— Ты — замечательная! — убежденно произнес Родионов с пафосом, вызвавшим у меня улыбку. — Я не стану тебя больше допекать и дергать… Если почувствуешь, что готова к разговору, позвонишь?..

— Позвоню, — кивнула я с твердым намерением исполнить обещанное, и мы расстались. О делах не было сказано больше ни слова — вряд ли Витальке требовались мои напоминания по части Колышникова, который, если честно, с каждым днем интересовал меня все меньше…

Дождавшись, когда машина Родионова исчезнет в конце улицы, я возвратилась наверх и, прихватив пакеты и деньги, вновь двинула вниз с твердым намерением осуществить свой замысел.

На улице стояла чудесная, просто сказочная погода — очень редкая для московской зимы. С медленно падающим и уже не таявшим снегом, мягко укутывающим деревья в скверах, выбеливающим улицы с редкими прохожими. Конечно, через пару-другую часов даже под ногами редких прохожих все это превратится в традиционную коричневую жижу, но пока, пока…

Бог весть почему, скорее всего, под влиянием этой красоты, я не заметила, как свернула в сторону, противоположную той, где находилась ближайшая оптовка, и спустя десять минут уже летела по полупустой воскресной дороге к центру… Скосив глаза на часы, я высчитала, что часа полтора-два у меня точно есть: после двух я ожидала по своему домашнему телефону сразу несколько важных звонков.

Следствие, по какому бы делу оно ни велось, почти всегда неостановимо, как любой поток, тем более информационный. Выходных у этого процесса в расписании не значится… Как раз сегодня и должны были завершить свою часть работы люди, занимающиеся сбором информации об окружении наших фигурантов, «заряженные» Володей и Петраковым. Вся информация в итоге должна быть приобщена к делу, но суть собранных сведений я хотела знать как можно раньше — прежде, чем они лягут на официальные бумаги…

Я притормозила неподалеку от подъезда Коломийцевой и заглушила движок.

Лидия Ивановна жила на четвертом этаже семиэтажной «сталинки», но на мой звонок по домофону никто не ответил. Не видно было вокруг и потрепанной «копейки» Григорьева. Вернувшись в машину и включив печку и радио, после довольно долгих поисков нашла наконец тихую и ненавязчивую музычку: неизвестно, сколько мне предстояло ждать и дождусь ли я Лидию Ивановну сегодня вообще… Снег продолжал медленно стремиться к земле крупными белыми хлопьями, в салоне «москвичонка» сделалось тепло и уютно, меня вновь потянуло в дрему, как вчера… Нет, так дело не пойдет!

И я совсем уж было собралась приспустить стекло, чтобы глотнуть свежего воздуха и взбодриться, когда знакомая красная «тойота», вынырнув из-за угла, устремилась к подъезду, напротив которого я запарковалась.

Сама не знаю, что именно меня удержало на месте, почему я сразу не окликнула Лидию Ивановну, медленно и как-то устало вылезшую из машины. А секундой позже я разглядела ее лицо — лицо человека, которого постигла не просто беда, а непоправимое горе… Именно таким и выглядело оно в обрамлении плотного черного платка, с не видящим никого и ничего вокруг взглядом потухших глаз, которые уже трудно были назвать, как несколько дней назад, красивыми…

Дверь подъезда захлопнулась за Лидией Ивановной, так ни разу и не оглянувшейся по сторонам, а я все еще сидела в машине, едва приоткрыв дверцу, пораженная случившейся с ней мгновенной переменой. Зато буквально через минуту после того, как Коломийцева вошла в дом, прямо передо мной возникла физиономия Григорьева:

— Здрассь, Светлана Петровна…

— Привет, — ответила я. — С чего это ты шепотом разговариваешь? Если не ошибаюсь, никого, кто бы нас мог услышать, здесь нет…

— Так точно! — смутился он и протянул мне листочек, вырванный из блокнота. — Вот… Она ездила по этому адресу… Уезжала вроде нормальная, а вышла оттуда где-то через час — расстроенная. Даже «хвост» за собой не проверила — сразу сюда поехала…

— А что, когда ехала вперед — проверяла?

— Ну!.. Конечно, какая там проверка — детский сад… Свернула пару раз туда-сюда и успокоилась…

Я забрала у него листочек и, не глядя, засунула в бардачок.

— Ладно, Григорьев, бди, — усмехнулась я. И, подумав, извлекла из того же бардачка заранее заготовленную повестку, в которой оставалось только проставить время, что я и сделала под пристальным взглядом нашего оперативника.

— В подъезд сумеешь войти без помощи домофона?

— Спрашиваете! — ухмыльнулся Григорьев. — В три секунды!

И продемонстрировал мне какую-то хитрую железяку, извлеченную из кармана.

— Очень хорошо, — одобрила я его противозаконное действо. — Минут через десять после того, как я исчезну, поднимешься наверх и вручишь Коломийцевой эту повестку лично.

— Лично?.. — Парень явно растерялся. — Но…

— Не думаю, что она выйдет из дома в ближайшие часы, — остановила я его. — А минут через тридцать, насколько я знаю, тебя сменят… Пока!

