— Ведь ты первый открыл нам Томаса Вульфа, не так ли? — громко сказала я, главным образом для Нэда.

— О божественный каролинец! — воскликнул Возьмем Платона. Он был счастлив, что я дала ему возможность щегольнуть новой фразой.

— Нэд, ты обязательно должен прочесть Вульфа, — сказала я уже менее уверенно. — Он великолепен.

Нэд сидел, удобно вытянув ноги. Он, как я и ожидала, отказался от хереса и с удовольствием пил чай и ел хлебный пудинг Эмили, на который я обязательно наложила бы запрет, если бы знала, что она собирается подать его гостям.

Обращаясь к Возьмем Платона с видом человека, жаждущего услышать нечто весьма интересное и поучительное, Нэд спросил:

— А что вы читаете для развлечения? Ну, в поездах, например?

— Откровенно говоря, я предпочитаю стихи.

— Святый боже! — воскликнул Дики. — Сейчас он начнет декламировать…

— Римских поэтов, например, — с горящим взглядом продолжал Возьмем Платона. — Какое счастье впервые открыть их для себя! Можно ли удивляться, что Шекспир так преклонялся перед Овидием?

И на языке школьной латыни, без единой ошибки в акцентах и ритме он прочел нараспев:

«Terra tribus scopulis vastum procurrit in aequor, Trinacris a positu nomen adepta loci».

— Что ж, я тоже учил это в последнем классе школы, — сказал Нэд, немного испугав и обескуражив нас этим заявлением. — Только мы не произносили «уастум». Мы произносили это иначе. В переводе это кажется так: «Земля возвышается тремя холмами над водой. Имя ей Тринакрия, что весьма удачно».

— Не совсем точно, — попытался возразить Возьмем Платона, заливаясь густой краской, но Нэд словно не слышал его и продолжал:

— Не вижу, что вы находите в этих стихах. Однако я уже говорил Крис, что я не поэт.

Воцарилось неловкое молчание.

— Чувства прежде всего, — наконец снова обрел дар речи Возьмем Платона. — Если стихи ничего не говорят нам, то здесь уж ничем не поможешь.

Мне показалось, что все, кроме Нэда, облегченно вздохнули, когда настало время прощаться. Я же была глубоко несчастна. Мне так хотелось, чтобы Нэду понравились мои друзья. Но он, казалось, так и не решил, нравятся они ему или нет. Мне так хотелось, чтобы мои друзья полюбили Нэда, но было ясно, что этого никогда не случится. Разница в возрасте была той зияющей пропастью, которую я могла перешагнуть, но они нет. Я почувствовала холод тоски и отчаяния, как человек, который понемногу трезвеет после легкого опьянения. Я не знала еще, что сулит мне будущее, но поняла, что в тот вечер попрощалась с друзьями моего детства.

И все же последующие месяцы я была счастлива: меня захватила радость новизны. Я изучала Нэда, как изучают новый язык, — а поначалу все языки кажутся легкими и изучение идет успешно. Мы виделись почти каждый день, у меня или у него. Но чаще у меня: его мать, хотя и относилась ко мне хорошо, слишком часто бывала настроена мрачно и скептически, а Эмили не переставала угнетать меня своей безмолвной просьбой не оставлять ее одну. Я не говорила Нэду, почему так часто предпочитаю оставаться дома. Я знала, что он скажет на это. И поэтому придумывала всяческие причины — я слишком устала в конторе, у меня разболелась голова, мне надо закончить работу, я задержусь и будет уже поздно для поездки в Ричмонд. Нэд всегда соглашался со мной. Он охотно проводил вечера у меня дома, был нежен, заставлял меня рассказывать ему маленькие и смешные эпизоды из моего детства, выслушивая их с полуулыбкой и время от времени поглаживая меня пальцем по щеке. В такие вечера Эмили рано уходила к себе и оставляла нас одних; для нее было достаточно того, что я дома.