— Здравия желаю! — сказал Григорьев, а я захлопнула дверцу и тронулась наконец с места. То, что свой спонтанно запланированный личный визит к Лидии Ивановне я отменила, причем тоже спонтанно, мне представлялось в тот момент правильным решением. Общение с ней в свете всего, к чему пришло наше поначалу чуть ли не частное расследование, не просто делало эту историю особой, но и чем-то, болезненно касавшимся каждого из ведущих следствие по делу… Прав был Грифель, давно следовало передать все на Петровку… В сущности, я обязана была сделать это сразу после допроса Ивановой… Ну почему, почему я этого не сделала?!

Из-за Катьки, которая считала случившееся чуть ли не своим собственным, личным делом?

Из-за себя самой, по неведомым причинам, впервые за очень много лет, чуть ли не радующейся тому, что на самом деле у нас, помимо уверенности в своей правоте, нет буквально ни одного доказательства, ни одной улики?.. Не понимающей, почему так сильно, губительно сильно волнует меня судьба этой женщины — Лидии Ивановны Коломийцевой?..

Во всяком случае, после того как я увидела ее мгновенно не то что постаревшее — одряхлевшее лицо, у меня не хватило духу окликнуть ее… Вопреки тому, что на самом деле я была просто обязана это сделать! Святое правило — куй железо, пока горячо, вырывай признание, пока фигурант наименее защищен от тебя… Та самая, всегда срабатывающая банальная истина, раздражающая своей банальностью, но действительно всегда срабатывающая, о которой говорил мне однажды Родионов…

Спустя два часа я уже стояла посреди собственной кухни, а на меня с вполне понятным недоумением вовсю пялились сразу две пары глаз. Первой нарушила молчание Светка.

— Мамусь, — поинтересовалась она осторожно, — а… а где продукты?..

— Продукты?.. — переспросила я, остро пожалев, что не запаслась на этот счет правдоподобной версией. К счастью, осенило меня почти сразу. — Ах продукты!.. Вообразите себе, девочки, я забыла деньги… Так что придется тебе, Катька, или тебе, Светка, а лучше обеим сразу пилить по традиции в универсам… Не судьба нам, видать, стать экономными хозяйками!

— Я с удовольствием прогуляюсь, — заявила Катька и тут же бросилась в прихожую одеваться. А я, не успев порадоваться тому, как удачно соврала, сама же все и испортила.

— Стой! — завопила я Катьке вдогонку. — Возьми деньги, немедленно, на свои не вздумай покупать!..

И разумеется, извлекла из кармана дубленки кошелек. Который якобы забыла дома…

Слава Богу, Катька ничего не увидела. Зато на Светкину физиономию посмотреть стоило: по-моему, в последний раз она так изумилась в пять лет, когда мы с ней поехали в зоопарк и Светланка впервые в жизни увидела живого верблюда…


Интересующие меня звонки начали поступать раньше ожидаемых двух часов пополудни минут на двадцать. И, разумеется, первым позвонил Володя.

— Таня Иванова опознала еще двух девушек, — коротко сообщил он. — Жалко, что на Петровке так долго чесались со снимками, могли бы и пораньше сделать — тогда бы и мы, может, о выходные не споткнулись.

— Не трать время на воркотню! — оборвала я его. — Не сделали раньше, — значит, не смогли!.. Меня интересуют даты убийств опознанных девушек…

— Первая — за четыре месяца до Нины Арутюновой, вторая — за два…

— Самая первая жертва в «серии»?

— Тринадцать месяцев назад… Агентство открыто и зарегистрировано спустя три недели после первой девушки… Кстати, у первой жертвы — семья. Родители, две сестры… Остальные — одиночки, вплоть до Маши. Ну или как Арутюнова. Словом, из тех, кого либо вовсе не ищут, либо спохватываются не сразу.

— Сколько времени, по-твоему, занимает предварительная работа по регистрации фирмы? — поинтересовалась я.

— По-разному, но никак не меньше двух-трех месяцев.

— Спасибо, Вовчик, — сказала я и, едва положив трубку, снова сняла ее, чтобы набрать номер «сотки» Грифеля.

Проговорили мы с ним не менее получаса, прежде чем я, клятвенно заверив его в том, что завтра же все материалы официально будут приобщены к делу и отправлены в горпрокуратуру, с облегчением вернула трубку на место. В ту же секунду телефон зазвонил вновь, на этот раз по ту сторону провода звучал голос Петракова.

Выслушав его, я окончательно убедилась, что время нашего следствия начало отсчитываться по часам, если не по минутами. И вновь позвонила сама — по номеру, которым пользовалась крайне редко: принадлежал он моему давнему знакомому со столь не любимой Володей Петровки. Именно этот человек и возглавлял в настоящий момент следственную группу, на которой «висела» серия «южанок». А завершила серию по несчастной случайности и собственной глупости белокурая и голубоглазая девочка. Жить бы ей еще да жить, так же как и всем предыдущим жертвам…

Номер, конечно, был сотовый, и вскоре мой знакомец перезвонил мне сам, поскольку знал, что разговор займет немало времени. В свою очередь, и я прекрасно представляла, какие упреки, причем вполне справедливые, от него услышу… Человек он был деловой и только поэтому ограничился, в сущности, почти одной-единственной, хотя и увесистой фразой: